Время мюнхенского сговора и немецких бомбардировок, Лондон и летняя загородная английская идиллия, большая семья, встречи и расставания, любовь и измены, болезнь и смерть, судьба человека на фоне тектонических сдвигов новой истории — типичный расклад для эпопеи. Разве мы не привыкли уже к такому формату?

У Говард в «Хронике семьи Казалет», как ни странно, ничего подобного.

«И почему в жизни столько банальной рутины? Неужели так и должно быть? Или это из-за войны все кругом серое и скучное?» — задается вопросом Клэри в «Застывшем времени».

«Беда в том, что у нас ничего не происходит: обедаем, делаем уроки, слушаем новости (ужасно скучно)», — пишет она же чуть ранее в своих письмах.

Да, в общем-то, все так и есть — и в войну, и в мирное время. Это жизнь. Взросление. «Мне кажется, люди с возрастом становятся скучнее», — констатирует Полли.

В «Хронике семьи Казалет» Говард отходит от поэтически-возвышенного пафоса, от повествования о значимых как для нации, так для семьи, событиях. Одно лето сливается с другим и если запоминается, то всякому по своей причине. Назвать общую одинаково важную для всех невозможно: «Полли помнила его, как лето, когда умер Помпей <...>, Эдвард как лето, когда он впервые встретил Диану <...>, Тедди как лето, когда он впервые убил выстрелом кролика <...>, Дюши — как лето, когда впервые зацвел древовидный пион <...>. А Уиллу, для которого это лето стало первым. Оно не запомнилось ничем».

В итоге «Казалеты» приобретают большее жизнеподобие, чем «Будденброки», «Форсайты» или «Тибо». В поле зрения ближний круг, в центре внимания почти в духе Пруста все то, что обычно представляется мелким и малозначимым. «Что ты будешь на гарнир к куропатке?» — едва ли не центральный вопрос существования. «Мы разорены?» — первый вопрос после известий о массированной бомбардировке Лондона. Даже литература оценивается с позиции того, насколько высок в ней градус чувственности (подход субъективный, сугубо прагматичный), о ней хочется знать больше чем о внутреннем мире героев («Унесенные ветром» — это лишь про страсти, а вот «Прощай, оружие!» — сплошь про секс).

Перед нами музей старой доброй Англии (что ели, что носили, как развлекались, о чем болтали за обедом) — все, что мы забыли, но боялись спросить. И здесь интересно, несмотря на то, что дотошность авторских описаний порой выматывает.

Бытовое здесь полностью заслоняет социальное, политическое. Поэтому традиционная эпопейная тема войны и мира приобретает у Говард совершенно иное, сниженное звучание. Австрия, Чехия, Мюнхен, маляр Гитлер и миротворец Чемберлен интересны лишь постольку, поскольку вторгаются в привычный заведенный ход вещей, разрушают систему сложившихся взаимоотношений. Немцы «не люди, а просто огромная безликая масса, которая разрушает нашу жизнь», — замечает в «Застывшем времени» Клэри.

Это, справедливо и для отгремевших конфликтов (Первой мировой, англо-бурской), эхо которых ощутимо в первой книге «Казалетов» («Беззаботные годы»). Англо-бурская война превратила мисс Миллимент, старую учительницу Казалетов, в засохшую от скорби странноватую женщину, потерявшую единственного любимого человека. Во время первой войны с немцами Эдвард Казалет, почувствовал кураж, вкус к жизни (живем одним днем!), а его брат Хью, приобрел не только головные боли, но и необыкновенную прозорливость, трезвость мышления, способность глядеть на дела большой политики, не прибегая к идеологическим подпоркам и стереотипам.

Что такое война? Это когда женщины вновь принимаются штопать простыни. В подобном нехитром занятии проглядывают все грядущие ужасы военного времени (мужчины на фронте, повальная бедность и лишения).

И все же, даже война отступает перед буднями (отсюда и происходит недоумение Полли) — люди рожают, любят, ссорятся и мирятся, обедают и ходят в магазин за покупками. У семьи, как ячейки общества крепкий желудок. И уже в самом деле не разберешь из-за чего в доме все кувырком: из-за войны, или чего-то другого?

Самое замечательное в «Казалетах» — то, каким образом Говард удается избежать хождения по избитым эпическим тропам, как ловко она перескакивает через неизбежные для той непростой эпохи затянутые, неизбежно пошлые дискуссии о политике, судьбе страны и непростом личном выборе. Все это в книге сведено до минимума. Политические стычки и великое военное противостояние, конфликт идей и мировоззрений также перенесены в семью, более того, передоверены детям. О войне в «Беззаботных годах» последние спорят едва ли не больше чем взрослые. Кристофер, сидя в загородном доме Казалетов, подобно мистеру Чемберлену, решает тот же круг вопросов — уступить агрессору-двоюродному брату Тедди, претендующему на палатку с припасами, или попробовать с ним договориться? Кристофер со своими пацифистскими убеждениями воплощает основную дилемму, стоявшую тогда перед британцами, и перед Черчиллем в частности («смириться, иль восстать» в духе Гамлета). Полли же, несмотря на подростковый возраст, озадачена экзистенциальной проблематикой: а что если в окружающем нет никакого смысла?

В семье так же, как и в обществе, одна эпоха сменяется другую. Этот естественный формационный излом заметен уже при сопоставлении первых двух книг пенталогии. Уходит эпоха Вилли и Сибил, среднего поколения, наступает время подрастающих дочек и племянниц. Каждому этапу соответствует свой тип женщин. Старое викторианство представлено леди Райдал, которая «ничего не умела, но точно знала, как и что должно быть сделано». Нынешний день — Зоуи, которой много знать не обязательно, с нее достаточно и симпатичной мордашки (основной капитал!). Будущее — это Луиза, Полли, Клэри. Они нащупывают свою дорогу, и, похоже, ни за что не обменяют завоеванное на брак, в котором им, как и Вилли, придется отдать все за немногое.

Историософия серии ясна — от женщин, у которых ничего нет, которые не распоряжаются даже собственной судьбой, к тем, кто способны ставить собственные цели и достигать их. «...Гамлет — это лучшая роль в мире. Естественно, я хочу играть его», — говорит Луиза, и в этом стремлении предвестие будущего торжества феминизма.

Семья у Говард — женский, детский мир. Мужчины в нем гости, и это определяет идеологию всей серии, в которой на первый план вынесено женское начало. Говард исследует сторону семьи, обычно остающуюся в тени, вне зоны видимости, заслоненную чисто мужскими невзгодами — банкротствами, страстями и большой политикой.

Мужская линия, по крайней мере, в первых двух романах, нарочито ослаблена. А вот галерея женских образов представлена во всем многообразии — от маленьких женщин (Полли, Клэри, Луиза и младшенькая Лидия) до патриархов семейства вроде Дюши или леди Райдал.

Перед нами женские судьбы какие только можно представить. Капризные девочки, юные старлетки, начинающие писательницы, несчастливые возлюбленные (Анджела), пустые красотки (Зоуи), скучающие по приключениям замужние дамы (Дениз, Диана), женщины, растворившиеся в семье (Вилли) и погубившие себя в ней (Сибил), старые железные леди (Дюши), засохшие романтические особы (мисс Миллимент), нарочито не замечаемые в своей нетрадиционной ориентации Сид и Рейчел.

При всей оригинальности характеров, этих женщин объединяет одно — они живут в эпоху безраздельного владычества мужчин, которое, впрочем, скоро падет так же, как выстроенная ими Британская империя: «Женщины знали, что мужчины правят миром, обладают властью <...>, а жизнь самих женщин пронизана несправедливостью насквозь».

Конечно, можно поспорить с мыслью Вилли, что «жизнь — одна большая мужская западня». Слишком уж очевидны изъяны подобной конспирологии. Ведь в мышеловку социального устройства попадают не только женщины. Но определенная, конкретно-историческая правота в этом суждении есть.

Быть леди (к такому выводу приходит Вилли в самом начале первой книги) — это делать то, чего от тебя ждут (дети, мама, и, конечно, муж). Взамен тебе даруется избавление от необходимости выбора. Вознаграждение более чем сомнительное.

А вот другой вариант — сгноить свою жизнь без остатка. Вся молодость отдана отцу, а деньги семьи брату (мисс Миллимент). Свобода. Но что за ней? Нищета и одиночество. Это сама себя поневоле сделавшая женщина, смотрится как жалкая пародия на Джейн Эйр («сестры Бронте были бы шокированы тем, как я наслаждаюсь жизнью»).

Можно пойти по пути Зоуи (настолько красива, что не смогла выучиться на актрису), стать обезьянкой в золотой клетке, отдать все, «только бы не повторить путь матери, в жизни которой, кроме отвратительной работы, была череда унылых стариков».

Дорог много, а итог один — разбитое корыто.

Впрочем, все меняется. Как было сказано ранее, наступает время совсем других девушек. Каждая из них готова добиться того, что не удалось свершить предыдущему поколению. Что будет с ними, станет ясно из последующих книг серии.

А пока можно сказать, что было бы большой ошибкой видеть в «Казалетах» эпопею с привычной атмосферой небывалых обедов, влюбленностей, беременностей и родов, адресованную скучающим домохозяйкам. Столь же ошибочно усматривать в пятикнижии запоздавший по времени литературный сериал (попытка экранизации книги была ошибкой BBC, потому что телекартинка не в силах передать обаяние мелочей жизни, изображение которого составляет суть и смысл книги). «Казалеты» — довольно тонко выстроенная серия, выгодно выделяющаяся на фоне остальных мелодраматических поделок наличием концептуального замысла и превосходной литературной техникой. Тривиальная тематика в руках умного, наблюдательного автора неожиданно превращается в нечто завораживающее. Такие книги разуверяют читателя в банальности рутины. Последняя может быть глубока, оригинальна и во многом неповторима.