И русской «наш» как «эн» французский

Произносить умела в нос.

Александр Пушкин, «Евгений Онегин»

Русский человек относится к иностранному языку с некоторой долей враждебного уважения. Так вышло исторически — сперва иностранец у нас казался хромым чёртом, пришедшим на нашу землю с недобрыми намерениями, поэтому стоит без разговоров воткнуть ему в грудь боевую сталь. Всё остальное можно было объяснить жестами. Потом пришла пора купечества, которая как-то сама по себе решала проблемы общения с басурманами, затем случился первый большой книжный скандал со святыми текстами — и тут бы задуматься и установить чёткие правила. Но нет, довольно долго дворяне и не дворяне мешали в своей речи нижегородский и французский. Толстой страницами вводил чужой язык в повествование.

Наконец, пришёл кровавый ХХ век, и оказалось, что за железным занавесом знать чужое наречие вовсе не обязательно. Более того, человек, употребляющий иностранные слова вне службы, казался подозрительным.

Но, так или иначе, слова эти прорывались в нашу речь — названия производственных процессов и торговых марок, чужие имена и фамилии, а также просто отдельные понятия, приплывшие к нам, будто рыбак на льдине. Употребление иностранного слова с подчёркнуто правильным иностранным же произношением стало знаком фронды, принадлежностью к кругу избранных. Точно так же писатель Аксёнов долго не мог избавиться от привычки писать в текстах цитаты из песен, фабричные марки пиджаков и джинсов по-английски. Или избавился всё же, не помню. Но потом так стали делать десятки глянцевых журналов, и это превратилось в примету городского снобизма.

Таким образом, вопрос произношения и написания «иностранного» переместился в область эстетики. И, несмотря на то что он занимает меня много лет, его окончательного решения я так и не обнаружил. Дело вот в чём: когда в современной мне художественной прозе я видел вкрапления марок одежды, написанные латиницей, я сразу понимал, что передо мной либо человек, несколько возбуждённый на материальной культуре Запада, либо человек, воспитанный глянцевыми журналами. Вторые были моложе и вполне соответствовали знаменитому пелевинскому определению людей, разбирающихся в марках дорогих часов и автомобилей. Первые были интереснее — какие-то случайно уцелевшие стиляги и фарцовщики, которые писали об иностранных штанах с тем уважением, которое испытывает старый солдат к многословному названию своей гвардейской части. Вторые выглядели именно как читатели журналов, и я недавно увидел в одном романе: «Они вышли к автостоянке и ещё некоторое время искали её серый кредитный Renault».

Продолжая автомобильную тематику, если вы будете говорить: «У него есть „Мерцедес“», — это не просто режет слух.

Дьявол прячется в акцентах

Давно спорили о произношении имён, и целые тома написаны о том, как произносить названия. Но мы понимаем, когда человек говорит вместо «Гейне» «Хайне» — он там, в этом мире великой немецкой культуры. И Хайне своего читал в подлиннике. Это намекает, что вы так онемечились, так заняты своим образом жизни globalrussion (sic!), что вам невмоготу произнести обрусевшее «Мерседес». Не говоря уже о чудном случае британского писателя Гелсворти. И, Боже мой, Ватсон и Уотсон! В устной речи вопрос «иностранного» проявляется тоньше. Как, как вставить в свою речь цитату на чужом языке, для простоты английскую? Китайские сложно и выговорить верно, да и на письме передать непросто. К экзотическим языкам — японскому, тайскому и суахили претензий нет. Читатель или слушатель их, как правило, не знает, слух ему ничто не режет. А вот с английским или французским эта задача стоит в полный рост. В этом и заключается вопрос: человек говорит-говорит по-русски, а потом начинает грассировать или точно ставить британские ударения, и это даже не «режет слух», а добавляет не нужные (или нужные) смыслы. Как это выдохнуть цитату или слово: подражая иностранному произношению? Или насильно русифицируя их фонетику? Но так недолго и до Солженицынского словаря языковых расширений.

Мне рассказывали про таинственные и мистические справочники переводчиков, в которых были Воля и Представление. Я даже сам видел один. Но создавались они в ту пору, когда человек, сказавший вслух «натюрлих», казался владеющим иностранным языком. Сохранили ли эти книги свою уместность в нашем, совсем ином мире? Где ж он, новый справочник, объясняющий сейчас и то, где писать кириллицей, а где — латиницей? Где, где эта Голубиная книга?

В одном случае выходит некое пижонство, и чужой язык смотрится, как заплата на штанах. Во втором — это ужасно звучит, громыхает над ухом, как смесь французского с нижегородским.

Не сказать, что эта задача оторвана от русской классической литературы. Читая вслух «Евгения Онегина» придётся как-то произнести: «Réveillez vous, belle endormie». И вот как это сказать — русифицируя произношение совершенно, стараясь произнести без акцента или вовсе — придумать что-то третье.

Для человека, работающего с письменным или устным словом, это вовсе не глупая прихоть. Дьявол прячется в акцентах, как в деталях. Мы не говорим об идеальном решении (я, по крайней мере), мы говорим о том «как это работает», потому что это пока на уровне личного бессознательного. В любом случае вкрапление инородного звука (или чужого алфавита) меняет акценты в речи в аудиокнигах (и на письме).

Некоторые из моих знакомых придумывали нечто промежуточное, и, как и следовало предполагать, выходила ещё большая срамота.

Тут ведь речь идёт не о том, «как единственно правильно», а о том, как работают акценты в нашей коммуникации. Как не снизить пафосный текст до шлепка по луже, как сохранить настрой и как не быть смешным там, где не надо (а где это потребно — быть)? Тут тонкая грань, будто дорожная разметка — через неё легко переступить, но она многое значит. И нужно приноровиться пользоваться этими свойствами языка, чтобы читатель или слушатель испытывал именно те эмоции, что вы хотите. А переход с языка на язык всегда резок — так в давнее время, что я ещё застал, вписывали от руки латиницу в рукопись, напечатанную на машинке. А ещё удивительней были вписанные от руки в машинописный текст формулы и математические значки.

Итак, ке фер, фер-то ке, с этим со всем, как спрашивали герои классики, не понимая, что делать.

Молчит русский язык, не даёт ответа. Выжидает.