Когда я училась в начальной школе, «Библиотека мировой литературы для детей», подписная махина, занимавшая три полки, была, по моему мнению, нашей главной семейной ценностью.

Там уместилось всё начиная с Гомера и заканчивая дореволюционной прозой народов СССР. Одни книги я так и не раскрыла, другие — перечитывала взахлеб.

Авторами тома, чья серая обложка измочалилась до состояния бинта, были Иван Василенко («Волшебная шкатулка» и «Артемка в цирке»), Александр Неверов («Ташкент — город хлебный»), Иосиф Ликстанов («Малышок»), Алексей Мусатов («Стожары») и Николай Носов («Витя Малеев в школе и дома»).

Фамилию Носова я помнила по Незнайке, поэтому начала с него, заодно проглотив и повести остальных прозаиков.

Перечитав «Витю» по десятому разу, я полезла в предисловие. Там мне встретился абзац, из-за которого потом любой текст воспринимался под другим углом, как стеклышко в потревоженном калейдоскопе.

«Легко сосчитать: Артему Загоруйко к началу Великой Отечественной войны было бы не больше сорока лет, Мишке Додонову немного более тридцати». Это цитата из вступительной статьи «История и детство» литературоведа Игоря Мотяшова * — Том «Библиотеки мировой литературы для детей», М.: Дет.лит., 1983. . Артем Загоруйко — персонаж повестей Ивана Василенко, ученик сапожника, сирота; Мишка Додонов — герой Александра Неверова, подросток, уехавший из голодающего Поволжья на заработки в Среднюю Азию.

Упомянув о героях уже проанализированных текстов, Мотяшов плавно переходил к персонажам следующего поколения, к детям войны, чью судьбу описывали Ликстанов и Мусатов.

В СССР не существовало не только секса и отечественной жвачки со вкладышами, но и понятий «фанфик», «фикрайтерство»

Меня поразила привязка к историческим реалиям. Персонажам повестей продлевали биографию — в своей статье Мотяшов не сомневался, что оба выросших героя были бы мобилизованы на фронт. А значит, и мне можно было предсказывать судьбы других, гадать, что могло случиться с ними после слова «конец»...

В СССР не существовало не только секса и отечественной жвачки со вкладышами, но и понятий «фанфик», «фикрайтерство». Они и в российском-то обиходе появились ближе к нулевым. Но знай я, что это такое, все равно бы не призналась, что мысленно дописываю судьбу персонажей. Разумеется, не всех, а самых любимых. У них все должно было быть хорошо.

Иногда я не выдерживала и немножко раскрывала тайну. «Мам, как думаешь, Динка Осеевой во Вторую мировую войну выжила, правда? И Ленька, наверное, с фронта живым домой пришел?». Мама понимала, что Динка с Ленькой до начала войны могли и не дожить, сталинские репрессии касались даже революционно настроенных героев. Но говорить об этом ребенку, свято верившему в законы октябрятской звездочки, мама побаивалась.

Я росла и вместе со мной росла полка никогда не существовавших домысленных книг. Потом выяснилось, что я не одна такая умная. Так, случайная дачная подружка лихо рассказывала сюжет «еще одной Гостьи из будущего». Эта история не имела никакого отношения к экранизации «Лилового шара» * — Фильм, снятый П. Арсеньевым по одноименной повести Кира Булычева. , но я поверила и потом пыталась найти книжку в библиотеке.

Вопрос «а что случилось с вашими героями дальше?» для меня долго был табу. Сложно, иногда физически больно было читать ответ автора или его новый текст, где те персонажи выросли, а этот еще и умер.

Из всех моих любимых героев успешно повзрослеть удалось только Динке из трилогии Осеевой, простившейся с детством посреди Первой мировой. У Катаева тот же самый фокус, проделанный с Петей и Гавриком * — Впервые Гавриил Черноиваненко и Петр Бачей появляются в повести «Белеет парус одинокий». , не заладился совсем. В юношеском возрасте («Хуторок в степи») они худо-бедно похожи на себя, но в «Волнах Черного моря» становятся скучными, взрослыми, второстепенными и гипсово-бронзовыми, как и подобает памятникам соцреализма.

В подростковом возрасте я оплакивала чахоточную княжну Нину Джаваху. Переиздавать Чарскую начали в девяностые годы (первая статья о ней появилась в журнале «Пионер» на излете Советского Союза). Между выходом репринтного издания «Княжны» и публикацией следующих книг Чарской о тех же воспитанницах того же самого института, прошло года три. Я за это время успела гордой княжне пририсовать долгую биографию — со счастливой эмиграцией и даже с визитом в постсоветскую Россию в очень преклонном возрасте. А тут издали «Люду Власовскую» и всё, от княжны одна могила. В этом романе дальнейшее повествование идет от лица Люды, лучшей подруги главной героини. Княжна Нина Джаваха умрет в неполные двенадцать лет и будет оплакана тысячами гимназисток и институток, в том числе, гимназисткой Мариной Цветаевой, которая посвятила памяти Джавахи длинное сентиментальное стихотворение.

...игра в «постканон» — просто мерило качества

Еще мощнее был удар от Крапивина, написавшего в середине девяностых продолжение «Мальчика со шпагой», где одним абзацем, мимоходом на тот свет был отправлен Генка-Кузнечик * — положительный второстепенный герой «Мальчика со шпагой». . После такой новости весь первый том предстал в траурном цвете. Впрочем, в нулевые годы вышел сиквел сиквела, где повзрослевшие герои стали постаревшими и тоже начали бронзоветь, только уже отнюдь не по соцреалистическим законам...

Мне до сих пор интересно сопоставлять факты, уточнять детали никогда не существовавших биографий. Те же с детства любимые Витя Малеев и Костя Шишкин...

Повесть Носова опубликована в 1951-м году, совместное обучение было восстановлено в 54-м, мать Кости говорит сыну: «Ты был грудным младенцем, когда началась война и твой папа ушел на фронт». Значит, год рождения героев — 1940-й или 41-й. Вот интересно, стали бы они стилягами, с которыми Носов потом боролся, изображая карикатурно одетого Незнайку? Наверное, Малеев, твердо вставший на путь исправления, оказался бы морально устойчивым, а легкомысленный Костя, у которого «на все был один ответ «Ничего», мог бы отплясывать «рок на костях».

В зарубежную литературу, не только детскую, играть бывает тоже интересно. Действие «Над пропастью во ржи» разворачивается в декабре 1949 года. Холдену Колфилду — шестнадцать, следовательно, он родился в 1933-м. А когда разворачивается действие другого известного романа с участием американской школьницы? Первая часть «Лолиты» — лето 1947 года, дата рождения Долорес Гейз указана в тексте — 1 января 1935-го. Да, я знаю, что по воле Набокова выросшая Долли умрет родами 25 декабря 1952 года. Но ведь чисто теоретически могли же они с Холденом попасть в один кинотеатр, пересечься на скейтинг-ринге, напевать одну и ту же, столь популярную в тот год, песенку? Интересно, о чем бы они могли разговаривать?

В детстве мне казалось, что выдумывать продолжения — это преступление, что я буквально героев у автора ворую. Сейчас я думаю, что игра в «постканон» — просто мерило качества. Если я домысливаю после слова «конец», значит, текст зацепил. Жаль, что теперь это реже бывает.