«Братья Тузловы» — новый музыкальный проект лидера группы «Церковь детства» Дениса Третьякова и его коллеги музыканта-мультиинструменталиста Олега Толстолуцкого, участника «М.Я.С.О», «Зазеркалья», «Мертвого Аксая» и других ансамблей.

Тузлов — река в Ростовской области, приток Дона. Псевдоним намекает слушателю на то, что альбом «Сказки о рыбаках и рыбках» специфически автохтонен, но ждать сусальных вариаций на тему «По Дону гуляет» от Якова и Карпа Тузловых не придется. В интервью, напечатанном в книге «Формейшен. История одной сцены», Денис Третьяков заметил: «Я очень люблю регионализм, а глобалистскую культуру, наоборот, не люблю. Вот наша тусовка, „Дебри Дона“, где, в частности, и „Церковь детства“, и „Зазеркалье“, она очень автохтонная, мы это культивируем, мы поем о вещах, которые многие могут не понять, о специфически местных вещах». Не стоит понимать эти слова прямо, будто все песни исключительно о донских казаках и новочеркасских маньяках. Автохтонность питает творческое объединение «Дебри Дона», куда входят вышеупомянутые «М.Я.С.О», «Мертвый Аксай» и другие, но не всегда очевидна. Подобно мистификаторам эпохи романтизма, Третьяков обращается к местной экзотике и создает полусказочный мир, где пастух Василий оборачивается волком, а «древняя рыба сом» утаскивает на дно полковника Тузлова, но прежде происходит бой, «последний бой полковника Тузлова», который по своей эпичности не уступает «Моби Дику».

Определение жанра, в котором поют и играют «Братья Тузловы» колеблется между авторской песней и «стеб-шансоном». Группа, равно как и «Церковь детства» * — «Церковь детства» — первый и основной коллектив Дениса Третьякова. Критики определяют стиль песен как punk-chanson и apocalyptic folk, сам автор называет его «дарк-шансон» и «параллельная эстрада». , принадлежит к тем музыкальным коллективам, для которых текст важен сам по себе, поэтому их корни стоит искать в другой области. Впрочем, говорить об этих группах в контексте русского рока было бы неверно. Генетически «Тузловы» родственны Алексею Хвостенко, Юлии Беломлинской, Юзу Алешковского, уводивших авторскую песню в литературу, или, наоборот, например, группе «Палево», сделавшей вливание из абсурда и психодела во все ту же авторскую песню. «Сказки о рыбаках и рыбках» — сплав баллады («Последний бой полковника Тузлова»), городского, тюремного и казачьего романса («Мы были молоды»), дворовой и блатной песни («Жили в деревне три друга»), с примесью страшилок («Кареглазка»), сдобренный некрореалистическим иррационализмом, столь хорошо знакомом поклонникам «Церковь детства», но на сей раз с отчетливым налетом народной карнавальности: «Светит луна, ночью с небес, / А на кладбище заброшенном стонет советский мертвец» или: «Месть ее для всех была ужасной. / Мир вокруг нее сиял свечой, / Ту свечу сиротка-кареглазка / Ставила для нас за упокой». Тексты «Тузловых» также литературны, как литературны, например, лагерные песни Юза Алешковского («Окурочек», «Товарищ Сталин» и так далее), чью традицию в определенной степени продолжает Третьяков. Он создает нескольких персонажей и заставляет их говорить, но сам, при этом, не пытается сделать вид, что его, автора, здесь нет:

Ты прости меня, друг,
Не серчай ты на верную дуру,
Привяжу я тебя,
Чтобы с лавки тебе не упасть,
Потеряла с тобой
Свою бабью честь и культуру,
Так оставь мне на память,
Что другие не смогут украсть...

«Случай в Елановской»

Каждая песня — это история, сказка, рассказанная лирическим героем или героиней, все вместе провинциальный, станичный микрокосм, вырастающий до размеров страны-империи. Так, мы узнаем о грустной доле жительницы станицы Елановской, неудачном похищении царского ларца Афанасием Колывановым и губительной силе любви кареглазой сиротки. Автор наделяет их собственным языком, в котором причудливо сочетаются разговорные штампы и откровенно книжные выражения.

Коллективное бессознательное не молчит:

Родину великую,
А ныне позабытую,
Что полвека без войны живет
Прокляну навечно,
Глупую и сытую,
Без войны Россия пропадет.

«Песня о старом ноже»

Военно-бытовая казачья песня как бы пересоздается и пишется заново. Канон жанра вступает в конфликт с окружающей действительностью, не дающей повода для ее героизации, что сводит лирического героя с ума в прямом смысле этих слов.

Провинциальное пространство в песнях «Братьев Тузловых» чем-то напоминает уездные города Гоголя или даже Ильфа и Петрова, но лишь отдаленно, пожалуй, еще никто не писал о донском локусе так, как это сделал Денис Третьяков:

Здесь нас бомбить не станут, нечего тут бомбить,
Тут даже наркоманы не приспособились жить.
Злых никого не осталось — тихий и сказочный мир,
Летчик-американец здесь не найдет ориентир.

«Имперский вальс»

За множеством голосов стоит автор, которому не только удается соединить размеренное дыхание народной эпики и книжную ироничность, но походя высказаться и о времени, в котором мы живем. «Ода советскому мертвецу» вполне тянет на антигимн эпохи: советский мертвец живее всех живых и его стон повсюду.

«Братьев Тузловых» можно воспринимать очень серьезно и искать в их текстах скрытые смыслы, подтексты и прочее, но если абстрагироваться от этого, то песни ничего не потеряют, что тоже хорошо. «Тузловы» рады всем слушателям.