Выход книги российских авторов Ольги Колобовой и Валерия Иванова, которые пишут под псевдонимом Олег Ивик, — хороший повод поговорить о том, как современность трактует образ героини Гомера, ставшей символом ожидания, благоразумия и любви. Образ Пенелопы является центральным еще для двух произведений: в 2005 году вышла «Пенелопиада» канадской писательницы, лауреата The Man Booker Prize этого года Маргарет Этвуд, но и она была не первой, обратившейся к этой теме. Еще в далеком 1946 году греческий автор Костас Варналис написал «Дневник Пенелопы», буквально вывернув гомеровскую историю наизнанку. Все эти книги объединяет рассказчица — они написаны от первого лица и дают высказаться той, на чью долю выпали не приключения, а лишь длительное ожидание.

Показанная нам в «Одиссее» Пенелопа обладает несгибаемой волей, неординарным умом, редким даром любить и ждать всю жизнь одного человека. В ней не сомневается даже Агамемнон, который имеет полное право не доверять женщинам: «Но для тебя, Одиссей, не опасна погибель; / Слишком разумна и слишком незлобна твоя Пенелопа». Гомеровские Пенелопа и Одиссей создают взаимное притяжение: она любит и ждет его, и единственная из всех на Итаке до последнего верит в его возвращение; он стремится к ней, уходя от всех волшебниц, нимф, искушений, вновь и вновь покидая надежность и спокойствие суши, выходит в опасное море, чтобы вернуться домой. Сцена воссоединения Одиссея и Пенелопы — одна из самых пронзительных во всей поэме. И все бы хорошо, если бы не загвоздка: в существование Пенелопы невероятно сложно поверить. Ее жизнь — отсутствие жизни, самоотрицание. Неудивительно, что некоторые писатели пытаются отыскать в этой истории хоть что-то понятное, человеческое, что заставляло эту женщину так долго ждать. Пытаются понять, каково это — быть Пенелопой.

Расследование ведет Пенелопа

«Мой муж Одиссей Лаэртид» — роман-мистификация, якобы таблички с записями итакийской царицы были найдены при раскопках, а Ивик их перевел и опубликовал. Перед нами дневник, который Пенелопа вела в отсутствие Одиссея, пытаясь таким образом сохранить собственные мысли и память о себе настоящей, опасаясь, что «останется лишь скупое упоминание в песнях аэдов — о том, что у великого героя Одиссея была верная жена Пенелопа». Пока ждет, Пенелопа полностью переосмысливает жизнь: у нее есть для этого двадцать лет, относительная свобода и информация, которую она получает из самых разных источников: от аэдов, заезжих гостей, друзей и знакомых.

Создавая новый образ Пенелопы, Олег Ивик опирается на такие черты, как благоразумие и рациональность. Ум Пенелопы ведет ее по тропинке сложного и болезненного анализа: сопоставляя слухи и факты, рассказы очевидцев и собственный опыт, она, поначалу искренне любящая своего мужа, открывает для себя иного Одиссея и делает выводы о том, какой он на самом деле человек. Героиня переживает постепенное угасание любви и растущее отвращение, даже ненависть к мужу. Переживает конфликт верности, воспитанных с детства идеалов брака и собственных чувств по отношению к супругу: чужому, незнакомому человеку, которого не выбирала. Но пока она размышляет, время упущено: Одиссей возвращается домой. Чтобы разозлить мужа, она врет ему, что занималась любовью с женихами, что ей нравился Антиной. В противовес нежной и пронзительной сцене встречи супругов у Гомера в романе Ивика Одиссей, вернувшись, избивает и насилует ненавидящую его жену, а затем по-средневековому выводит на площадь и спрашивает прилюдно у всех, была ли она чиста, пока ждала его.

Главная героиня оставляет противоречивое впечатление. В ее записях много интересных размышлений о памяти, о том, как самое важное, повседневное, исчезает бесследно: «И если я не напишу об этом сейчас, то никто никогда не узнает, как она стояла, уткнувшись лицом в холодную медь. <...> Она хлопотала целыми днями, и от нее остались две таблички: пять амфор вина, пеплос, три овцы, сосудик с благовониями...». О том, как реальные события при рассказывании, бытовании в слове искажаются, приукрашиваются, смещают акценты и постепенно превращаются в нечто, крайне далекое от правды: «Я давно поняла, что правда на свете не одна — любое деяние, достойное памяти, отражается в табличках, в песнях, в рассказах людей. Этих отражений множество, они противоречат друг другу». А умение царицы анализировать большое количество противоречивых сведений и выуживать из них правду пригодилось бы каждому в эпоху интернета и информационных войн.

Пенелопа ждет, пишет свои записки: «о чем бы я ни говорила: о своих снах, о своих прогулках, о своих гостях, — все это о нем и только о нем», скучает по ласке, по сексу, но хранит верность мужу, потому что так должно. Когда в доме появляются женихи, она уже сильно сомневается в том, что стоит ждать Одиссея: от выбора нового мужа ее останавливает только то, что никто из женихов ей не нравится. Эти внутренние перемены сродни приключениям Одиссея вовне: Пенелопа, оставаясь на месте и ни с кем не имея возможности даже поговорить, переживает бури в душе. Она взрослеет, теряет иллюзии, постепенно убеждается в том, что ее муж вовсе не герой. Он лжив, изворотлив и готов на любые подлости ради спасения собственной шкуры.

Умная страстная Пенелопа, борющаяся с желаниями плоти, воспитывающая сына, управляющая хозяйством, задумана вроде бы положительным персонажем, страдающим не по своей вине. Но ее образ получился неоднозначным. Она высокомерна, ее чистая мораль граничит с гордыней, подчас она упивается своими страданиями. Не любит сына, но любит молодых служанок, воспитанных вместо дочерей. Она часто думает о том, что слишком хороша для Одиссея. Эта попытка болезненного самоутверждения — ее способ борьбы с несправедливостью. Она «лишь скромная женщина, недостойная того, чтобы остаться в памяти поколений», и у нее нет ничего, кроме собственного достоинства. У ее любимых юных служанок, убитых Одиссеем за то, что ими «пользовались» женихи, впрочем, нет даже этого.

К сожалению, книга затянута и слабо написана: много штампов, мало художественных находок, стиль скучный, схожий с языком научной монографии, подробное описание быта, длинные пересказы событий эпоса, да еще и с цитатами из источников, так что приходится дважды читать одно и то же... А ведь это записи молодой женщины, которая поверяет дневнику драму своей жизни. Авторы в попытке придать истории больший психологизм и выставить Пенелопу жертвой мужского окружения, создали чисто умозрительный конструкт, в который сложно поверить. Вернувшийся Одиссей говорит Пенелопе, что бросил ради нее прекрасных женщин: Калипсо, Цирцею. Он мог остаться с ними, но вернулся к жене. Но зачем сосредоточенному лишь на собственной выгоде, нарциссическому Одиссею возвращаться к холодной, рассудительной и давно уже не влюбленной в него Пенелопе? Да и ей незачем его ждать. Гомеровская концовка в этой трактовке не имеет смысла.

Беспомощность и сарказм

Пенелопа Ольги Колобовой и Валерия Иванова — не первая Пенелопа XXI века. В 2005 году канадская писательница Маргарет Этвуд, прославившаяся романом «Рассказ служанки», написала небольшую филигранную повесть «Пенелопиада». Заключенная после смерти в Аиде, Пенелопа дает свою трактовку событиями эпоса, а заодно, подглядывая за современностью, ехидно комментирует ее. Это совсем другая героиня: ей не надо годами сопоставлять информацию и выуживать крохи правды, чтобы узнать, кто такой Одиссей, она прекрасно все понимает с самого начала. Она умна и признает, что находится в слабой позиции. События, рассказанные в «Одиссее», здесь лишь басни, сказки, их сочиняют аэды, чтобы заработать на хлеб, утешить покинутую жену и получить от нее богатые подарки: «Одиссей сразился с одноглазым циклопом-великаном, утверждали некоторые; да ничего подобного, возмущались другие, то был всего-навсего одноглазый хозяин какой-то таверны, а драка вышла из-за того, что ему отказались заплатить», «Чем красочнее они все это живописали, тем более щедрых даров ожидали от меня в награду. И я никогда не скупилась. Даже явный вымысел — и то хоть какое-то утешение, если больше утешиться нечем».

Тонкая, изощренная ирония помогает Пенелопе справиться с незавидным положением женщины в мужском мире, вещи, которую все пытаются куда-то пристроить: отцу надо удачно выдать ее замуж, для женихов она — легкий путь к богатству и трону. Она пытается верить хотя бы в то, что дорога мужу: «В моем присутствии всегда исполнялись самые благородные версии — те, в которых Одиссей представал умным; смелым и находчивым победителем невиданных чудовищ и возлюбленным богинь. Единственная причина, по которой он до сих пор не вернулся домой, заключалась в том, что ему препятствует некий бог <...> Или даже несколько богов. Ибо не может быть сомнений — намекали рапсоды, желая польстить мне, — что лишь могучая божественная сила способна помешать моему супругу устремиться в объятия любящей — и любимой — жены». Пенелопа добровольно закрывает глаза на то, что и для Одиссея она лишь вещь, часть обстановки дворца, хотя на самом деле прекрасно знает об этом.

Между супругами нет любви или страсти, но есть взаимопонимание, что-то вроде соглашения верить друг другу: «Так мы и встретились снова — как пара отъявленных вралей, даже не скрывающих друг от друга свой опыт в искусстве лжи». Их брак заключен по расчету, и также расчетливо они относятся друг к другу. Одиссей, в отличие от нее, находится в позиции сильного: он постоянно оставляет Пенелопу одну, и это не исчерпывается Троянской войной и приключениями после. Он снова и снова бросает жену — даже когда они оба оказываются в Аиде, где могли бы жить в вечном и мирном супружестве. Он «притворяется, что рад меня видеть, и повторяет, что семейная жизнь — это единственное, о чем он всегда мечтал, каких бы пленительных красоток он ни заваливал в постель и какие бы удивительные приключения ни подбрасывала ему судьба», а затем снова уходит в большой мир, чтобы жить, веселиться и любить каких-то других женщин.

Линию женского смирения продолжает история двенадцати повешенных служанок. По версии Этвуд Пенелопа отобрала самых доверенных следить за женихами, быть ее глазами и ушами. С их помощью она руководила этим разноголосым мужским хором, ссорила, вносила диссонанс, держала на расстоянии, подавала ложные надежды то одному, то другому. Флирт служанок с женихами был такой же хитростью царицы, как история с саваном. К сожалению, она ничего не рассказала старой няне Эвриклее, и та сдала их Одиссею: «Всего двенадцать, — пробормотала она. — Тех, что дерзили. Тех, что передо мной драли нос. Меланфо Нежные Щечки и ее товарок... всех этих негодниц. Всех этих шлюх поганых». Двенадцать любимых воспитанниц Пенелопы становятся жертвой одиссеева гнева и причиной непокоя царицы в Аиде: они, словно муки совести, не отступают от нее и Одиссея, держась в отдалении, но никогда не исчезая. Они обращаются в обычный современный суд (эта сцена в книге одна из самых смешных и грустных), но судья закрывает дело, потому что «в те времена были приняты иные нормы поведения». Служанки призывают богинь гнева эриний, и это их единственный путь к справедливости. Как и у Пенелопы единственный путь к самоуважению — ирония и насмешка. В конце повести призраки служанок снова возникают на страницах, призывая: «Не стоит представлять нас настоящими девушками из плоти и крови; не стоит задумываться о боли и несправедливости, которую мы претерпели. <...> Считайте нас просто символом. К реальности мы имеем такое же условное отношение, как и деньги».

Хочу быть вольною царицей!

Греческий писатель и поэт Костас Варналис одним из первых дал слово героине «Одиссеи» в повести «Дневник Пенелопы» (впервые опубликована в 1946 году, в русском переводе вышла в 1983 году). Это самый необычный и неожиданный из всех трех «дневников». Пенелопа Варналиса расчетлива, властолюбива и использует оставленный мужем трон, чтобы насадить в стране жестокий тоталитарный режим.

Важно понимать, в какое время создавался текст: сначала нацистская оккупация Греции в период Второй мировой войны, затем английская интервенция и гражданская война. Повесть Варналиса — не только художественное, но и социальное высказывание против главных зол ХХ века: оккупантов, коллаборационистов, тоталитарных режимов.

Пенелопа Варналиса тверда, уверена в себе, амбициозна, жестока и в любых обстоятельствах сохраняет железобетонное хладнокровие. Свой дневник она начинает с необходимости действовать: «С сегодняшнего дня передо мною раскрывается новый мир. Творцом этого мира и его вождем буду я одна. Писать-то каждый может, действовать куда труднее». Она берет жизнь в свои руки сразу, как только отчаливает корабль с Одиссеем. Она ничего не теряет, напротив: «Одна. И наконец-то я — это Я. До сих пор я была царицей, но в то же время лишь тенью Одиссея. Невестой, молодой женой, матерью <...>, я жила у него в пригоршне, как бесцветная травинка, выросшая из-под камня, без солнца и воздуха». Она активна, умна, властолюбива и сразу ставит перед собой большую цель: ее воля должна распространиться по всему государству. Сначала она наводит порядок во дворце, где без хозяина все расшаталось, затем, объединившись с архонтами, возглавляет страну. Сталкивается с классическим конфликтом власти и народа. Идет война (Троянская здесь вырастает до масштабов мировой, вы же помните, когда написана повесть, да?), Одиссей, уезжая, фактически ограбил страну, забрав припасы и транспорт, к тому же беда не приходит одна: в стране неурожай, и народ голодает. Пенелопа опасается внешней угрозы, пока Итака в таком слабом положении.

Она пытается править. Поначалу никто не воспринимает ее всерьез, она тоже отвлекается на случайный секс, собственные интриги и проблемы. Пенелопа — страстная молодая женщина, даже не пытающаяся хранить Одиссею верность. Интересно, что это не одна лишь фантазия Варналиса: он доводит до логического завершения образы позднеантичной литературы. Так, у греческого писателя III в. до н. э. Ликофрона Пенелопа — «развратная лисица», переспавшая со всеми женихами, родившая от них бога Пана и растратившая одиссеево добро. Варналис по-своему трактует эту версию: царица договаривается со служанкой Меланфо, что под ее именем и в ее комнате проведет ночи со всеми претендентами на свою руку, дабы понять, есть ли среди них достойный. Конечно, никого достойного не находится. Пенелопа в дневнике называет этот эпизод своей «великой жертвой» и утверждает: «Вышла я из нее еще более непорочной, чем прежде. В пятьдесят раз девственнее».

Потом в доме появляются женихи, и она снова теряет свободу. Она подумывает убить их всех, но: «Можно спокойно убить пять тысяч человек из народа! Но пятьдесят архонтов? У нас вспыхнула бы народная революция!» Как по волшебству, когда она уже готова сдаться, оставить женихам страну и сбежать в Спарту, появляется лже-Одиссей: свинья, которую Цирцея случайно обратила в человека, возвращая спутникам Одиссея прежний облик. Женихов оставляют в живых, они занимают все важные государственные посты. Лже-Одиссей устраивает публичные казни, на которые Пенелопа так любит смотреть, помогает ей пополнить истощенную казну, вместе они грабят народ и соседние страны. Она начинает терять человеческий облик.

Как и другие авторы, Варналис затрагивает проблему передачи и искажения информации. Пенелопа встречается с автором «Одиссеи», но ничего хорошего о его песнях не думает: «Вот и к нам пришел величайший, как говорят, поэт нашего времени. Гомер! <...> У меня же нет ни малейшего желания его слушать. Надоели мне эти бродяги. Они все врут». Гомер посвящает ее в то, как пишет свои поэмы, как приукрашивает события, оставляет в молчании подлости и некрасивые поступки героев: «За ложь хозяева платят, а народы ей верят». Не желая слушать сказки, сама царица готова использовать этот инструмент для своих целей: «Сложат миф и песню о том, что Пенелопа была первой честной женщиной во все века». Она щедро одаривает певцов, прислушивается к песням, которые поет народ на площадях, — чтобы улавливать настроения, подавлять недовольства, настраивать фильтры.

Оканчивая повесть, Варналис, почти ничего уже не шифруя, рассказывает про оккупацию. Царское семейство в полном составе бежит, страну опустошают захватчики, архонты вступают с ними в сговор: в этой точке повествование окончательно уходит от греческого мифа, перемещаясь в Грецию 1940-х годов. Мифологические имена и названия нужны теперь только для обозначений реальных явлений. Переждав смутные времена, Пенелопа возвращается на родину, чтобы стать диктатором. К концу она полностью теряет личностные черты, которыми обладала в начале повести: она больше не женщина, оставленная мужем, терзающаяся страхом перед проблемами, переживающая любовные приключения, не человек, в чем-то слабый, эмоциональный, сомневающийся. Она словно перерастает все это, становясь воплощением абсолютной власти.

Выворачивая миф наизнанку, Варналис создает антиутопию, только, в отличие от уже сложившихся миров Оруэлла или Замятина, мы наблюдаем становление режима, видим, как Пенелопа постепенно завоевывает власть, не брезгуя ничем, подавляет возмущения и восстания, казнит недовольных, «закручивает гайки» и, наконец, доходит до антиутопического абсурда: «Я стану родоначальником нового типа сверхчеловеков-авантюристов: диктаторов. Я приколочу гвоздями землю, чтобы она не вертелась; только так она сможет процветать», «Я буду брать детей из колыбелей и учить их предавать своих родителей и убивать братьев. Я заполню пустынные острова и тюрьмы свободными людьми, чтобы на воле остались лишь рабы».

Варналис умещает свой ужас перед событиями века в прокрустово ложе мифа так, что не приходится ни отрубать ноги, ни вытягивать их. Гомеровский эпос — подходящая канва для антиутопии, к тому же писатель мастерски совмещает древнегреческий и современный мифологические планы, находя в них много общего. Из скромной, благоразумной, вечно ожидающей Пенелопа превращается в кровожадную узурпаторшу, ведь если историографы «мифологизируют историю, то почему бы и мне, писателю-фантасту, не превратить мифологию в историю?», спрашивает Варналис. И он же дает карт-бланш всем последующим фантазерам, желающим понять, каково это — быть Пенелопой, потому что «как Пенелопа могла написать свою историю, если ее не было на свете?»