Мелвилл Г. Пьер, или Двусмысленности. / Пер. с англ. Д. Ченской. — М.: Рипол-классик, 2017, — 544 с.

Почему одни книги считаются шедеврами, а другие — нет? Вопрос не праздный, когда речь идет о текстах, в принципе, художественно равнозначных. Почему «Моби Дик» (1851) — это, пусть и с запозданием, признанная классика, а другой роман Мелвилла «Пьер, или Двусмысленности» (1852) — «творческая неудача»? Обе книги оригинальны как по форме, так и по содержанию. Представляешь себе изумленные лица их первых читателей. Однако время Белого Кита пришло, а «Пьер» так и остался на задворках литературы.

Шедевр может быть сколь угодно глубоким, сложным по содержанию, утонченным, изящным, с точки зрения формы. Единственное, что он не может себе позволить — дисгармонии, нарочитой эклектики. Как ни необычна форма «Моби Дика», она удивительно органична. Причудливая смесь романтического приподнятого повествования, философских обобщений и странных научных вкраплений воспринимается как единое целое.

Совсем не то с романом «Пьер, или Двусмысленности», который не просто лишен гармонии, но, похоже, намеренно построен на диссонансах. Сатирическое, пародийное начало переплетается в нем с тончайшими психологическими пассажами, с «диалектикой души», которой позавидовали бы, наверное, и Толстой, и Достоевский.

«Пьер» — странное детище, ставящее в тупик при первом, поверхностном прочтении. Роман выглядит архаичным по языку и стилю, избыточным с точки зрения рассуждений самого разного рода, пустым, незначительным в плане сюжета. После роскошного морского полотна, отличавшегося философским размахом, Мелвилл предлагает читателю историю молодого человека — романтика и мечтателя, полностью лишенную какой-либо увлекательности. Рассказ о Пьере, который любил, да так и не взял никого в жены, мечтал об идеале и просветляющей жертвенности, а достиг совсем другого, действительно, кажется какой-то ерундой в сравнении с титаническим противостоянием капитана Ахава и Белого кита.

Опять же, в отличие от «Моби Дика», который берет свое начало в затрапезной гостинице, а заканчивает океанскими просторами, пространство, в котором разворачивается действие «Пьера» постоянно сужается. Красота природных пейзажей сменяется городскими углами в духе того же Достоевского, культура — цивилизацией, восторженный романтизм — реализмом, вернее, жестким скепсисом, а здоровье — немощностью.

Психология и философия оказываются при этом издевательски упакованы в обертку готического романа

Но именно такой резкий разворот к скрупулезному анализу внутреннего мира конкретной личности предопределяет оригинальность «Пьера». За этим движением к зиготе не меньше символизма, чем во вселенском масштабе «Моби Дика». Это тоже путь человека, путь цивилизации.

Мелвилл написал роман о Ромео, который внезапно становится Гамлетом. В центре «Пьера» — герой, чья тяга к высоким идеалам оказывается разрушительной и для него, и для окружающих.

Тщательное исследование вечного человеческого стремления к идеалу (этическому, эстетическому, антропологическому) и его реальных последствий, собственно, и составляет идейную канву всего произведения.

Психология и философия оказываются при этом издевательски упакованы в обертку готического романа и мелодраматического сюжета.

Кроме всего прочего, «Пьер» — это еще и роман во многом автобиографичный (к примеру, образ властной матери главного героя, явно взят Мелвиллом не с потолка, да и самом персонаже многое от автора), роман — самоанализ, роман критический, литературоведческий. Но и это не все. Перед нами роман-прогноз, с поразительной точностью описывающий губительность избранной Мелвиллом писательской стратегии. Если хотите, «Пьер» — сознательное писательское самоубийство, крест на собственной карьере: «Тяжелый, неподатливый элемент простого книжного знания нельзя естественно спаять с пространной текучестью и воздушной легкостью спонтанной творческой мысли».

Главный герой — это одновременно и препарируемый Мелвиллом литературный тип идеалиста-романтика и индивид, взятый из действительности, продукт воздействия подобного рода литературных образов. Пьер — «американский мальчик», так же, как и его русский собрат, любящий выправлять карту звездного неба, немного Иван Карамазов, немного князь Мышкин, чуть-чуть подпольный человек, приходящий к мысли 2×2=5, впрочем, не из озорства, а из лучших побуждений. За его поступками, как за действиями многих персонажей Достоевского, вроде Ставрогина или Версилова, стоит все та же темная сторона свободы, своевольное стремление к идеалу, представление о котором почерпнуто не из жизни, а из отвлеченной философии и книг. Играя с тайной, с сокрытыми смыслами, Пьер сворачивает с магистрального пути жизни и, таким образом, порождает еще большее зло, чем то, которого он старался избежать.

«Пьер» — книга о практическом бессилии отвлеченного теоретического знания. Правда о существовании открывает глаза мечтателю и идеалисту, но не делает его свободным.

«Пьер» — книга, в которой мастерски изображен слом эпох, показано, как романтизм постепенно трансформируется в потаенный мир человеческого безумия

Обычно авторы рисуют следующую картину — человек примиряется с неожиданно открывшимся знанием о действительности, начинает жить и действовать исходя из нового понимания реальности. Мелвилл исследует совершенно другое — как правда, наоборот, придавливает личность к земле. Обычная и зачастую слишком оптимистичная картина «герой узнает правду и начинает бороться» у Мелвилла заменена другой, более реалистичной. Знание, доставшись незрелому уму, сбивает с верного пути, толкает на еще большие заблуждения, чем блаженное неведение: «Излишнее рвение повинно в том, что все объекты его размышлений обманчиво уменьшаются, излишняя торопливость повинна в том, что детали общей картины видятся ему по отдельности, поэтому, в общем, и в частности его картина мира залита ложным светом».

У романтических натур обладание правдой разжигает гордыню, желание быть ее единственным носителем, потому что такое одинокое обладание ставит их в исключительное положение над всеми остальными, пребывающими в иллюзиях: «Вот тогда-то ум Пьера и соблазнился гибельными мыслями о том, что правду не всегда стоит принимать открыто и с почетом, что есть ложь во спасение, и правда, обрекающая на вечные муки».

«Пьер» — книга, в которой мастерски изображен слом эпох, показано, как романтизм постепенно трансформируется в потаенный мир человеческого безумия. Диккенсу, чтобы проделать эволюцию от веселого «Пиквикского клуба» до опиумных курилен и зловещих символов бюрократии понадобились годы и целая череда романов. Мелвилл отобразил эту трансформацию в рамках одного текста. Более того, в нескольких абзацах, посвященных «Апостолам», бывшему зданию храма, в котором находит свое пристанище Пьер и его спутники, рисует перед читателем тот перескок от Христа все дальше вниз, который цивилизация совершает в истории. Храм опустел, место вдохновенных проповедников заняли нищие оборванцы, болтуны-суесловы, литераторы и мелкие гуманисты, носители «Философии Массажных щеток, Диалектики Яблочных Очисток».

Наконец, «Пьер» роман о литературе. Последствия излишнего рвения в следовании идеалу интересуют Мелвилла, не только с точки зрения жизненной катастрофы, к которой приводит героя перфекционизм, но и с литературной. Стремление к созданию шедевра оказывается губительно для Пьера как для писателя. Бессознательное юношеское лепетание, принятое невзыскательной литературной публикой за поэтическое откровение, герой отметает во имя подлинно глубокой литературы. Но на этом пути его тоже ждет неудача. Пышущий здоровьем романтик превращается в изможденного, изнуренного философией и литературой декадента. Разве не таков путь, пройденный нашей культурой в погоне за эстетическим совершенством? Односторонность, непомерные амбиции при слабых знаниях и способностях, потеря чувства реальности — все это завело большое искусство в тупик.

...разрушительное действие литература оказывает на того, кто сам берется за перо

Писательская трагедия Пьера — иллюстрация не просто неудачи отдельной творческой личности. По мнению Мелвилла, речь идет о тупике, в который зашла вся культура в целом. Забывшийся Икар, взлетая слишком высоко к солнцу, неизбежно должен упасть. Примитивная, но стройная песня, сменяется записками сумасшедшего всякий раз, когда искусство стремится к эстетическому максимуму.

Исследование воздействия литературы на личность, ее мировоззрение, осуществленное Мелвиллом в «Пьере», поражает своей основательностью. В поле зрения попадает, прежде всего, читатель. И Мелвилл не стесняется показать, сколь разлагающим оказывается для человека излишне глубокое восприятие художественных произведений и образов. Данте и Шекспир, Гете и многие другие творцы мысли стоят у истоков того негативного жизненного выбора, который совершает герой романа. Чудовищ рождает не только сон разума, но и высокое искусство.

В еще большей степени разрушительное действие литература оказывает на того, кто сам берется за перо. Перед пишущим вдруг открывается глупость, лживость, несовершенство всего созданного, тривиальность и пустота «сокровищ человеческой мысли».

Мелвилл, фактически создатель интеллектуального романа, выражает на страницах «Пьера» скепсис относительно потенциала такого рода литературы. Книги — это кривые зеркала. «Нельзя забраться на Парнас с кипой фолиантов на спине».

Мелвилл дает волю своим сомнениям в творческих претензиях литературы на создание совершенного произведения. Не является ли «Пьер» примером идеального сочетания теории и метода? Не осуществлена ли в нем Мелвиллом осознанная программа отказа от стремления к шедевру?

Роман плохо выглядит, с точки зрения простого читателя, не потому, что он таким получился помимо авторской воли, а потому что Мелвилл сознательно пренебрег литературными красотами и условностями.

...книгу Мелвилла трудно назвать интересной в обычном значении этого слова

Подобная гипотеза кажется вполне правдоподобной в свете парадоксальности манеры самого Мелвилла и тех идей, над которыми он размышляет в романе. На первый план, по Мелвиллу, выходит не результат, а стремление. Процесс письма, процесс мышления, проговаривания «глупостей» и движения, таким образом, к чему-то более адекватному и истинному — вот что важно. А всякая попытка подчинить свободное творчество эстетически совершенной форме ведет к еще большему несовершенству, литературному нонсенсу. «Пьер» — результат этого двусмысленного эстетического выбора самого Мелвилла: с одной стороны — уступка публике, возможно, заигрывание с ней, с другой — явное желание продолжать новаторские по своему характеру искания.

В итоге книгу Мелвилла трудно назвать интересной в обычном значении этого слова. Она, скорее, шарада. Читая ее, то и дело хочется в том или ином месте, подобно одной из героинь сериала «Твин Пикс», спросить: а что значит, когда Мелвилл делает вот так?

Сразу разобраться трудно. И это заставляет вновь и вновь возвращаться к тексту, перечитывая ту или иную фразу, суждение до первого проблеска понимания.

Выход этого произведения, намного опередившего свое время, должен бы стать событием. Место «Пьера» на золотой полке постмодернистской литературы, рядом с романами Пинчона и Делилло. Мелвилл — наш современник, его книга явно созвучна нашей эпохе, в которой нет, и, может быть, и не должно быть шедевров, а каждая серьезная книга — это не готовый ответ на вопрос, а лишь скромное приглашение к совместному обнаружению двусмысленности, диалектичности окружающей действительности.