Оз А. Фима. Третье состояние/ Пер. с иврита В. Радуцкого. — М.: Фантом Пресс, 2017. — 480 с.

Современный человек живет за пределами момента. Он не чувствует, не замечает его, перемахивая через дни и месяцы. Вся жизнь — вечное движение, бесконечный переход к чему-то. К чему? Кто его знает. Цель давно уже потеряна. Процесс становится чем-то самоценным. Смена состояний обладает большей значимостью, чем само состояние. Время и бытие разделились, первое одержало верх над вторым.

Смутное ощущение, что разрыв между ними — большая ошибка, заблуждение скользящего по верхам интеллекта, сохранилось у немногих. Есть, должно быть, место, где время не враждует с бытием. Там тебя любят и ждут. Туда нужно попасть обязательно. Но где это? Как туда добраться? Нет ответа. Остается лишь тосковать о несбыточном, проводя дни в странной непонятной хандре. Собираться туда, не знаю куда, все откладывая и оттягивая в растерянности и недоумении свое отбытие.

Вечное сомнение: А надо ли? Стоит ли? И каждая мелочь — повод не спешить, не торопиться, ведь надо сперва разобраться с делами. Не бросать же все на полдороги. «Неясный образ зовет меня к себе», но ведь и с привычным окружением расстаться трудно. Слишком уж оно свое, насиженное. Может, иного не дано? Ты уверен, что твое место не здесь?

Ведь бывает, как в «Синей птице» Метерлинка: гоняешься за счастьем, мечтой, а они рядом. Так ли это? Понять невозможно. И ты застреваешь в повседневной текучке дел, в изматывающей суете, размениваешь свою жизнь на мелочи.

Так живет Фима, герой одноименного романа Амоса Оза, Онегин из квартала Кирьят Йовель. Несостоявшийся профессор, несбывшийся отец.

Онегин, почему же ты Онегин?

Поначалу кажется, что в Фиме слишком много от другого героя русской классики — Обломова. Та же рефлексия, та же неспособность к действию, манящий образ ленивого рая — Обломовки. И все же, роман Оза ведет свою родословную скорее от Пушкина, чем от Гончарова. Почему? Потому что у Пушкина в «Евгении Онегине» больше философии, а проблематика поэтического шедевра не ограничивается историей о том, как Татьяна любила Онегина и не вышла за него замуж. Гончаров же в «Обломове» смотрит на окружающее в социально-антропологических тонах. Социальная нотка и позволила Добролюбову свести все содержание книги к ярлыку и штампу — «обломовщине».

Жизнь Обломова в какие-то моменты выглядит предпочтительнее, чем бешеный бег и бурная деятельность Штольца. И все же воронка, трясина, угасание.

«Обломов» — роман о разочарованном в жизни человеке.

Фима же не теряет своего благоговения перед ней. Он падает в бездны отчаяния и сомнений и тут же взлетает ввысь, готовый стать верным защитником мудрости и добра. Он по-прежнему удивлен и ошарашен таинственным многообразием мира.
Обломов статичен, он слишком завяз в своем отчужденном существовании, Фима всякий раз загорается новой надеждой.

Лавина житейских забот грозит поглотить Фиму

Да, сходство есть. В панике брошенная кухня, неряшливый расстроенный быт, сны о чем-то большем, вялый ежедневный круговорот (кофе-газета-новости-клиника-дом). Поток гениальных ночных озарений, которые выливаются в так и не отправленную поутру статью, паутина разговоров о политике и моральной ответственности. Неуклюжие отношения с женщинами.

Но все это не выглядит столь пусто, бесцельно, угнетающе, как в романе Гончарова. В спонтанном бытовании Фимы есть нечто милое, подлинное. Даже домашний бардак у него дышит естественностью.

Герой Оза далек от обломовского спокойствия и отрешенности. Он взволнован, суетлив. И бытовая безнадежность его, и неприспособленность — свидетельство натуры не угасающей, а увлекающейся.

Роман Гончарова посвящен пустоте и рутине. И эта тема, конечно же, присутствует в книге Амоса Оза. Лавина житейских забот грозит поглотить Фиму. Кто из нас не испытывал ужас при виде громадного количества мелких дел, которые необходимо уладить в течение дня, не ощущал, насколько обременительна собственная телесность, и то, как много нужно тратить времени на уход за ней?

У героя небогатый выбор. «Направо пойдешь — коня потеряешь, налево — себя потеряешь». Что предпочесть? Растворение в мелочах, или бесцельное стремление вперед, в котором утрачено ощущение реальности, вещности мира, а вместо них лишь бесплотность, размытость мелькающих ярких пятен?

И Фима, как ни странно это прозвучит, выглядит настоящим бойцом, ведущим войну на два фронта. С одной стороны, ему угрожает болото привыкания. Его вот-вот подчинит себе страшный холостяк, бес, живущий внутри него. С другой — реальная опасность стать таким как его друг Цви Кропоткин, потерять себя в текучке.

Жизнь Фимы, на первый взгляд, представляется ничтожной и пустой, это как бы посмертное существование больших надежд. Несостоявшийся историк, бывший поэт, стареющий ценитель прекрасных дам. А теперь? Теперь — просто человек.

«Чудак опасный и печальный», сын и дядя, бывший муж, несуразный непоследовательный любовник, философ, моралист, мечтатель. Разве все это звучит не лучше, чем обезличенное — профессор, доктор наук или поэт? Человеческое естество преобладает в Фиме над маской социального статуса. Его даже работником частной клиники трудно назвать. Он там не работает, живет. Также растрепанно, как и у себя в квартире.

«Евгений Онегин» пронизан печалью об ускользающих мгновениях жизни. И в то же время Пушкин постоянно напоминает читателю, сколь прекрасна и драгоценна мимолетность, каким тайным светом она озарена.

Вот этого понимания за молодостью лет не достигает Евгений Онегин.

«Фима» — гимн мгновению, событию, вечно сбывающемуся моменту

У Фимы, мужчины-ребенка пятидесяти четырех лет, чей период затянувшегося детства и бездумной онегинской юности подходит к концу, ощущений утраты в избытке: «В ранних вечерних сумерках золотились легкие облачка над горами Вифлеема. Фима вдруг со всей остротой ощутил ноющую боль: вот и нынешний день пролетел-промелькнул, и нет ему возврата».

Многие давно не видят неба и гор, не чувствуют, как со временем уходит нечто неповторимое и уж тем более не в состоянии проникнуться полнотой свершающейся на их глазах утраты. А ведь эта тоска по уходящему мгновению — тоже момент подлинности, один из всплесков Третьего Состояния ясности, полноты восприятия, отличного от тяжелой мистики сна и суетливого бодрствования, которого жаждет Фима на протяжении всего романа.

Нет, жизнь не езда в незнаемое и не копошение в ворохе малых дел. Нужно преодолеть заблуждение бесхитростного интеллекта, для которого между двумя абстрактными точками (прошлое, будущее) люди только и делают, что лгут, прелюбодействуют и убивают.

И что тогда? Тогда прошлое оживет, настоящее избавится от шума и суматохи, а будущее не покажется таким абстрактным, просто иным. Оно обретет плоть, кровь и даже имя. Иоэзер.

Он будет жить через сто лет после тебя, Фима. Он станет мудрее, он вырастет совсем другим. Со своим счастьем и своим горем.

А как же ты и твой папа? Отец не оставит любимого сына. Вы всегда будете вместе. В прошлом, настоящем и будущем. Всякий раз иначе, всегда по-другому. Но разве не в этом весь смысл?

«Фима» — гимн мгновению, событию, вечно сбывающемуся моменту, наполняющему существование смыслом. И если вы хотите ощутить величие мимолетности, откройте «Фиму», роман, в котором Оз глядит на своего героя, на мир ласковым, мягким, полным нежности и понимания взглядом человека Третьего Состояния. Все пройдет, и все будет. И ныне, и во веки веков.