18+
24.06.2021 Тексты / Рецензии

​Молчание весны

Текст: Вера Бройде

Фотография: Предоставлена ИД Поляндрия

О древнем японском городе, потерявшемся французском бульдоге и мальчике, старавшемся найти в себе его хозяина и друга пишет обозреватель Rara Avis Вера Бройде.







Нисида Т. Прогулки с Хару / Пер. с яп. Е. Даровской. — СПб: Поляндрия Принт, 2021. — 224 с.



Не лучше ли представить, что мы живём на острове? На острове собак. Забытых, словно зонтики, а может быть, потерянных, во вторник или в пятницу, случайно ли, нарочно ли, и даже просто так — заброшенных, как мячики на крышу гаража. Иначе говоря, оставленных без дома, без помощи, «без взрослых» — почти как в том мультфильме, который снял Уэс Андерсон. Хотя в его картине собаки говорили: о людях, о погоде, о жизни до и после, о выборе и долге, о памяти и доме, свободе и печенье со вкусом якитори. И как же это было — и мило, и зави́дно, и нежно, и потешно, и грустно, и полезно — и слушать их, и думать: и кто тут самый умный, кто самый благородный, кто лидер, кто вожак? И вот ведь что забавно: никто из этих псов себя таким в реальности, вообще-то, не считал. Никто из них не думал: «Я лучше человека». Попавшие на остров, как грязные отходы на мусорную свалку, они остались теми, кем были до сих пор — такими... настоящими: умеющими слушать, сочувствовать, любить, способными понять, готовыми простить; не знающими правды — той правды про людей, что сделала историю о нашем близком будущем болезненно знакомой и до смерти живой, — но знающими то, что больше и важнее, что даже лучше правды. Они здесь не случайно... Да нет же, не на острове, а в целом — на земле: они нужны за тем, чтоб мы о них заботились и чтоб они — о нас, чтоб все о всех заботились, чтоб это было чем-то... похожим на восторг — собачий, разумеется, — как их любимый корм... Он так и называется. И он положен каждому, живущему на острове, — на острове собак.

В отличие от фильма, история Нисиды совсем не эксцентричная, не антиутопичная, не слишком ироничная, но, как и фильм, трагичная, комичная, живая: она идёт вперёд, смешно вихляя задом, как маленький бульдог, а вы идёте следом, не очень понимая, куда она свернёт. Тут где-то в старой Наре живёт её хозяин, но как его найти, не зная ни фамилии, ни возраста, ни пола? В отличие от Спота, Миндальки или Дюка из «Острова собак», чья речь была знакома любому англосаксу, бульдожка из «Прогулок с Хару» на языке Шекспира и Маккартни, увы, не говорит. Владей она японским, подобно Куросаве, Басё или Китано, тогда бы Ёта Сакура сумел её вернуть, но эта потеряшка с огромными глазами, вертлявыми ушами, приплюснутой мордашкой, обвислыми щеками и чёрным влажным носом, напоминающим разрезанную шляпку какого-то гриба, лишь хрюкает, как свинка, и фыркает, как кошка, пыхтит, как носорог, храпит, как стадо зубров, и, в точности как Ёта, растерянно молчит. Понять её — примерно так же сложно, как мальчика, скучающего в Наре, где вот уж целый год он ходит в ту же школу, в которую когда-то ходила его мама, погибшая от рака десяток лет назад, и где он вместе с папой — почти всегда усталым, серьёзным и замученным — тихонечко живёт. Живёт — и не живёт, а словно бы... плывёт — как бледный лепесток, упавший с ветки сакуры на зеркало реки. Дурацкий лепесток, бездарная весна, противный нежный цвет, кошмарные деревья, нелепая фамилия, невзрачная река со слабеньким течением, тоскливый старый город — и Ёта, Ёта Сакура, внутри чужой истории: не этой, а другой, ему неинтересной, далёкой и большой — истории Японии, эпохи самураев, монахов и аскезы, отшельников и странников, поэтов и бродяг... Не лучше ли представить, что он живёт на острове? На острове собак: пушистых чау-чау и кукольных ши-тцу, пятнистых далматинцев и рыжих сиба-ину, огромных сенбернаров и карликовых шпицев. Они, конечно, лают, скулят или рычат, но чаще, как бульдожка, значительно молчат. О чём они грустят? О чём переживают? О чём всё время думают, разглядывая нас?

О трудностях взаимопонимания и тяжести преодоления таких воспоминаний, которые нам не дают идти, об одиночестве пути и чу́дных, странных, важных встречах, как правило, случающихся с теми, кто ищет, словно сыщик, зацепки и следы, тропинки и мосты, лужайки для обеда, площадки для игры, пригорки или спуски — для салок-догонялок, скамейки для раздумий и записи в блокноте ещё неясных чувств, кто ищет крышу от дождя — не для себя, а для неё, то ли чужой, то ли своей, потерянной другим, тобою найденной собаки, кто просто что-то ищет, прислушиваясь к звукам, принюхиваясь к ветру, приглядываясь к людям, живущим по соседству, на острове Хонсю, бульдогов и ши-тцу, детей и стариков, забытых самураев, стеснительных поэтов и радостных бродяг, — героев той истории, которая течёт, как древняя река, течёт всегда, а не сейчас или вчера... Вы вправе громко фыркнуть — точь-в-точь как эта хрюшка, похожая на кошку, как «страшная», как «милая», как добрая, красивая французская бульдожка, которая не может, подобно человеку, об ЭТОМ размышлять. Но будь она одной из нас — хозяев мира и собак, мы вряд ли стали бы тогда её боготворить... Или хотя бы так, как Ёта Сакура, любить: подолгу всматриваться в круглые глаза и протирать сухой салфеткой все до единой складочки приплюснутого носа, чесать живот, трепать бока и нюхать пальчики, нагретые на солнце. А главное, не стали бы и думать об ЭТИХ вот вещах, не будь она одной из них, а не из нас. В то время как она, облизывая руки своим любимым людям, так рада быть собакой, так рада быть собой, — что, кажется, и тут, сама того не ведая, чему-то учит нас. А мы, живя на «острове» и глядя на неё, подобно Ёте, думаем о том, что люди и собаки похожи не во всём, а только в чём-то редком — и самом дорогом.

Другие материалы автора

Вера Бройде

​Боксёры и трусы

Вера Бройде

​Маргиналы в авангарде

Вера Бройде

​Рыжее волнение

Вера Бройде

​Лисий крик в долине крабов