Галина М. Автохтоны. — М.: АСТ, 2015. — 352 с.

Что такое путешествие? Это выход за границы привычного мира и погружение в неизвестное. Степень того и другого (и выхода, и погружения) каждый определяет для себя сам.

Что такое путешествие с точки зрения современного туристического бизнеса? Это планомерное создание вокруг клиента той реальности, которая будет удовлетворять его запросам. В идеале продукт получается для каждого свой. Кто-то хочет полный порядок, музеи по расписанию, рестораны с причёсанными под общеевропейский вкус аналогами национальной кухни. А кто-то жаждет приключений, экскурсий на кладбище и встречу с вампирами, благо про них написано в путеводителе.

А теперь представим себе такое vip-путешествие в некий средневековый город на границе Европы — не то Польша, не то Западная Украина, хотя в нём ещё достаточно советского, он далёк от основных туристических маршрутов, а потому изо всех сил пытается спекулировать на главном достоянии — легендах, которыми напоены его улицы. Для рискового и не стеснённого в средствах туриста индивидуальный тур в такой город выглядит, как многодневное интерактивное представление, основанное на городских мифах, где турист является одновременно и зрителем, и участником, причём сюжета у действия как такового нет, события развиваются по мере вовлечённости самого клиента, и ни актёры, ни постановщик (если он вообще есть) не знают, чем всё закончится.

Так выглядит путешествие в город «Автохтонов» Марии Галиной. И пускаясь в него, читателю надо иметь в виду, что с привычными представлениями о реальности придётся проститься Причём речь не идёт о попадании в альтернативную реальность. Скорее о потере понимания того, что такое реальность вообще, что бывает на самом деле, а чего нет. Почему считается, что в нашем мире есть только люди, но не сильфы, к примеру? Или почему мы так уверены, что человеческая жизнь должна быть ограниченной во времени, и человек не может застать появление самой старой кофейни в городе, увидеть своими глазами еврейские погромы начала двадцатого века, пережить Вторую мировую войну, а сейчас спокойно пить кофе и есть в лучших ресторанах города? Если не зацикливаться на формальностях, ничего невозможного нет. Во всяком случае, в границах города, в котором мы впервые и чьи законы нам пока не известны.

Миф становится жизнью, реальность как таковая перестаёт существовать — точнее, нас уже не интересует, где же на самом деле реальность

Попадая в новое место, мы можем только дивиться тому, с чем сталкиваемся, но не удивляться, так как склонны принимать увиденное за данность и особенность этого места. Так и главный герой «Автохтонов», оказавшись в городе ненадолго, сам будучи не то туристом, не то командированным, не удивляется странности окружающего мира: здесь живут вечно (или очень долго), оборотни ездят на мотоциклах, саламандры устраивают пожары в хостелах, а сильф женат на буфетчице.

Будь это роман «попадания», то герой, выходец из реальной реальности, должен был бы войти в конфликт с реальностью магической, но в «Автохтонах» такого не происходит. И не только потому, что не до конца понимает, куда он попал, и не верит в происходящее, а потому что он — случайный здесь человек. И читатель воспринимает описываемое как должное, потому что опирается на собственный опыт путешествий. Приезжая в другую страну, мы не спешим входить в конфликт с чуждой действительностью, не пытаемся исправлять ее, даже если она не соответствует нашим представлениям (не лезть же в чужой монастырь со своим уставом), а только замечаем: ага, в Вологде можно переходить перекрёстки по диагонали, в Пекине на зелёный будут поворачивать автомобили, и не факт, что пропустят пешехода, а в Лондоне вообще левостороннее движение. И пожалуй, встреть мы в приграничных с краем Земли местах людей с пёсьими головами, и то бы не изумились бы. Сделали бы фото или селфи с ними и жили дальше.

Такова психология туриста, человека, который ни к чему в окружающей его действительности не привязан, не понимает и даже не стремится вникнуть в нее. У него свои цели, по мере сил он плывёт в этой реальности, уворачивается от зубов оборотня, спасается от саламандры и даже в какой-то момент становится любовником первой красавицы города. Но так ли всё, как кажется? Или нам просто должно так казаться?

Читатель позволяет себе свободу не делить мир на вымысел и правду

В этом — игра с реальность «Автохтонов». Здесь всё живёт по закону карнавала: персонажи — не те, за кого себя выдают, или не только те. Почти у каждого из них есть как «нормальная», так и вывернутая в пространстве карнавала или, точнее сказать, городского мифа жизнь. Причём какую из них считать главной, они выбирают сами, поэтому разделить реальности на обыденную и мифологическую невозможно. «Он же известный в городе псих», — говорит об Урии, называющем себя сильфом (и ведущем себя как сильф), Мардук, сам не то волк (волчица?)-оборотень, не то байкер-гомосексуалист. «Он немец! И никакой он не Вейнбаум... служил в карательном отряде», — это о персонаже, который именует себя Вечным жидом и держится соответствующе. В «Автохтонах» даже на второстепенном плане у статистов по две маски, одна — случайного прохожего, другая — неслучайного: «Юзеф ей платит, чтобы она направляла клиентов... И чтобы одевалась так, как одевалась», — говорит о даме с собачкой такой же статист.

Миф становится жизнью, реальность как таковая перестаёт существовать — точнее, нас уже не интересует, где же на самом деле реальность. В этом главное своеобразие книги: читатель позволяет себе свободу не делить мир на вымысел и правду, не пытаться разгадать шараду и расставить точки над i. Кто есть кто, на самом деле, совершенно неважно, нет никакого «на самом деле», есть только город со своими обитателями, коренными, так сказать, автохтонными жителями, они сотканы из его легенд, истории. В то же время они — живые люди, и создают вокруг пришлого героя, а также читателя, ту карнавальную, загадочную атмосферу, которая придаёт остроты его (и нашему) пребыванию здесь. В лучших традициях Стругацких: город — живое существо, он жив собственными жителями, они и населяют его, и сотворяют.

Также нет и не может быть окончательного понимания детективной истории, которая разыгрывается на этом насыщенном фоне. Поставленная сто лет назад опера, прозвучавшая музыка сфер, участники её, получившие бессмертие или не получившие его (возможно, кто-то другой выдает себя за тех, прежних?). Эта сюжетная линия — такой же миф, но новый, ещё не ставший статьёй в путеводителе, его только начинают развивать и использовать для туризма. Мы не узнаем здесь окончательной правды, всегда будем как бы за полшага до неё, и это хорошо. Появись разгадка в финале — и книга перестанет быть тем, что она есть, из неё уйдет это лёгкое, освобождающее чувство — возможность не понимать всего до конца.

Роман — идеальное путешествие в мир, где действительность и миф существуют на равных

Для той воздушной, хрупкой реальности, которую сплетает роман, нет ничего страшнее зубодробительной ясности. Как, например, в истории брошенного мальчика, поехавшего искать своего отца. Пожалуй, эта линия — главного героя — на карнавальном, ярком и фантасмагоричном костюме романа кажется досадным излишеством. Встреча с потерянным, считавшимся мёртвым (кто убийца?) отцом ничего хорошего в итоге не приносит. Это отзвук настоящей, кондовой действительности, ждущей нас на выходе из города. Город-то останется со своим театром, мифами, странными, одними и теми же масками, — а мы выйдем из театра и столкнёмся с уборщицей, её вонючей тряпкой, вахтёром, который кипятит чайник, ночуя в своей каптёрке. Нужна ли нам такая реальность, а главному герою — такой отец? Не лучше ли оставить тайну неразгаданной, а веру в то, что мальчик был некогда любим — нетронутой?

Впрочем, справедливости ради замечу, что вывернутый, карнавальный закон задел и этих персонажей: отец-интеллигент, кандидат филологических наук, оказывается вдруг забулдыгой, живущим с уродиной-уборщицей из провинциального театра, а главный герой, казавшийся (и всё это время державшийся так) интеллигентом, признаётся, что на самом деле он — мелкий торгаш, владелец точки на рынке. Правда, благодаря попаданию в город, ему-то удаётся сделать шаг к жизни, о которой мечтал с детства: заняться историей литературы.

Таков этот роман — выдержанный на отсутствии настоящей реальности. Роман, где отсутствие понимания не рождает недоумения. Роман — идеальное путешествие в мир, где действительность и миф существуют на равных. Мир, не задетый логикой, не разрушенный клеймом «ложь» и «психическое отклонение». Мир, искрящийся, как саламандра.