Не Брежнева тело, а юность мою

Вы мокрой землёй закидали.

Всеволод Емелин

В Сети я очень люблю сообщества, связанные с материальной культурой прошлого. У меня трепетное отношение к разделу «Маленькие хитрости» в журнале «Наука и жизнь». Мне интересны способы починки старых телевизоров на лампах и заправка шариковых ручек. Но тут кроется опасность: ты можешь заявиться к незнакомым людям, а там — дом престарелых. Нужно быть аккуратным, чтобы не смахнуть с чужой тумбочки таблетки и тонометр. Но как раз первое открытие, которое сделает человек, решившись на этот визит, что среди жителей ностальгии.su не так уж много дряхлых людей.

Ностальгия не только в наше время быстрых перемен имеет много смыслов. Первый сосредоточен в дружеской и внутренней исторической ценности — некоторые предметы, которые сохраняет память, исчезли из жизни. А в момент приступа ностальгии они сгущаются из небытия, как привидения. Конечно, сейчас уже написан ворох монографий в жанре социальной антропологии, но групповая ностальгия в социальных сетях — не осмысление прошлого, а материал для антрополога. Причём доступность «говорения буквами» сейчас есть у двух поколений — тех, кто помнит прошлое, и тех, кто его конструирует.

Красивые иностранные слова обладают особой магией, особенно если их немного сложно произносить. То есть не настолько сложно, что ты сам запинаешься, а чтобы было понятно, что ты давно это слово употребляешь направо и налево, а вы, дураки, слышите его редко. Вас в приличный дом-то без такого слова пускать нельзя. Среди прочих я люблю слово «ресентимент». Его нам, как кошку в форточку, вбросил Ницше: «Восстание рабов в морали начинается с того, что ressentiment сам становится творческим и порождает ценности...» * — Ницше Ф. К генеалогии морали // Ницше Ф. Соч. в 2 т. Т. 2. — М.: Мысль, 1990. С. 424. , и последние слова тут очень важные. Из унижения (настоящего или мнимого) рождается целая система образов. Когда-то это была «Россия, которую мы потеряли», теперь есть «Лихие, но возвышенные девяностые», но ярче всего горит звезда «Небесного СССР». В Сети люди стачивают клавиши в боях за него, да что там, Сеть набита музыкой и песнями, похожими на письмо-молитву Ваньки Жукова: «Дедушка, миленький, забери меня в СССР». Вот, к примеру, песня Любови Рыбкиной «Верните меня в СССР» (У человека моего возраста её название, правда, сразу ассоциируется с «Отпустите меня в Гималаи» в исполнении Маши Распутиной). Важно, что в этой и во многих других примерах в СССР должна вернуть некая неведомая сила, это перемещение безвольное, будто путешествие Феи Убивающего Домика. Вот они, советские Гималаи-Гималаи, а я маленький такой. Прощай, Канзас, мы летим.

Так вот, нарратив у Рыбкиной следующий:

Где жизнь людей была светлей,
Где не боялись отпускать
Детей без взрослых погулять.

<Дальше: «любили и мечтали», «хранили ключи под ковриком», «не боялись, а просто жили»>, и наконец:

Где скромность гордость вызывала,
А доброта границ не знала,
Где мы бесплатно все учились
И по профессии трудились.

Есть вариант исполнения с певицей в кокошнике, которая поёт всё это высоким чистым голосом.

Следующая песня, почти однояйцевая, извините, с первой, — на стихи Светланы Чеколаевой:

А мне б назад туда, в СССР,
Где листиков нарвал, и ты — богатый.
И пионер — ребятам всем пример,
И елка в комнате, обмотанная ватой.
Шары стеклянные, фольга и мишура...

<Дальше: шоколад и мандарины, холодец и чёрная икра, салат «Оливье», торт «Прага», молоко в треугольных пакетах, морковный и томатный сок, вообще образ «Небесного СССР» чаще всего гастрономический и похож на витрину магазина «Продукты», хотя там есть телевизор «Рекорд», Первомай и флаги>, и наконец:

Хочу назад, в родной СССР,
Где было все для счастья Человека!

Иллюстрируя упомянутый лозунг, в одной из этих песен, когда учительница произносит: «Всё на благо человека, всё во имя человека» * — Это слова из «Программы Коммунистической партии Советского Союза» (1961): «Высшая цель партии — построить коммунистическое общество, на знамени которого начертано: „От каждого — по способностям, каждому — по потребностям“. В полной мере воплотится лозунг партии: „Всё во имя человека, для блага человека“». , Вовочка тянет руку: «Я даже знаю фамилию этого человека». А вот ещё третья песня авторства Михаила Белоусова (исследователю нужно помнить, что официальных публикаций нет, это всё сетевая выкладка, неизвестно кем выверенная, скорее всего, не выверенная вовсе, будто Есенин, переписанный в тетрадку):

Давай проблемы на потом, давай сегодня, о хорошем,
О нашем детстве золотом, оно осталось в веке прошлом.
С cистёр и братьев взяв в пример, мы также дружбой дорожили,
А всё же здорово мы жили, во времена СССР!
На кормушки к людям летели птицы, у прохожих были добрее лица,
Жили по-соседски, друг друга слыша, люди для людей были ближе.
Как же мы хоккей и футбол любили, Интернета не было — клюшки были,
Вот поистине годы золотые, или просто мы — молодые.

<Дальше: в лесах было много грибов, рыба клевала лучше, на полях росли цветы, девушки носили платья, [а не вот это вот всё — В. Б.] птицы у кормушек, везде играли на гитаре>. Интересен именно список: в само советское время на этот набор удовольствий рефлексировался другими анекдотами — типа «Учительница в застойные времена рассказывает об устройстве СССР, и Вовочка плачет. Когда его спрашивают, что случилось, он отвечает: „Я хочу жить в СССР“». Наконец, припев:

Сестёр и братьев взяв в пример, мы также дружбой дорожили,
А все же здорово мы жили во времена СССР!

Я бы сразу снял претензии к силлаботонике. Вообще, наивная поэзия — не объект для издёвки, а индикатор, потому что она проговаривается о важных общественных состояниях. Понятно, что в этих текстах разное качество выделки. Когда человек пишет (и поёт): «Где мы бесплатно все учились\ И по профессии трудились», — это всё-таки тот уровень, когда слишком велика хтонь. Но тут говорит не поэзия, а интенция, голос глубинного народа. Неизвестно, сколько лет авторам: что до биографии Любови Рыбкиной, то мы знаем, что она работает в банке, а Светлана Чеколаева родилась в 1982 году. Устав в поисках, я решил, что всё равно, чьими устами говорит этот глубинный народ. Русская литература знает довольно много стихотворений о ностальгии — от «Свободен путь под Фермопилами» Иванова до Бродского, который перебирает не милые вкусы мороженого и запах новогодних мандаринов, а довольно унылые детали позднего СССР — «хмурые леса стоят в своей рванине». «Небесный СССР» существует, только не для Набокова, конечно, и не для Бродского (у них «Небесная Россия»), а для тех самых сетевых сообществ ностальгического типа.

Всё это хорошо обсуждать, имея реперную точку в виде стихов Александра Галича, который ставит вопрос внутри советского времени — да вообще ли была эта досоветская Русь на Руси:

Эта — с щедрыми нивами,
Эта — в пене сирени,
Где родятся счастливыми
И отходят в смиреньи.
Где как лебеди девицы,
Где под ласковым небом
Каждый с каждым поделится
Божьим словом и хлебом.

...Листья падают с деревца
В безмятежные воды,
И звенят, как метелица,
Над землей хороводы.
А за прялкой беседы
На крыльце полосатом,
Старики-домоседы,
Знай, дымят самосадом.

Осень в золото набрана,
Как икона в оклад...
Значит, все это наврано,
Лишь бы в рифму да в лад?!
Чтоб, как птицы на дереве,
Затихали в грозу.
Чтоб не знали, но верили
И роняли слезу.

Но, надо понимать, что у Галича это именно «Чтоб не знали, но верили» — цикл «На реках Вавилонских (Русские Плачи)», и происходит обнажение приёма как мечты:

Будь и в тленье живой,
Чтоб хоть в сердце, как в Китеже,
Слышать благовест твой!..

Обо всём этом можно говорить бесконечно, правда, заложив в память, как закладку другие стихи — Геннадия Шпаликова. Почувствуйте, как говорится, разницу:

...Путешествие в обратно
Я бы запретил,
Я прошу тебя, как брата,
Душу не мути.

Итак, мы понимаем, что на эту тему написано множество стихов-деклараций, вплоть до куда более совершенных — песни группы «Ундервуд» «Очень хочется в Советский Союз» или «У меня было самое лучшее детство» Антона Лирника.

Этот канон дробится не по возрастам его производителей, а по возрасту потребителей. Всё оттого что ностальгия свойственна всем — это имманентное свойство человека. У одних ностальгия по семидесятым, у других — по девяностых, и уже появились те, кто вздыхает о начале нашего века. Есть две природы ностальгии (это ведь почти религиозное чувство): одни плачут по утерянному раю детства, другие конструируют себе рай прошлого из того, что им рассказали. Без рая грустно, а с его светлым образом — веселее. При этом конструировать рай из подручных материалов и палок могут и шестидесятилетние, и молодые люди. Он как вера в Спасителя: для неё вовсе не обязательно ходить вместе с Ним по пустыне. А конструировать всегда есть из чего: вкладыши «Турбо», волк, ловящий яйца, смерть робота Вертера и миелофон, который не научились правильно писать даже адепты старого фильма. Если ты знаешь кодовые слова, ты «свой» вне зависимости от возраста и жизненного опыта, ведь социальные сети устроены так, что им совершенно не нужно «точно попадать» в паспортные данные. Они работают по площадям, точно так же, как РСЗО «Град». Можно играть на том, что мы с тобой одной крови — ты и я, а можно работать в рамках общины свидетелей «Небесного СССР», так что послушник может быть 2012 года рождения, но ему показали волка с яйцами на эмуляторе, и он «свой» по отношению к разновозрастной группе. Годных деталей сотни, потому что в самые ужасные времена в самых несчастливых странах всё же большинство людей ходят на ногах, а не на руках, не каждый день едят соплеменников, то и дело сочиняют стихи, а матери любят детей, эти дети катаются на каруселях — и тому подобное.

Обязателен сам мотив перечисления того, что трава была зеленее, сахар — слаще, соль — солонее, а вода — мокрее. Высказывание всегда построено на каталогизации позитивных объектов, очень редко в оппозиции к негативным «не было интернета, но были хоккейные клюшки», иначе говоря, это всегда глагол «было», погружающий в прошлое, ставящий непреодолимую границу между ним и современной ощущаемой реальностью, и затем — обязательно список. Поэтому важен набор объектов ностальгии, её номенклатура. Между прочим, это всегда именно частный быт, а не нумерация строек коммунизма и перечень прорытых каналов. Сделав опись этих объектов, мы многое сможем понять в образе «Небесного СССР». Кстати, претензии «всё это было не так», «отчего в этих списках игрушек нет очередей, парткомов, субботников, квартирного вопроса» — в этом случае неосновательны. Конечно, речь не идёт об отсутствии в списке путешествий за границу, ведь и сейчас-то глубинный народ не очень ездит туда. Нет, имеется в виду список бытовых неудобств и утеснений, которые переживал глубинный народ в то время, и которые вызывают в нём нутряную ненависть и недоверие к начальству. И на это требование нужно отвечать просто: мечта априори находится вне реальности, тьмы низких истин нам дороже, чем сентиментальный наш обман.

Ностальгия эта вовсе не политическая, а как в стихах Александра Городницкого: «Ностальгия — тоска не по дому, а тоска по себе самому». Более того, это эгоистическое чувство любви к своей молодости, просто молодости, не обязательно в советское время. Тут уместен анекдот о разрывности объекта — про человека, устроившегося пожарным, который говорит, что на службе всё прекрасно, форма красивая, девушки млеют, но начнётся пожар, прямо хоть увольняйся. И ностальгия как раз пример такого разрыва, фильтрации всего того, что идёт в жизни в неразрывном виде, общим пакетом.

Это мечта о заново обретённой жизни. Но только буддисты проживают множество своих судеб последовательно, а в случае осознанной ностальгии людям хочется вечного существования внутри Дня сурка.