Бестселлер по заявкам
Текст: Сергей Морозов
Фотография: Mike Wilson/unsplash.com
Литературный критик Сергей Морозов о заявке на русский бестселлер, «Веселых стартах» этого года и промежуточном этапе «Нацбеста».
Конец прошлого премиального сезона ознаменовался стонами и стенаниями: «Доколе!» Ярко выступили Константин Мильчин в своей колонке, Михаил Визель на «Годе литературы». Прозвучали вполне справедливые упреки в геронтократии, засильи одних и тех же литературных фигур (это касается и издателей), в чрезмерном увлечении преданьями старины глубокой, то есть исторической тематикой.
Так что задачи нового премиального сезона были обозначены четко: поиск новых имен, повышенное внимание к произведениям о современности, выяснение того, есть ли литература вне редакции Елены Шубиной. То есть была сформулирована своего рода заявка на национальный бестселлер. Кому еще как не одноименной премии следовало выполнить ее в полной мере?
Однако шорт-лист «Национального бестселлера» демонстрирует, что поставленные выше задачи по существу не решены. То, что книги редакции Шубиной по количеству превзойдены продукцией издательства «Рипол Классик», не отменяет их несопоставимости с точки зрения качества. В редакции Шубиной, по крайней мере, знают, как должна выглядеть серьезная литература, и более-менее удачно имитируют стиль «книги для думающих людей». То что выпускает редакция Качалкиной больше похоже на приложение к дешевому глянцу. Обложки красноречивы, что уж говорить о содержании. Апофеоз безвкусицы, библиотечка для маленьких, которые неожиданно стали взрослыми.
...у нас гении порой растут как грибы
Поэтому «Патриот» Андрея Рубанова притом, что в содержательном отношении там нет никаких высот и глубин, — крепкий, добротно сделанный роман, а вот тексты Анны Козловой и Андрея Филимонова не более чем литературная самодеятельность, такие Децл и «Бурановские бабушки» в похабном варианте соответственно. Что до Елены Долгопят, внезапно провозглашенной едва ли не гениальной (у нас гении порой растут как грибы), то ее проза так и остается типичной пеной, заполняющей пустоты на страницах литературных журналов. Многолетний толстожурнальный аутсайдер, что она там такого могла прибавить в книге, почти полностью составленной из уже опубликованных текстов? Ничего. Сборник «Родина» — идеальное снотворное, для тех, кто покупает книги для чтения на сон грядущий.
Новые имена: организованная неожиданность
Новых имен, как не было, так и нет.
У нас, привыкших к тому, что неожиданности должны быть организованы, ответственным за молодежное направление в последние годы назначено издательство «Ил-music». Оно, подобно киевскому «Динамо» в стародавние времена и образовало в лонг-листе «Национального бестселлера» основу группы новых писателей. Но, как можно заметить, никто из авторов его представляющих (Михаил Енотов, Антон Секисов, Константин Сперанский) в шорт-лист не попал. С одной стороны, здесь все закономерно: пишут они слабо. Кроме молодости и картинок из жизни не достигших тридцатилетнего рубежа предложить им нечего. Мама, девушки, употребление спирто-водочной продукции и наркотических средств, жалкое философствование о жизни — вот и весь круг тем. Енотов в «Обычном русском романе» пытается взять шире, но в итоге выходит публицистика, морализаторство, какой-то щенячий пафос, сдобренный реферативным изложением основ русской религиозной философии и теории драмы. С другой стороны, не покидает ощущение того, что не во всем здесь вина самих писателей. Существование молодой литературы в резервации и предопределяет ее слабость. Как индейцам им отвели территорию, легализовали в глазах общественности, но все это только для того, чтобы сказать: ну вот, смотрите, ничего ведь не умеют.
Незавидная участь — быть назначенными дурачками при «солидной литературе»
Новым авторам дали карт-бланш на слабину, на создание литературы приколов и анекдотов (именно ею, пусть и не без огонька и таланта занимается, к примеру, Мойше Шанин), нелепиц и скуки (Борис Мячин, Максим Матковский), и только в этом духе ее намерены воспринимать. Беда, если молодежь и дальше согласится играть по предписанным правилам. Незавидная участь — быть назначенными дурачками при «солидной литературе», в ожидании наступления пенсионного возраста, когда смело можно будет перековаться в классики и уже самим помыкать новым поколением.
Псевдосовременность
Нет в шорт-листе и современности. Вообще это сложное понятие, которое нельзя воспринимать упрощенно, эмпирически. То, что герой общается по айфону и собирается ехать в Донбасс, еще не указывает на то, что действие происходит в наши дни. Год действия, обозначенный в тексте, сам по себе, еще ничего не говорит о времени действия.
Роман не становится современным и по подаче. То, что в конце книги автор поставил дату 2015 или 2016 еще ничего не значит. Книги Михаила Гиголашвили, Алексея Иванова, Сергея Самсонова формально новые, но при знакомстве с ними не покидает ощущение, что перед тобой номинанты скорее на Сталинскую премию, чем на «Национальный бестселлер-2017». Перед нами очередное воплощение «Амуров-батюшек», «Даурий» и прочей соцреалистической эпики.
Также дело обстоит и с точки зрения содержания. Романы об истории являются псевдоисторическими, книги о современности — псевдосовременными. В «Тайном годе» Гиголашвили растворена публицистика на злобу дня, в текстах Шанина, Козловой, Рубанова, Енотова, Сперанского дана не современность, а ее вымышленный, олитературенный, искаженный, упрощенный образ.
Премии — это одно, а литература — другое
И прошлое, и настоящее есть нечто цельное. Возможны различные интерпретации этого целого, их авторское видение. Но в том и состоит проблема, что целостной картины почти ни у кого из писателей нет. Не то никому из авторов это не под силу, не то никто из них даже не старается, не видит, не понимает, что без нее трудно написать нечто стоящее. Одни, вроде Садулаева, сознают, что проблема имеется, но не желают открыто в этом признаться, скармливают читателю картонную пародию на жизнь и литературу, прячутся в религиозно-философском тумане и юродстве. Другие, подобно Владимиру Сотникову в «Улыбке Эммы» (кстати, говоря, наиболее убедительная в художественном отношении книга во всем лонг-листе «Национального бестселлера»), уходят к поэтическим и философским высотам, занимаются вопросами взаимоотношения творчества и жизни, а не современностью.
Реальность дробится, упрощается, превращаясь в набор публицистических штампов, бытовых стереотипов и примитивных картинок, а потому становится слишком понятной для большинства авторов. Ну, вот, к примеру, для Козловой в ней нет ничего кроме одиночества, психиатрии и выделений.
Болванка для издателя
Однако нет смысла превращать этот текст только в комментарий к короткому списку «Национального бестселлера». 54 книги, вошедшие в лонг-лист, дают большую пищу для размышлений о том, что вообще происходит в современной отечественной литературе. В самом начале было сказано о заявке на бестселлер. Она существует, но выполнить ее в текущих условиях вряд ли возможно. Тем более только в рамках премиального процесса.
Некоторые премии превратились вообще в халявный отбор самотека
Премии — это одно, а литература — другое. Я вполне разделяю эту точку зрения. На мой взгляд, весь наш литературный премиальный сезон — это такое затянувшееся «Евровидение». Он столь же слабо связан с литературой, как тот с музыкой. В остальном все так же как и на «Евровидении»: блеск, мишура, общее ощущение архаичности, бессмысленности самого явления. Так же как и там, вместо писателей — фрики. Чем больше, тем лучше. Ведь они привлекают внимание, разнообразят ощущения. Кто на коньках катается со скрипками, кто с волками танцует, кто выходит с бородой и в женском платье. Как там нет музыки, так и здесь выветрилась литература. Странные люди номинируют других странных людей. А где-то идет настоящая жизнь: тиражи, продажи, читатели, их симпатии и антипатии. Но это у нормальных людей. У нас все не совсем так и в музыкальной индустрии, и в книжной. Уровень бардака и беспомощности одинаков. Может быть, здесь дело в том, что не премии отражают книжный рынок и литературную реальность, а наоборот, рынок равняется на премии. Не то награждают, что издают и продают, а то, что наградили, начинают проталкивать на рынке. И все к этому извращению привыкли. Многие новички на премии ради этого и идут: засветиться. Пять минут позора, а там вдруг, чем черт не шутит? Вдруг скажут: нам такие чудики нужны.
Некоторые премии превратились вообще в халявный отбор самотека, который лень смотреть в издательствах. В этом их смысл и назначение.
Вообще в последние годы приходишь к выводу, что премии нужны не столько авторам и книгам, сколько издателям: отобрать очередную книжную болванку для раскрутки и оболванивания масс, повесить грамоту на стене.
«Дружественные» ветры
С премиями связана еще одна важная тема.
Ветер «дружбы» веет над отечественной литературой. «Дружба» у нас по лучшим конкурентным заветам советского времени живет и побеждает. По «дружбе» читают, издают и номинируют. А потому, даже если не хочешь, приходится распределять призы и места, делая поправку на эти самые «дружественные» ветры.
Это, конечно, не значит, что книжки при таком «дружественном» раскладе продвигаются исключительно плохие. Тут от человека зависит. Тот, кто не разбирается, ерунду будет пихать, а кто гурман, обязательно шедевр откопает. Но вот это и плохо, что все к человеку привязано, к его вкусу и пробивным способностям. Человек слаб. И привыкнув действовать локтями во имя настоящей литературы, он с течением времени уже просто начинает, не разбирая, расталкивать всех вокруг, уверовав в собственную непогрешимость.
«Дружба» крепнет, литература хиреет
Наконец, всякое дело совершенное исключительно «по дружбе» унизительно для автора, для того, кто пишет всерьез, а не ради лауреатства, кто ждет оценки и живого отклика на свою книжку. Получается, что его труд — не главное. Связи, отношения важнее. Сделай текст абы как, заверни в обложку поярче и пускай по «дружественным» водам. Вот и начинают у нас некоторые укреплять связи, теряя писательскую перспективу. Повести и рассказы появляются то в одном журнале, то в другом, а читать их ни у кого нет желания. Даже у тех, кто их печатает. «Дружба» крепнет, литература хиреет.
Какой смысл при таком отношении, рассуждать о катастрофическом падении авторитета литературы, понять сложно. Если профессиональный, по существу, подход отсутствует внутри самого литературного сообщества, то чего ожидать от публики? Она вполне справедливо не желает обращать внимание на литературу кукушек и петухов.
Растянутый прием
А за что у нас хвалят теперь в литературе? За прием.
Многие произведения из лонг-листа «Национального бестселлера» — это такая беспозвоночная проза, тексты, из которых изъято основное, костяк — рассказ, история. Вместо сюжета, растянутый на сотни страниц прием. И авторам словно невдомек, что при таком подходе ни читать, ни писать столько не надо. Продемонстрировал техническое умение и ляг, успокойся уже, наконец, давай расскажи о том, что с героями все-таки стало. Но нет. Даже тогда когда сюжет есть, его изо всех сил стараются утопить в пучине приемов. Печальный пример такого рода подхода являет Сергей Самсонов, интересный в общем-то автор, который уже не первый год совершает одобряемый критикой и коллегами акт литературного самоубийства. Озаботившись вопросами языка, за что в целом можно только похвалить, он загоняет себя в ловушку бессмысленного тяжеловесного словесного фиглярства, выпуская один роман за другим, каждый последующий из которых оказывается еще в большей степени нечитабельным, чем предыдущий. Генитальная проза Козловой — тоже литература приема. Шок, шок, ничего кроме шока. И так уже десять лет верхом на одном и том же. И ведь не успокоится, даже если премию дадут. Представителей литературы приема в списке предостаточно: Александра Николаенко со своим «Убить Бобрыкина» (повтор не то Ремизова, не то Сологуба, не то еще кого-то из Серебряного века), Максим Матковский «Секретное море», Герман Садулаев «Иван Ауслендер». Даже Гиголашвили в «Тайном годе» работает на прием.
Собственно наличием/отсутствием наработанного приема, растянутого на сотни страниц, и отличаются те авторы, которых пригрели издательства, и те, кто остаются пока бесхозными, существующими только в сфере рукописей и самиздата. Других фундаментальных качественных различий не существует. Пример Садулаева в этом смысле показателен. Его «Иван Ауслендер» не лучше чем любая рукопись, представленная на конкурс.
И тут мы подходим к главному — вопросу: почему все так?
Кто виноват и что делать?
Предположение такое. В современной российской литературе не хватает вовсе не писателя. Тут с теми, кто говорит, что нынче пишут тьмы и тьмы, спорить трудно. В ней не хватает настоящего вдумчивого читателя. Читателя нет в издательствах, которые принципиально не интересуются тем, что они издают, и тем, что получают в качестве самотека. Их нет в изданиях, посвященных книгам и литературе. Критик и рецензент смотрит в книгу и видит комбинацию из трех пальцев, в большинстве случаев компенсирует ужас написанного усиленной работой собственного воображения, превращающего косноязычный текст в благоухающую прозу. Модным книжным обозревателям элементарно не хватает времени, сил, желания прочитать книгу на добротном качественном уровне, разобраться в ней, а не просто отделаться раздачей ярлыков. Нет читателей и среди номинаторов премий. В ходе ознакомления с некоторыми книгами лонг-листа «Национального бестселлера» то и дело возникал вопрос: а они вообще сами вечерок-другой скоротали в руках с тем, что рекомендуют на премию? Наконец, не мешало бы и самим писателям подержаться за чужую книжку (собственную перечитывать и редактировать само собой), посмотреть, что и как делают другие. Учиться, а затем делать по-своему. «Делай как мы, делай лучше нас». Была такая передача когда-то на телевидении ГДР. А у нас все еще — «Веселые старты». Почувствуйте разницу.
А где-то в мире идут соревнования и посерьезнее. Но куда нам до них... Какой тут бестселлер.