18+
15.01.2021 Тексты / Статьи

Динозавров не дразнить

Текст: Вера Бройде

Иллюстрация: Предоставлена ИД Поляндрия

О важном вопросе про динозавров и жизни, уложившейся в неделю, в книге Анны Вольтц пишет обозреватель Rara Avis Вера Бройде.

Вольтц А. Моя удивительная (и очень странная) неделя с Тесс / Пер. с нидерл.: И. Лейк; ил.: М. Сафронов. — СПб: Поляндрия Принт, 2020. — 198 с.

Бывает, что вся жизнь зависит от того, сумеешь ли до вечера освоить венский вальс. Или ответить на вопросы викторины. Или успеть кому-то помешать запрыгнуть на причаливший паром. Или в конце концов признаться в том, что именно сильней всего тебя пугает. Или вздохнув, как медсестра, серьёзным голосом сказать: «Вам надо кое-что узнать». Или напротив — не сказать, оставив тайну тайной, а чью-то жизнь — тем временем и местом, куда для посторонних вход закрыт... Когда вам столько лет, что даже лень считать, то это кажется смешным, преувеличенным, как жук из пенопласта, нелепым и пустым, наивным и напрасным. Но в десять оно выглядит иначе: как в том кино, где с главными героями всегда случаются немыслимые вещи, когда они, не зная, что́ их ждёт, плывут за отдыхом на остров. На то оно и море, на то оно и лето, на то оно и детство, чтоб, обхватив себя за плечи, прижав к груди коленки, во всё это нырнуть. Вполне возможно, что поздней — зимой тревоги нашей — не будет больше шанса. Такое чувство посещает лишь однажды: когда история уже не впереди, но в то же время и не позади. Когда она — сейчас, с тобой, вот в этот самый миг, тихонько происходит. И сразу даже не сказать, чего здесь больше, в этом чувстве: испуга или радости? И несомненно только то, что в жизни много странного: то чересчур ужасного, то до смерти красивого. А если б кто-нибудь задался дикой целью: составить список странностей, случающихся в жизни, а вовсе не в кино, то лучшего подарка, чем книга Анны Вольтц про Тесс и «ту неделю», он вряд ли бы нашёл. Поскольку «та неделя», что выпала на долю Самуэля, приплывшего на остров со всей своей семьёй не ради приключений, а только отдохнуть, в себя легко вместила и квест, и викторину, и венский вальс, и пару катастроф, рождения и смерть, хихиканье и слёзы, а также этот список: ужасно странный список, составленный отнюдь не Анной Вольтц, а жизнью, нежно переданной ею.

Однако прежде, чем рассказывать о ней — о «той неделе» с Тесс, что растянулась, как огромная футболка, в которую бы влезли, по крайней мере, девять человек, — не лишним было бы, пожалуй, сначала вам представить Хьюго, идущего по пляжу с какой-то рыжей девушкой, держащей его за руку, как маленького мальчика, хотя он, между прочим, годится в папы Тесс. На остров он приплыл из Амерсфоорта, где много лет живёт с той рыженькой Элизой. Конечно, эти двое друг друга страшно любят, в чём можно убедиться, листая ленту Хьюго. Вот кадры их поездки в Амстердам, а тут они в гостях у Ханга Нга, бредут куда-то за индийским слоном, едят мороженое дома, а здесь, на этих снимках — живое доказательство того, что, кроме своей девушки, наш Хьюго любит рыбок, особенно тропических, катание на скутерах, молочный шоколад и Эллу Фицджеральд. Любимый танец Хьюго — конечно, венский вальс. Любимое занятие — строгать из дерева фигурки бегемотов. Спасибо доброму Фэйсбуку — теперь мы знаем всё о Хьюго! За исключением того, какой он человек. И что ещё важнее — каким он стал бы папой, когда бы вдруг узнал, что много лет назад расстался с мамой Тесс, носившей дочь под сердцем. Его родную дочку. Его родную Тесс... Вот только он не знал. Пока ещё не знал. И был вполне доволен: Элизой и собой, отсутствием детей в их домике на Эме, здоровьем и свободой, а также странным фактом, что их сюда, на этот милый остров, внезапно и бесплатно на целую неделю пригласили! Бывает же такое? Ещё вчера любой из нас сказал бы: «Лишь в кино». Но то ли Хьюго не был взрослым в полной мере, а может, просто был не тем, кого зовут «любым», однако он, представьте, верил в то, что им всего лишь крупно повезло. И, в общем, он был прав... Хотя и не догадывался, ка́к.

Ужасно хитрый план, который Тесс придумала, чтоб заманить к себе на остров чужого человека (в таких нелепых майках — со смайликом, скелетом, призывом «Не кормить!», в кроссовках, как у мальчика, мигающих при каждом новом шаге, с глазами «в пятнышко» — точь-в-точь как у неё), направлен был, естественно, на то, чтоб за одну несчастную неделю примерно всё решить. Вот так, самостоятельно: без мамы и без папы, спокойно, обстоятельно — решить простой вопрос. Вопрос о том, а нужен ли он ей — ну, этот самый Хьюго, любитель джаза и резьбы по древесине — её реальный, не придуманный отец? И знаете, сначала всё и вправду шло по плану — до той поры, пока «простой вопрос» не стал внезапно превращаться в очень сложный, чему, признаться, поспособствовал другой, которым так некстати, или кстати, тем летом задавался Самуэль. Он, как вы помните наверно, сюда ведь тоже прибыл отдохнуть — да только встреча с Тесс нарушила их общие, но совершенно независимые планы.

А началось всё, разумеется, с коробки, где кверху лапками лежала канарейка: ещё вчера — как, впрочем, и всегда — она чирикала о чём-то старику, и вот теперь он с этой ношей, не предназначенной для птиц, а предназначенной для тёмно-серых туфель, стоит, растерянный и бледный, в своих домашних тапочках, за зданием больницы, и просит помощи у Тесс и Самуэля... Но тут вы спросите, конечно: «А как они туда попали?». И чтобы вам ответить, придётся отмотать ещё чуть-чуть назад. Ну, хорошо: всё началось с проклятой ямы, в которую свалился старший брат, и папа с Самуэлем помчались в ту больницу, где мама Тесс как раз работала сестрой... Хотя, возможно, что всё это ещё немного раньше началось? Ну, например, в эпоху динозавров — последних динозавров на земле, которые, естественно, не знали, но чувствовали — да, как будто чувствовали кожей, что́ с ними приключится... Вот с этого вопроса всё, надо полагать, и началось. Каким-то странным образом он за́дал тон истории про страшные мгновения, когда лежишь в постели, пока другие спят, и думаешь о том, что утром вряд ли сможешь кому-то вот об этом рассказать; про похороны птицы под яблоней в саду: с дрожащими губами и красными глазами, прощальной грустной речью и той дурацкой песней, где автор раз за разом повторяет, как страстно верит в то, что он и впрямь летает; про «радость» старика, чья канарейка умерла — и значит, не останется одна, умри он раньше, чем она; про трату того времени, которое дано с надеждой на прощение, на память, навсегда; про двух разумных, хоть и «чокнутых» детей, впервые в своей жизни ощутивших, как тесно они связаны с большими и рогатыми, зеленовато-серыми трицератопсами, которые погибли десятки миллионов лет назад.

В конце концов, вопрос о динозавре не сделан из пустого пенопласта, и он не глупый, не напрасный. Он только или просто — каким-то странным образом — выводит нас к развязке: огромному билборду, стоящему вдоль трассы. За сотню метров до него вам ещё может показаться, что там написано о том, как это странно — умирать. За сорок метров вы решите, что перепутали слова: там было «страшно», а не «странно», не «умирать», а «унывать». И лишь доехав до конца, наверно, убедитесь, что снова чуть ошиблись, поскольку там, по правде, написано о том, что, хоть это и трудно, но можно не стареть, стараясь повзрослеть.

Другие материалы автора

Вера Бройде

Александр Пиперски: «Вежливость — в выборе местоимений»

Вера Бройде

Что толку от фантазий?

Вера Бройде

В её кроссовках

Вера Бройде

Динозавров не дразнить