«Самый страшный режиссёрский сон — когда сидишь в пустом зале и один смотришь свой собственный спектакль», — рассказывает режиссёр Андрей Житинкин в одном из телевизионных интервью. Он поставил в Малом театре драму Лермонтова «Маскарад». Малый театр часто обвиняют в том, что он становится больше похожим на музей, чем на театр, и что вот-вот потеряет последнего своего зрителя. Но зритель продолжает идти. Похоже, он как некая стихия, которую невозможно предугадать. Зритель же требует к себе более пристального и осмысленного внимания. Не статистики, а философы должны заниматься театральным зрителем. Ведь это заблуждение думать, будто театр живёт лишь на сцене: он продолжается, а, возможно, зарождается, в зрительном зале. Я бы театр сравнил с цветком, где само представление и есть цветок, а зритель — стебель, на котором тот держится. Драматургия же — соки и корни. Так почему же, восхищаясь цветением или наслаждаясь соками, мы пренебрегаем стволом и стеблем цветка?

Но ни науки о зрителе, ни философии его касающейся, пока не существует, а значит, нет и критериев оценки в разговоре о нём. Поэтому мне остаётся лишь по крохам собирать заметки и замечания в своих походах по разным театрам Москвы.

Что касается зрителя Малого театра, то я заметил, что он часто позволяет себе опаздывать и потом ходить по ногам пришедших вовремя. Связано ли это с демократичностью цен: раз недорого заплатил — священный трепет излишен? Или с переездом на время ремонта основной сцены у Малого появился другой зритель, временный? Не знаю. Пока только — заметки на полях. Кстати, это очень любопытный вопрос: как меняется (и меняется ли) зритель одного и того же театра в зависимости от обстановки. Согласимся, что в стенах какого-нибудь дворца культуры не слышно того дыхания вечности, какое слышится в том же старом Малом на Театральной площади.

Впрочем, ориентиры самого театра неизменны: классика и «неслыханная простота» (Б.Пастернак).

С возрастом талант должен преобразовываться в мастерство

Малый театр, как известно, актёрский театр с культом актёрского мастерства. Для наглядности расскажу анекдот. Это было при Судакове с его менторскими замашками. В театре ему сильно противились. Как-то на одной из репетиций Судаков очень долго с примерами, иллюстрациями и цитатами что-то объяснял Николаю Капитоновичу Яковлеву, старейшему актёру театра. Тот слушал его сначала внимательно, потом из вежливости, потом впал в прострацию. И, наконец, как будто вдруг пробудившись ото сна, обратился к Вере Николаевне Пашенной, сидевшей в зале: «Вера, кому он это говорит?

— Вам, Николай Капитонович.

— Мне?». И вся репетиция покатилась со смеху, а сконфуженному режиссёру пришлось отступить.

И вот к театру с историей и традицией святости свободы актёра — обращается такой скандальный и неоднозначный режиссёр, как Андрей Житинкин. Вспомним, что это тот самый режиссёр, который поставил «Игру в жмурики» и «Вышку Чикатило» по пьесам Михаила Волохова, насквозь пронизанные матом. Правды ради скажу, что «Маскарад» не первый его спектакль в Малом. До этого были «Любовный круг» с Клюевым и Быстрицкой, «Пиковая дама» с тем же Клюевым и приглашённой Верой Васильевой. Но вопреки моим опасениям, режиссёр очень бережно отнёсся к традициям театра. В итоге получился замечательный спектакль, где актёры играют пьесу, а не её режиссёрскую интерпретацию. Если вернуться к нашему сравнению театра с цветком, то режиссёр в этой аналогии — внешняя сила: дождь, солнце или ветер, помогающие сокам цветка проявиться в цвете.

По законам театральной критики я должен выявить и показать, а после и обличить сродство того, что играется на сцене с нашей современной жизнью. «Ах, как это, мол, актуально!». Но я, если честно, никакой острой актуальности в драме Лермонтова не нахожу. И спасибо Житинкину, что он не навязывает мне этой актуальности ни костюмами (художник по костюмам Вячеслав Зайцев), ни декорациями (сценограф Сергей Бархин), ни музыкальным оформлением (музыка Хачатуряна и Брамса).

А оттого, что я в очередной раз выскажу какую-нибудь банальность, не прибавится и не убавится значительности ни Лермонтову, ни Малому театру.

Если в страшном сне молодому артисту снится, что он забыл слова, то старому, должно быть, видится, что он до сих пор талантливый актёр

В этом «Маскараде» мне интересна игра актёров. И те моменты, философские ямы, куда я проваливаюсь в ходе спектакля, и откуда выныриваю и возвращаюсь в зрительный зал с важными открытиями, для себя, как для зрителя и человека мыслящего и ищущего.

Так, видя на сцене столько разных талантливых актёров, я задумался: а что такое талант? И чем, скажем, талант Александра Дривеня, исполняющего роль князя Звездича, отличается от таланта Бориса Клюева в роли Арбенина?

И я нарыл в глубинах своего ли сознания, в безднах ли пьесы или в тайнах игры актёров, что талант — это обаяние, обрамленное волей. Скажу даже откровеннее: талант — раскрывшаяся сексуальность. Поэтому он к лицу молодости и неприличен с возрастом.

С возрастом талант должен преобразовываться в мастерство, как у Бориса Клюева. Возвращаясь к нашей аналогии, которая красной нитью в этом тексте: если талант молодого актёра — это цветение и аромат (Александр Дривень, Полина Долинская), то талант «взрослого» актёра — плод и вкус (Борис Клюев, Борис Невзоров).

И я думаю, что, если в страшном сне молодому артисту снится, что он забыл слова, то старому, должно быть, видится, что он до сих пор талантливый актёр.