Во времена, когда детективные сюжеты стали шаблонны, и по ним налажено серийное производство однотипных текстов, возникает закономерный вопрос — а стоит ли еще что-то придумывать? Может быть, бросить это так называемое художественное творчество, которое равно есть слепок с жизни, и обратиться к самим фактам? То, что реальность изобретательней всякой выдумки известно уже давно. Так зачем усложнять? Может быть, будущее детектива лежит в области нон-фикшн?

У меня нет однозначного ответа на этот вопрос. Хотя бы потому что аргументы в пользу преимуществ документального текста не смотрятся убедительно. В нон-фикшне присутствует все то же самое, что и в художественной прозе — замысел, смысл и вымысел (вся культура — продукт воображения). Другое дело, что на данный момент он выглядит как форма более свободная. Надолго ли сохранится это преимущество? Художественная проза более пластична, желудок у нее покрепче, она переварит факт и документ, преодолеет искусственно созданные рамки. А пока любая книга, написанная на основе реальных событий, с легкостью превосходит самый раскрученный бестселлер.

Расследует эксперт

В обычном детективе эксперт — фигура неприметная. Все время за кулисами. Максимум пробубнит что-нибудь эпизодически на суде — и все.

В книге Джона Олссона «Слово как улика» ему отведена ведущая роль. Перед читателем 23 случая из богатой судебной практики специалиста в области лингвистики. Задача у Олссона простая — показать каковы возможности научного анализа текста и высказываний в раскрытии преступлений.

Мы многое узнаем об особенностях СМС-речи, тонкостях авторского права, признаках подлинности предсмертных записок самоубийц, речевой бюрократической казуистике, анонимках и специфике устной речи и произношения. Случаи самые различные: дело о наивном педофиле, решившем воспользоваться правами потребителя, медицинском учреждении, упражняющемся в крючкотворстве (знакомо, не правда ли?), политике, обвиняемом в геноциде.

Главный урок, который выносишь из книги — речь человека столь же уникальна, как и отпечатки пальцев. Воистину, язык мой — враг мой. Выдает и изобличает. Это распространяется даже на СМС-сообщения, лаконизм которых, вроде бы, не дает возможности сильно разгуляться в процессе исследования.

Олссон демонстрирует: лингвистический анализ текста, процедура не менее значимая, чем собирание волосков, отпечатков пальцев и ДНК. В некоторых случаях это единственное средство изобличить подлинного преступника, в других — аргумент в пользу невиновности подозреваемого.

Самая яркая глава книги, посвящена Дэну Брауну и его роману «Код Да Винчи», в которой читателю предоставляется редкая возможность самому решить присутствуют в нем признаки заимствования из книг другого автора или нет?

Если бы таких глав было побольше, а сама книга чуть покороче — ее можно было бы назвать идеальной. Дотошность изложения с определенного момента становится в «Слове как улике» для обычного читателя минусом, а не плюсом.

В книгах такого рода автору обычно приходится балансировать на грани экспертного занудства и очевидца, травящего правдоподобные байки. Здесь, где-то к середине, эксперт окончательно берет верх над рассказчиком. Сопоставительных таблиц становится все больше, Олссон начинает слишком уж углубляется в тонкости своего ремесла.

Загадка человека

Мы привыкли к тому, что главное в детективе — это поиск преступника. В «Хиллсайдском душителе», как ни странно, самое интересное начинается с его ареста. Собирание улик и свидетельских показаний — рутинная процедура, к тому же, как оказалось, никуда полицию не приведшая. Убийца, несмотря на мозговые штурмы, усиленные наряды и оперативные штабы, оставался неуловим. Помогла случайность. Окончательно же все встало на места только тогда, когда в дело вступили психиатры и психологи.

Основное в книге Шварца — исследование личности преступника. И хотя автор «Хиллсайдского душителя» уверяет нас в том, что он писатель далеко не идейный и просто рассказывает истории, прочитав его книгу, поневоле начнешь размышлять о сложности и неоднозначности человеческой натуры. Перед читателем загадка человека, о которой так любит рассуждать большая литература.

Простой вопрос «кто убийца?», в деле хиллсайдского душителя, державшего в 1977-1978 годах в страхе Лос-Анджелес, не имеет однозначного ответа. Неопровержимые доказательства, добытые криминалистами, вынесенный судом приговор отступают на второй план перед человеческой трагедией, в центре которой не жертвы, а сам убийца. И если социальные и семейные истоки его поведения ясны (жесткое воспитание, чувства брошенности и глубокого одиночества), то субъективная сторона остается до конца не проясненной. Кто он, хиллсайдский душитель? Изворотливый хитроумный преступник, или человек страдающий?

Но книга не только об этом.

Любое преступление, особенно громкое, в чем-то сродни большому взрыву, затрагивает многих. Мы привыкли считать жертвами только тех, с кем предстоит работать коронеру. Тед Шварц подобной узостью взгляда не страдает. Убийца был чьим-то сыном, любимым, отцом. Как это повлияло на близких? Какие выводы сделала для себя из уникального случая судебная практика? Как публика отреагировала на происходящее?

Начинаясь в духе газетной очерка в советском стиле, где вместо передовиков производства в центре внимания полицейские и преступники, «Хиллсайдский душитель» постепенно переходит к более сложным материям — вопросам семейного воспитания, образования, социальных отношений, выходя далеко за рамки чисто криминальной истории.

Вестник новой эпохи

В «Долгом падении» Дениз Майна случай в чем-то сходный с тем, о котором писал Шварц. Снова серия жестоких убийств. Громкое дело в Глазго, правда, случившееся на двадцать лет раньше кровавых похождений лос-анджелесского душителя. Столь же туманное и загадочное.

Но перед нами скорее проза, основанная на реальных событиях, роман, а не чистый нон-фикшн. Поэтому надо сразу приготовиться к многочисленным длиннотам и растянутым многостраничным описаниям. С другой стороны, благодаря фантазии автора, читатель получает уникальную возможность пройтись с убийцей по барам.

Майна не слишком интересуется подробностями дела. И это отчасти понятно, во времена «Гугла» акцентировать внимание на общеизвестном не имеет смысла. Ее в большей степени привлекает атмосфера, в которой расцветают подобные преступления. Темные задворки Глазго 50-х годов XX века, «люди дна», не только в социальном, но и в нравственном смысле. Обыватели с их убогим мышлением.

На этом фоне легко вообразить себя гением. И вечная игра в кошки-мышки с правосудием только добавляет удовольствия. Полиция связана правилами, условностями и коррупционными сделками, окружающие моралью и традицией, доказать им, что черное — это белое не составит труда.

Всю книгу главный герой издевается над здравым смыслом. Ему кажется, что простое жонглирование словами, стереотипами и заблуждениями — вещь вполне достаточная для того, чтобы выйти сухим из воды. Людям не нужна правда, им нужен вымысел, удобная, понятная, не слишком сложная история. И он, будущий писатель, охотник до сказок, способен накормить окружающих байками до отвала.

В итоге малообразованный, наглый, бесстыдный «зверь из Биркеншоу» предстает предтечей надвигающейся новой эпохи, в которой софистика придет на смену голосу разума и сердца.

Жизнь-игра

На фоне сумрачных мужиков-душегубов, отягощенных психологическими проблемами, Молли Блум выглядит такой бодрой, целеустремленной Светой из Иваново, восторженной провинциалкой, с успехом штурмующей Нью-Йорк и Лос-Анджелес.

Жила-была девочка в Колорадо, специализировалась на спорте, позднее пыталась стать адвокатом. Но тут ее позвали огни большого города.

Возможно «Большая игра» была написана Блум в зачет общественных работ, или в стремлении показать, что она встала на путь исправления. Ведь если присмотреться, то это почти классический рассказ о страстях и заблуждениях юности, которые увели романтичную девицу, не чуждую азарта, далеко от семьи, любви и подлинных ценностей. Чем выше Молли поднимается в игорном бизнесе, тем невесомее она становится в человеческом отношении.

Она научилась решать любую задачу, сумела поставить себя, осознала значимость внешнего впечатления, освоила язык мужчин. Все как в популярных брошюрах «Сделай себя». И куда же привели ее шаги к успеху? В тюремную камеру.

Впрочем, подобный нравоописательный сюжет полностью перекрывается настроем, с каким подана история. Давно я не держал в руках книг, полных такого щенячьего восторга перед деньгами, роскошью и знаменитостями. «Меня как будто сбросили с вертолета в сериал «Богатые и знаменитые», — пишет Блум. Да, когда читаешь, чувствуешь, что так оно и было.

Азарт, ощущение растущей силы, могущества, погружение в мир элиты и богемы, где каждый ищет способа поднять адреналин — все это сообщает книге динамизм, захватывает и очаровывает. А то, что картины роскоши приходится дорисовывать самому в отличие от визуального ряда (по книге снят фильм), идет только в плюс. Потому что никакое кино не в состоянии полноценно передать внутреннее ощущение большой игры под названием жизнь.