18+
09.11.2020 Тексты / Авторская колонка

Целокупность

Текст: Владимир Березин

Фотография: Из архива авторв

Писатель-пешеход Владимир Березин о булках и изюме из булок.

Ибо человек есть не что иное, как живая целокупность того, чем он живёт и что он осуществляет, и притом именно потому, что он это любит и в это верит.

Иван Ильин, «Путь духовного обновления»

Однажды я ввязался в странный русский спор. Он был бесконечен, бессмысленен и очень увлекателен, как все русские споры, и шумел на дачной веранде, как большой тульский самовар. Дело было в том, что один поэтический человек написал статью про патриотизм. Патриотизм вообще понятие загадочное, и только произнеси это слово промеж русскими людьми вечером, когда они уселись на дачной веранде, так начнётся спектакль, а тут примешивалась тема не только государственной, но и национальной гордости. Ну и, конечно, имела место обидная для публики мысль о том, что она, публика, поступает вне всякой логики.

А речь шла, во-первых, о том, что человек, гордясь каким-то предметом, должен гордиться им целиком, а то выходит, что он боготворит изюм из булки, а нужно боготворить булку целиком, или вовсе ничего не делать. В той статье, вполне интернациональной, было назидание «если ты гордишься тем, что Эйнштейн — еврей, то гордись и Кагановичем» что вовсе не общее правило. Некоторые как раз гордятся Лазарем Моисеевичем, а Эйнштейн им даром не нужен. Во-вторых, там мне не нравилась сама постановка вопроса. Текст был красив, но похож на неточную метафору, которая путает мысль. Логический вывод из неё в том, что гордиться вовсе ничем нельзя. То есть тройка может гордиться рядом простых чисел, а уж больше никто и ничем. Ведь во всяком ряду есть паршивая овца, и коли ты влюблённо смотришь на своих детей, так откуда ни возьмись, должен появиться человек и напомнить, что у них двойки в четверти. Это, кстати, происходит и вне зависимости от следов твоих душевных усилий, дети это вообще Бог знает что, и никто не поймёт, отчего они растут так, а не иначе. Или ты с гордостью вспоминаешь школьное братство, а тебе напоминают, что Сидоров сел за растрату, и то, что он жулик, должно отменить твои воспоминания, а не дополнить их.

Патриотизм похож на любовь, и как скажешь, что у тебя есть чувство к отеческим гробам, так сразу подставляешься — начнут тыкать пальцами: нет у тебя в этих гробах личного участия, если ты, конечно, не убил дедушку лопатой. Но любовь вообще чувство не вполне логическое. Однако ж она есть, как тот самый суслик, которого не видно. Остаётся гордиться самим собой, что, конечно, необходимо до известной степени, но скучновато. Да и кажется, что Каганович не самое исчадие ада.

И условие «не забывай об ужасах твоей семьи» мне казалось надуманным и пафосным. Вот человек полон чувств к своей жене, хвастается ею, а ему говорят: «не забывай, что у неё бородавка». Но чувство любви — хитрая штука, обобщающая. Ну, помнишь про бородавку, если спросят, расскажешь, где она. Но думать о ней всегда невозможно, — так человек устроен.

Поэтому тема нашего давнего разговора была какой-то странной, поверхностной. Что-то в ней было неприятное, как в одинокой дачной мухе. Забывать о той или иной стороне баланса нельзя, когда ты пишешь годовой отчёт. Кто бы спорил! Но тут исторический подход механически переносится на область чувств — и обобщение выглядело глуповатым. Если я с восхищением и гордостью думаю о каких-нибудь героических соплеменниках, что ж я должен остановиться и вспомнить, что они говорили на одном языке с погромщиками, а также употребляли горячительные напитки? Нет, это решительные глупости, когда требования, нормальные для историка или философа в его бумажной деятельности переносятся на частного человека. Спору нет, есть некоторое количество идиотов, что начнут и за пасхальным столом душить инородцев, но это вообще не предмет обсуждения.

Но правда в том, что выковыривать исторический изюм из булок и гордиться им, не замечая прочего теста, вещь у нас обычная. Поэтому раздражал меня дачный спор тем, что я никак не мог нащупать правоты, к которой хочется примкнуть. А ведь в спорах обязательно хочется к кому-то примкнуть и почувствовать тепло и подмогу. Впрочем, за столом это и происходило, люди нервические, из разных частей политического спектра, переполненные восторгом и ненавистью, то начинали кричать: «Как это верно!», то «Доколе!». Один старичок так разнервничался, что пошёл прочь, на свой участок, не по тропинке, а прямо по высокой траве, и его оскорблённая соломенная шляпа быстро исчезла в темноте.

Поскольку мне слова не давали вставить, я стал думать о совместности наших чувств. Ведь человеческие чувства точно не отграничены одно от другого, и никто не понимает, как точно они устроены. Если нам удаётся разобраться (что редко), как устроен наш персональный механизм гордости, то у соседа он работает совершенно иначе. И получается, что призыв «не гордиться» совсем нехорош.

Меж тем за столом кто-то крикнул: «Провокация!», а ему впопад ответили: «Двойные стандарты!». Я же продолжал думать об изюме и булках. По всему выходило, что изюм существует только вместе с булками. Но общество неоднородно — одни не любят изюма, другие не едят теста, третьим всё равно, а некоторые и вовсе доходят до того, что едят булки поутру, а изюм вечером, или наоборот. Требование есть изюм исключительно с булками имеет ровно ту же степень осмысленности, что и призыв к поеданию одного изюма.

Чтобы окончательно не запутаться, я вспомнил одно слово из своей прежней жизни. Это было философское слово «целокупность», в котором одновременно звучала «цельность», «целкость» и какая-то «покупательная способность». При этом оно описывало не просто единство свойств, а какое-то окончательное единство, которое — броня, та самая броня, о которой мечтал профессор Преображенский. (Многие люди предусмотрительно выучивают несколько красивых философских слов, чтобы побивать ими собеседников по голове, как дачных мух — газетой. Чемпионами тут стали слова «имманентный» и «трансцедентальный»). «Как-то ведь можно примирить гордость и недостатки, — думал я. — Человек умудряется и не такие вещи примирить, ведь без этого любить было бы невозможно. Ну и гордиться было бы нечем, а ведь все гордятся. Буквально все. Нет, должна быть какая-то целокупность».

Понять, как работает наше чувство гордости — чрезвычайно интересная задача. Поэтическая, я бы сказал. Изучить механизм гордости, хотя бы своей — очень важно, и тогда мы сделаем важные, хотя, может быть, неприятные открытия. Но в этом бесконечном споре всё сводилось к совету в духе Марии-Антуанетты: «Жуйте булки с изюмом».

И я с облегчением перевёл дух, когда мрачные, как фурии, на веранде появились две женщины — старая и молодая. Они тихо, но перекрывая все застольные крики, сообщили, что дети не могут уснуть, да и взрослым пора угомониться. Я незаметно стащил со стола булку без изюма и отправился восвояси.