18+
23.09.2019 Тексты / Авторская колонка

​Осторожность и гармония

Текст: Владимир Березин

Фотография: из архива автора

Писатель-пешеход Владимир Березин о пении птиц и пении критиков.

— Сегодня надо будет принарядить к завтрашнему дню весь мир! — продолжал Оле.

Ганс Христиан Андерсен, «Оле Лукойе»

Довольно забавная история с экранизацией романа американской писательницы Донны Тартт. Я об этой книге написал лет пять назад без особых восторгов и с тех пор мнения о ней не переменил. Фильм принялись ругать даже переводчики книги, но не в этом дело, главное, что текст стали обсуждать наново. Вот, кстати, спойлер * — Я циник, и знаю, что людям лень читать, поэтому вот сюжет. Книга «Щегол» про мальчика, который приходит с матерью в нью-йоркский музей, видит старика с девочкой, и тут происходит взрыв. Происходит непонятный теракт, мама гибнет, а мальчик выбегает из музея с кольцом, переданным ему умирающим стариком и снятой со стены картиной, изображающей щегла на золотой цепочке. Он попадает в дом брата погибшего, где лежит покалеченная девочка, потом перемещается из Нью-Йорка на окраины Лас-Вегаса, где живёт у отца-игрока, знакомится там со сверстником полуполяком, полуукраинцем, дружит с ним, пускаясь в наркотические и алкогольные эксперименты, а потом (после смерти отца в автокатастрофе — тот предварительно запутался в долгах мафии), бежит обратно в Нью-Йорк, где, прижившись в антикварной мастерской-магазине, спекулирует поддельной мебелью. Картина вместе с ним, но оказывается, что она давно подменена его приятелем неизвестной национальности, пущена в криминальный оборот, а он всё дрожит над свёртком, заклеенным скотчем. Встретившись с тем самым другом детства, он отправляется в Амстердам в поисках картины, где палит из пистолета, бегает в окровавленных рубашках, ждёт ареста — всё, будто в наркотическом дурмане. В итоге его друг наводит Интерпол на временных владельцев картины, что пошла по криминальным рукам. За холст(ы) выплачено большое вознаграждение (в таких романах всегда есть сумка с долларами, которая достаётся в итоге главному герою в качестве подарка судьбы). И вот он возвращается в Нью-Йорк, где размышляет на перепутье, что неплохо бы слетать в Лондон и объясниться с той самой девочкой из музея, что навеки обручена с ним взрывом, отбить её у кого-то, да и просто жить по-другому. Понятно, что я опустил довольно много сюжетных линий, но человеку, который не хочет читать толстый том, этого должно хватить для того, чтобы поддержать разговор в обществе об этой книге. .

Случай романа «Щегол» чрезвычайно интересен оттого, что это пример социализации вокруг книги. «Щегол» книга очень буржуазная, книга с претензией, настоящая толстая книга повышенной духовности, и человека весёлого провоцирующая на какое-нибудь хулиганство.

Так и вышло: один мой добрый товарищ тут же написал заметку «Отчего Донна Тартт плохой писатель», и эффект от этого был примерно такой, как если бы приличный мальчик в матроске вдруг нагнулся на прогулке, поднял что-то с земли, а потом зафигачил найденным кирпичом в огромное стекло, за которым люди, немного скучая, слушали Шопена. Натурально, в узком кругу начались народные волнения, даже круче, чем на московских площадях.

В связи с этим возникла реакция особого типа: «Нельзя писать такие тексты, потому что, во-первых, вас могут подозревать в желании прославиться на гребне волны поношения. Во-вторых, это бессмысленно, потому что вы только увеличите славу ненавидимой вами книги. В-третьих, никто не изменит любимому писателю, и множество хороших людей обидятся на вас. Наконец, когда вы ругаете книгу, вы увеличиваете количество зла вокруг». Не суть важно, кто именно так говорил, потому что это мнение не единичное, и прекрасное в своём тяготении к гармонии, а может быть, даже к буддизму. При этом высказывалась справедливая мысль о том, что для многих людей обидеть их любимую книгу вроде как обидеть их самих. Свернул голову американскому щеглу, так сгори со стыда перед приличными людьми, не дослушавшими классическую музыку.

Если ты открываешь рот, то мотив «вы неизбежно обидите кучу хороших людей, которых совсем не хотели бы обижать», — нужно вовсе исключить

Мне кажется, перед нами образцово неверное суждение. Оно исходит из того, что кто-то хочет своей репликой принарядить мир, как писал Андерсен в сказке «Оле Лукойе», а это вовсе не так. Человеку могло быть интересно, как функционирует большой текст в общественном пространстве, какие шестерёнки в людях цепляет книга, да и есть ли у текста то, чем зацепить общество. И в таком случае рушится все «во-первых», «во-вторых» и «в-третьих». Не говоря уж о том, что ничего стыдного в битье буржуазных стёкол нет (если оно происходит в текстах, конечно). Самолюбивое желание вставить свои пять копеек и прославиться — прекрасно! Множество интересных мыслей и книг создано по этой причине.

Поэтому желание гармонии напоминает мне выдуманную Окуджавой для эпиграфа «Путешествия дилетантов» книгу «Правила хорошего тона», где говорится: «Когда двигаетесь, старайтесь никого не толкнуть». Да с чего же не толкнуть? Для чего тогда разговаривать о книгах публично, если бояться их адептов? Маяковский — вон, кричал, что извините, конечно, мы попортили ваших бумажных коней и слонов, но без этого нельзя. Если ты открываешь рот, то мотив «вы неизбежно обидите кучу хороших людей, которых совсем не хотели бы обижать», — нужно вовсе исключить. Можно руководствоваться интересами логики аргументов, точности цитирования и чего-то ещё. Но наличие этого мотива — приукрашает мир ровно в той степени, что и лечение зубной боли анальгином.

Нет, если бы разговор шёл о «Я эту вашу Тартт не читал, но хочу её обесценить» — другое дело. Мифический экскаваторщик, не читавший Пастернака — фигура в нашей (и мировой) культуре онтологическая. Но тут я весело наблюдал зеркальную картину к избиению авторов романов про попаданцев. Фантастические во всех смыслах авторы тоже были обижены и тоже бормотали о своей обиде. Иные говорили, что их не стоит трогать, это создаст им популярность, третьи советовали, что нужно писать не о неудачных книгах, а только о тех, что получше. И всё это напоминало старую присказку «Давай, Петро, городским наваляем?» — «Давай. А если они нам?» — «А нам-то за что?». Нет, не нравится тебе книга, тут рецепт один: «... Казаки имели ко мне сожаление и сказали:

— Ударь её из винта.

И, сняв со стенки верного винта, я смыл этот позор с лица трудовой земли и республики» * — Бабель И. Соль // Бабель И. Избранное. — М.: Эксмо, 2005. С. 468. .

А как начнёшь думать о сладкой гармонии, так и сказать будет нечего. Тут на втором шаге начинает маячить мантра «оскорбление чувств верующих». Есть предметы, у которых по определению всегда присутствует неограниченный круг поклонников, и мы, сказав о чём-то «против шерсти», неминуемо их расстроим.

Ну так и у всего в нашем неприукрашенном мире куча поклонников — у Донны Тартт, у Дарьи Донцовой, у рыбалки и футбола, у Советской власти, у однополой любви и у пирогов с вишней. Но говорить о любой вещи нужно, только осознанно и точно, не перевирая цитат и ответственно исследовав явление согласно своим силам и возможностям.

Другие материалы автора

Владимир Березин

Жизнь с ключом

Владимир Березин

Жизнь Пьеро

Владимир Березин

​Повышенная духовность

Владимир Березин

Женское