С Пушкиным на дружеской ноге
Текст: Мария Нестеренко
Иллюстрация The Miriam and Ira D. Wallach division of art^ prints and photographs: print collection
Обозреватель Rara Avis Мария Нестеренко выбрала 8 книг, которые стоит прочитать, чтобы подступиться к Пушкину и его эпохе.
Пушкин — наше все. Именно с этой мыслью покидает школу среднестатистический выпускник, и солнце русской поэзии навсегда остается для него портретом на стене. Поэт и гражданин, невольник чести, погибший, защищая доброе имя жены. Все это прекрасно, но за подобными характеристиками совсем не остается места живому человеку. Впрочем, справедливости ради стоит отметить, что в народной пушкинистике утвердился ровно противоположный образ поэта, который точно ухватил Борис Рыжий: «Вот в этом доме Пушкин пил / с гусарами. Я полюбил /за то его как человека...».
Лотман Ю. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII — начало XIX). — СПб.: Искусство-СПБ, 1994. — 399 с.
Дворянский быт отделен от современного читателя русской классики целой эпохой. Мы даже не задумываемся, сколько говорящих деталей ускользает от нашего внимания, лишь потому, что не понимаем их смысла. Таких примеров можно найти сколько угодно и в текстах самого Пушкина. Почему тот факт, что «Онегин „легко мазурку танцевал“, показывает, что его дендизм и модное разочарование были в первой главе „романа в стихах“ наполовину поддельными». Или что значат «соблазны фараона», не раз упоминаемые в «Пиковой даме»?
«Беседы о русской культуре» созданы на основе одноименного цикла телепередач. В них Ю. М. Лотман со всей подробностью рассказывает о дворянской культуре повседневности XVIII — XIX веков. Исследователь объясняет особенности бального этикета, дуэли, подкрепляя примерами из мемуаров и художественной литературы. После прочтения этой книги тексты, знакомые со школьной скамьи, заиграют новыми красками.
Рейтблат А. Как Пушкин вышел в гении: Историко-социологические очерки. — М:. Новое литературное обозрение, 2001. — 336 с.
Вопреки названию, книга не совсем о Пушкине. Она о том, как вообще устроено литературное поле и о том, каким оно было в 10-20-е годы XIX столетия. Историю литературы соблазнительно представлять как череду гениев, идиллически сменяющих друг друга, где побежденные учителя, сходя в гроб, благословляют новое поколение. На самом деле, все совсем не так. Экономическая и социальная составляющие литературы не так очевидны, но очень важны. Поэтому книга «Как Пушкин вышел в гении» рассказывает о различных социальных аспектах русской литературы 1820-1840 годов: как формировалась читательская аудитория, библиотеки, как появилась специфическая периодика и, наконец, о том, как Пушкин стал тем, кем он стал.
П. А. Вяземский, А. С. Пушкин Переписка. // В 2-х т. Т. 1 — М:. Художественная литература, 1982. — 494 с.
Князь Петр Андреевич Вяземский — поэт, один из интереснейших авторов своего времени, тонкий критик и постоянный корреспондент Пушкина. Историк русской литературы Д. П. Святополк-Мирский сказал об их эпистолярном наследии, что это «сокровищница остроумия, тонкой критики и хорошего русского языка». Убедиться в этом может каждый, открыв том. Переписка дошла до нас не полностью, но тем не менее составляет значительный цикл. Начавшаяся еще в лицейские годы Пушкина, она продолжалась два десятилетия. Именно в это время благодаря Арзамасскому братству дружеское письмо становится отдельным полноценным жанром, отсюда литературная игра и неистощимая ирония в адрес оппонентов: «Так Арзамасец говорит ныне о деде Шишкове, tempora altri! [другие времена! (tempora altera — лат.)] вот почему я не решился по твоему совету к нему прибегнуть в деле своем с Ольдекопом. В подлостях нужно некоторое благородство. Я же подличал благонамеренно — имея в виду пользу нашей словесности и усмиренье кичливого Красовского. Прощай, кланяйся княгине — и детей поцелуй. Не правда ли, что письмо мое напоминает le faire [манеру, стиль (фр.)] [Василья Львовича]».
Вульф А. Дневник 1827–1842 годов. Любовные похождения и военные походы. — М.: Corpus, 2016. — 464 с.
Вульф — приятель Пушкина по Михайловской ссылке. Дворянин, помещик и офицер Алексей Николаевич Вульф с 1827-го года вел дневник, по которому изучают любовный быт Пушкинской эпохи. М. А. Цявловский заметил, что это «ценнейший материал для характеристики любовных нравов среднего дворянства 20-30-х годов прошлого столетия». Вульф достаточно откровенно описывает свои романы. Вот, например, запись об Анне Керн: «Анна Петровна сказала мне, что вчера поутру у ней было сильное беспокойство: ей казалося чувствовать последствия нашей дружбы. Мне это было неприятно и вместе радостно: неприятно ради ее, потому что тем бы она опять приведена была в затруднительное
положение, а мне радостно, как удостоверение в моих способностях физических. — Но, кажется, она обманулась».
Любовь для Вульфа была действительно наукой. Он детально разрабатывал планы своих романов: «Вальсирую с одною роскошною, хорошо сотворенною и молодою вдовою, которая и лицом не дурна, я заметил, что в это время можно сильно действовать на чувственность женщины, устремляя на нее свою волю. Она в невольное пришла смятение, когда, мерно, сладострастно вертяся, я глядел на нее, как бы глазами желая перелить негу моих чувств: я буду делать опыты, особенно с женщинами горячего темперамента». Другой предмет, составлявший интерес Вульфа — это общение с Пушкиным. «Все этапы создания дневника связаны с Пушкиным: он был начат под его влиянием и продолжался в систематическом общении Вульфа с Пушкиным. Вульфовский дневник живет, так сказать, мыслью о Пушкине, как, впрочем, и вся эпоха 1820–1830-х годов» — пишут составители тома.
Набоков. В. Комментарии к «Евгению Онегину». / Научный редактор В. П. Старк; Пер. с англ. Г. Дашевского и др. — СПб.: Искусство, Набоковский Фонд, 1999. — 928 с.
Набоков-литературовед известен своей пристрастностью, и«Комментарии к „Евгению Онегину"» в этом отношении не исключение. Набоков часто попросту безапелляционен. В центре — только Пушкин, остальные поэты условного пушкинского круга слабы и незначительны, так, например, Князь Вяземский — «малозначительный поэт, жестоко страдавший от влияния французского рифмоплета Беранже». Комментарии Набокова очень личные, если можно так выразиться. Вот примечание к строке «и радуги на снег наводят» (про окна карет): «Мои воспоминания пятидесятилетней давности сохранили не столько сугробы с радужными отсветами двух боковых фонарей кареты, сколько стрельчатое мерцание за заиндевелым окошком уличных фонарей, рассеивающихся у края стекла». Но ценны комментарии не только этим. Набоков стал первым (до Лотмана) исследователем, который тщательно высчитывал хронологию романа, расстояния, преодолеваемые героями, реконструировал топографию, воссоздавал культурно-бытовой контекст.
Лотман Ю. Пушкин. Биография писателя. — М.: Просвещение, 1983 — 256 с.
Все просто: это лучшая биография поэта, которой можно смело доверять. Пушкин — наше все, поэтому его жизнь частенько корректируется под нужды идеологии. Раньше в тренде был Пушкин-революционер, сейчас — Пушкин-патриот. Лотман создал научную биографию поэта, основанную, с одной стороны, на архивных материалах, с другой — учел опыт ранних биографов Пушкина.
Эйдельман Н. Пушкин и декабристы. — М.: Худож. лит., 1979г. — 422 с
Пушкин и декабристы — проблема, больше всего волновавшая советских литературоведов. Книга Н. Я. Эйдельмана посвящена биографии и творчеству Пушкина периода южной и Михайловской ссылки. Она максимально внятно рассказывает о взаимоотношениях поэта и участников восстания на Сенатской площади. С одними — И. Пущиным и В. Кюхельбекером — Пушкин был связан дружескими узами с лицейского детства, с другими активно общался в период южной ссылки: «Мир тайных обществ, мир Пушкина; их совмещение, несовпадение, пересечение, отталкивание, взаимодействие; их великое, сложное, противоречивое историческое единство, — вот о чем будет говориться в этой книге», — замечает автор.
Проскурин О. Литературные скандалы пушкинской эпохи. — М.: ОГИ, 2000. — 366 с.
Скандал — неотъемлемая часть литературного быта, сопровождающая полемику. В отличие, например, от работы Рейтблата, Олег Проскурин говорит о манифестации литературности. Значительная часть сюжетов, рассказанных в этой книге, посвящена литературно-журнальным полемикам. Очерки связаны между собою «резонантным принципом: проблемы, едва намеченные в ходе изучения одного сюжета, часто выдвигаются на первый план в следующем» — пишет Проскурин в предисловии.