18+
06.07.2017 Тексты / Рецензии

​Анатомия отчуждения

Текст: Сергей Морозов

Обложка предоставлена издательством «Э»

Литературный критик Сергей Морозов об отчуждении и одиночестве в романе Отессы Мошфег «Эйлин».

Мошфег О. Эйлин. / Пер. с англ. М.Смирновой. — М.: Издательство «Э», 2017. — 288 с.

Она ушла из дома.

Роман «Эйлин» Отессы Мошфег полная противоположность идиллической картинке, нарисованной в песне «Битлз». Эйлин не оставляет записки. Уходит внезапно и без объяснений. Кому они нужны? Кто бы стал их слушать? Вместо заботливых родителей — одинокий, почти безумный отец-алкоголик. Какая тут может быть атмосфера нежности и заботы, дух семейного очага? Мелкие неурядицы, дрязги, вялые скандалы — вот и вся память о детстве. Да, за ее плечами также годы одиночества. Но Эйлин, в отличие от девушки из песни «Битлз» не ждет торговец машинами. Ее вообще никто не ждет. Впереди у нее опять одиночество. Но может быть в нем и заключено счастье?

«Эйлин» — рассказ старой женщины о событиях полувековой давности, о том, как началась новая самостоятельная жизнь. Стал ли побег переломным моментом в ее судьбе?

С точки зрения сюжета и организации текста роман Мошфег имеет некоторые проблемы. Затянутая экспозиция, скомканный финал. Апелляция к остросюжетности, которая скорее отталкивает, чем привлекает, сбивает читателя с толку. Но книга сильна в другом отношении.

«Эйлин», несмотря на внимание к деталям, убедительный образ главной героини, не столько реалистическая зарисовка, сколько взгляд на ситуацию, в которой оказался современный человек, с почти философских высот. Новые «Записки из подполья».

Одиночество, отчуждение. Эти темы занимают центральное место в книге. Экзистенциальная проблематика, выдержанная в бытовых тонах. Маленький городок одиноких людей, — как это непохоже на традиционный образ уютного местечка, где господствует дух добрососедства и отзывчивости. «Дом, милый дом» главной героини, представляет собой скорее временное пристанище, ночлежку, которую приходится делить с отцом, существующим в какой-то параллельной, лишь время от времени сообщающейся с жизнью Эйлин, реальности.

Мошфег описывает состояние отчуждения как данность.

Господствующее настроение вялости, безразличия мешает зачислить «Эйлин» в ряд современных романов, осуждающих домашнее насилие, жестокое обращение с детьми. Мошфег заходит время от времени на эту территорию (сюжетная линия, связанная с семейством Польков), однако популярная ныне тема звучит скорее фоном. Все намного страшнее. «Человек человеку бревно». «У меня практически не было должного воспитания».

Когда это началось? Как человек остался один? Почему все вокруг выглядит чужим, не враждебным, а внешним, инородным, не имеющим к тебе никакого отношения? Роман не дает ответа на этот вопрос. Мошфег описывает состояние отчуждения как данность.

Если бы книга представляла собой простой рассказ женщины о том, как она ушла из дома, села в машину и поехала далеко-далеко в город, полный огней и жизни, в ней не было бы ничего оригинального. Но перед читателем взгляд из настоящего в прошлое, анализ, осмысление, рефлексия. Одиночество и связанное с ним состояние взаимного отчуждения — не изъян, не ошибка, а в какой-то степени исторически сложившаяся норма. Набравшись жизненного опыта, человек начинает лучше понимать других людей, чувствовать чужую боль («пока я была юна и жила в Иксвилле, я понятия не имела, что у других людей <...> есть чувства столь же глубокие, как у меня самой»), но одиночество остается. Богатство жизненных впечатлений делает восприятие действительности более адекватным, объемным, позволяет улавливать тонкости и нюансы отношений, но не меняет мироздания и не влияет на положение в нем индивида.

Понимание этого, увы, приходит лишь в старости: «Я слишком стара, чтобы меня заботили проблемы других людей. И я больше не трачу время на раздумья о будущем и беспокойство о том, что пока еще не случилось. Но когда я была молода, я беспокоилась постоянно». Приходит спокойствие, стоическая уверенность в самом себе. А пока прозрение не случилось, мир водит человека за нос, да и он сам тешит себя иллюзорными надеждами на то, что небезразличен другим.

Эйлин, как и многие другие, попадает в расставленную обществом западню «бессмысленных мечтаний». Ловушка устроена весьма хитро, поскольку учитывает важнейшие свойства человеческой природы: пол, социальность, возраст. Путы из этих волокон крепки, и трудно порой разобрать, что из вышеназванного держит человека сильнее всего.

В отношениях Эйлин с отцом проявляется и то, и другое, и третье. Место женщины с мужчиной, дочери с не вполне здоровым родителем-пенсионером. И всегда это самое низкое место в иерархии. Отец, кто может быть еще роднее? «Семья — ячейка общества». Старый алкоголик отлично сознает, как дергать за ниточки. И Эйлин попадает в сети невзрослости, эмоциональной и статусной зависимости: «Я хотела, чтобы мой отец в отчаянии рыдал над судьбой своей несчастной потерянной дочери». В итоге ее унылая жизнь девушки без парня, без подруг, без мечты продолжается год за годом. Она день за днем ужинает двумя ломтями хлеба с майонезом. Ее единственное развлечение — наблюдение за тщательно скрываемыми телесными функциями и книги об убийствах, болезнях, смерти.

Мошфег удалось создать обобщенный образ никчемной молодости, отразить свойственное современной молодежи ощущение потерянности

Тема болезненного патологического интереса к насилию, зависимости от него, занимающая в современной литературе большое место, получает у Мошфег совершенно иное истолкование, чем у той же Ханьи Янагихары в «Маленькой жизни», которая в свое время так же как и «Эйлин» побывала в финале Букера. У Янагихары насилие — путь к отчуждению, и это хорошо видно на примере судьбы Джуда Сент-Фрэнсиса, который не может найти свое место во вполне дружелюбной социальной среде. Мошфег полагает иначе. Насилие — не исток, а результат отчуждения, единственный способ наладить коммуникацию с окружающим миром. Насилие — единственная форма связи с Другим. Последний яркий огонек в мире, превратившемся в болото. «Меня даже никто не пытался изнасиловать», — констатирует Эйлин отсутствие интереса к себе со стороны окружающих. Впрочем, секс слишком манипулятивен, инструментален.

Нехватка насилия в семье может быть минусом, а не плюсом. Отец и мать были безразличны к главной героине, решали свои проблемы. «Если б в мои детские годы мои родные чаще прибегали бы к „кулачным аргументам“, все могло бы обернуться иначе. Я могла бы остаться в Иксвилле», — признает сама Эйлин. Память об окружающем мире у спивающегося отца Эйлин запечатлена в грозном фантастическом образе «шпаны», осаждающей их дом. «Шпана» — единственное, что оживляет давно умершую и не представляющую никакого интереса реальность. Место работы героини — тюрьма для малолетних преступников также имеет символическое значение. Это единственный доступный, основанный на силе закона, способ, позволяющий ей заглянуть в другой, мужской, мир.

Насилие — единственное, что движет реальностью, связывает между собой людей, способствует их самораскрытию, развеивает скуку жизни, добавляет красок, порождает эмоции, сподвигает хоть на какие-то поступки.

«Легко ли быть молодым?» Интерьер 60-х не должен вводить читателя в заблуждение. Эйлин по своему характеру ближе к нашим современникам. Мошфег удалось создать обобщенный образ никчемной молодости, отразить свойственное современной молодежи ощущение потерянности, бесперспективности, бесцельности существования: «Моя мать была злой, а собака — доброй. Чтобы понимать это, не нужно оканчивать колледж».

Что ждет молодежь впереди? Превращение в раздраженных теток, в дядек с пивным брюшком, лениво посматривающих в телевизор? Новый круг отчуждения? «Тогда, в Иксвилле, я отчаянно надеялась, что никогда не стану похожей на взрослую женщину. Я не видела в этом ничего хорошего». Идеология одиночества, к которой приходит Эйлин, выступает как философское обоснование состояния принципиальной незрелости, отказа от дурной бесконечности воспроизводства пустоты и отчуждения в новых поколениях. Круг замыкается. Апатия, эгоизм, деструктивность — вот, что может противопоставить индивид стремящемуся поглотить его миру. Но ирония судьбы заключается в том, что именно эти качества позволяют оставаться реальности такой, какова она есть — чуждой, бессмысленной, лишенной любви и понимания. Отсутствие любви и заботы уже не удивляет. Бежать некуда. «Бог — это для идиотов». Иксвилл повсюду. «В науке любви я прошла долгий путь, буквально стучась во все дома по дороге, прежде чем нашла то, что нужно. Теперь я наконец-то живу одна».

Другие материалы автора

Сергей Морозов

​Человек с топором

Сергей Морозов

​Когда поет ямайский хор

Сергей Морозов

​Брехт/ Беньямин: История еще одной дружбы

Сергей Морозов

​Стадо волков