— Вы уже видели русских читателей. Каковы ваши впечатления?

— Было очень приятно. Они оказались людьми заинтересованными, мне понравилось, что многие довольно глубоко прочли мою книгу, и она произвела на них серьезное впечатление.

— Особенно русские критики и журналисты спорили об имени вашего персонажа, большинству кажется, что Простодурсен не так уж глуп, как может представиться. И все же почему у него такое несерьезное имя?

— У меня были свои резоны. Я хотел, чтобы оно звучало немного по-глупому.

— В обеих книгах у вас есть вставные поэтические тексты. Каждую главу, например, предваряет что-то вроде стихотворения-загадки, довольно традиционный для европейской литературы прием...

— Я не такой писатель, который что-то заранее обдумывает. Когда я начинаю сочинять, то следую за своей фантазией. Поэтому не исключаю, что неосознанно использую какие-то моменты из некогда прочитанного. Сознательно никогда.

— А самостоятельные стихи вы пишете?

— Нет, стихи в «Простодурсене» — мое самое высокое поэтическое проявление.

— А когда вы сочиняете стихи, вы похожи на Ковригсена?

— Я не очень знаю, какой у него внешний вид, но думаю, что выгляжу так же.

— Какую функцию несут стихи, вплетаемые автором в прозу?

— Если вы заметили, у меня в книжках про Простодурсена намеренно нет внешнего мира, там почти не ездят автобусы, не летают самолеты. Я старался, чтобы все было как можно проще... Обычная жизнь иногда сама превращается в поэзию. И когда я стремился, чтобы текст был несложен, у меня получались стихи.

— Ответьте как человек, который пишет еще и пьесы, что такое для вас театр, кроме того, что он «согревает душу и сердце»?

— Важная встреча с движениями в человеческом сознании.

— Есть ли прототип у интересующегося заграницей Сдобсена?

— Все герои, описанные в этой книжке — части меня самого. Конечно, я иногда встречал людей, которые так или иначе походили на моих персонажей. Но что касается Сдобсена — это я целиком, мне тоже хотелось бы поехать заграницу, и там прославиться.

— А что досталось от вас Простодурсену?

— Думаю, Простодурсен — это отец маленького ребенка. Когда у тебя появляется сын, ты очень страшишься каких-то перемен, хочешь, чтобы все было как можно надежнее и спокойнее. Далеко не бегать, ничего не менять, жить у реки как живешь, и таким образом, дать какую-то опору и защиту ребенку.

— У вас есть какое-то занятие, вроде кидания бульков, которое все остальные считают глупым? Только не говорите — писательство.

— Я занимаюсь медитацией, сижу каждый день и думаю. Это позволяет мне встречаться с тишиной в себе, а также с самим собой: хорошими и плохими вещами. А многие мои друзья считают подобное страшной глупостью.

— Вы пишете и для взрослых. В какой момент у вас происходит переключение внутреннего регистра с детской тематики на взрослую?

— Все зависит от того, какая идея меня посетила, когда я начал писать. Часто это мысль, позволяющая мне взрослому Руне Белсвику обратиться к Руне ребенку. И в тех случаях это — детская проза.

— Я знаю, вы считаете, что с ребенком можно говорить обо всем. Но есть же еще родители. Какой должна быть книга, чтобы, миновав взрослого, она все же попала в руки к ребенку?

— Для меня важно говорить о вещах, которые мне кажутся интересными. Обращаться прямо к ребенку, писать как можно лучше. И все остальное я не принимаю в расчет, хотя, конечно, отлично знаю, что деньги у взрослых, и родители все контролируют, могут встать между мной и детьми, не дать им книжку. Но об этом я стараюсь не думать.

— Вы считаете себя сказочником, когда пишете для детей? Спрашиваю потому, что «Простодурсен» у нас воспринимается как сказка.

— В некоторых книжках, вроде «Простодурсена», я полагаюсь на фантазию, в других, реалистических, отталкиваюсь от событий, поэтому и книжки эти кажутся более реалистичными.

— Какой баланс вымысла и реальных событий должен быть в сказке, чтобы ребенок в нее поверил?

— Ты можешь придумывать сколько хочешь. Но, например, в книгах о «Простодурсене» очень много правды. Это правда чувств и правда мысли.