Деплешен М. Волна любви на озере дружбы / Пер. с фр. Н. Бунтман. — М.: Белая ворона, 2020. — 96 с.

Любовь огромная, как слон, как штат Аляска, как циклон. Напоминающая сон, в который падаешь, едва закрыв глаза, как будто ты — стеклянный шар, а сон — большой мешок с гусиным пухом. Любовь как марципан, клубничный мармелад, какао, лимонад, хрустящий гренок с маслом. Любовь, как тёплый свитер, который колет шею. Любовь, завязанная в узел, с которым не расправишься без сломанных ногтей. Любовь, похожая на лужу, которую обходишь стороной, чтобы беспечные собаки или взволнованные дети, что вот сейчас с разбегу прыгают в неё, тебя не окатили этой жижей. Любовь, которая обязана собой отнюдь не химии, совсем не биологии, не домоводству с арифметикой и даже не истории. А знаете, чему? Литературе.

В конце концов, все люди делятся на тех, кто ищет в книгах жизнь, и тех, кто там же от неё, от этой жизни, прячется. Хотя и те, и эти — как будто бы не правы, но в то же время — правы. И как тут быть — никто не знает. А может, просто вывести такой подвид читателей, которые сумеют распознать, где жизнь, а где роман, и кто кого копирует, и что нам с этим делать: чья копия верна? Звучит, конечно, странно и слишком фантастично, и всё же что-то путное как будто в этом есть... Во всяком случае, любовь Джульетты и Ромео, скорей всего, останется такой — придуманной и глупой, не вечной, а конечной, смертельной и смешной, — пока ты сам или сама в кого-нибудь не влюбишься однажды: по-детски — но серьёзно, безумно — но осмысленно, не то чтобы в последний — скорее, в первый раз. Как Дон Кихот Сервантеса, Колен из «Пены дней», вампиры Джима Джармуша и Гэтсби Фицджеральда. Однако... Вы заметили, что все эти влюбленные не жили среди нас? Они ведь, так сказать, не очень... настоящие — и, может быть, поэтому умеют так любить. Вы спросите: как именно? А так — по-настоящему — как принято в мечтах: затейливо, причудливо, искусно и премудро — и в то же время честно, всецело, безусловно. «Скажи, ты меня любишь?», «Ты правда меня любишь?», «На что она похожа — твоя любовь ко мне?», «За что ты меня ценишь?», «Зачем оно тебе?», «И что, скажи на милость, ты знаешь обо мне, о нас и о любви?». Вопросы падают как звёзды — и так же гаснут по пути, как будто и не звёзды, а просто угольки. Хотя они, естественно, свели бы всех с ума — и огненные звёзды, и важные вопросы, которые Сюзанна хотела бы задать, но, зная о последствиях, пока не задаёт, а только репетирует, проигрывает, копит, внося то там, то здесь какие-то пометки, какие-то поправки, — а в общем, просто ждёт: когда же в её жизни возникнет человек, способный улыбнуться, оставить круассан, смахнуть с манжеты крошки и, глядя ей в глаза, уверенно сказать: «Ты знаешь, я считаю, моя любовь к тебе...».

Быть может, вы подумали: «Ну, вот, ещё одна! Еще одна несчастная, мечтающая встретить прекрасного вампира, застенчивого панка, борца за справедливость или хотя бы принца». И если это правда, то знайте: всё не так. Сюзанна не бедняжка. И вовсе не несчастна. И, к слову, не мечтает об этой ерунде. И даже Деплешен её не переделает, послав на встречу с кем-нибудь по имени Жерар, Жером или Жульен. Поскольку эта книга совсем не о любви в том узком смысле слова, к которому, увы, творцы «любовной прозы» нас, в общем, приучили. Та странная любовь, которую исследует Сюзанна, выходит за границы привычных отношений, связующих какую-нибудь пару. В конце концов, она — их с Деплешен любовь — куда глобальнее, сложнее, куда запутаннее жизни и «этой» маленькой любви, с её смешными клятвами быть верными до гроба и вечными попытками нарушить договор.

Хотя в «реальной» жизни, конечно, много всякого: и замшевые куртки, и розовые блёстки, и танцы после школы, и летние каникулы на вечно-синем море, и рейтинги поп-звёзд, и баллы за контрольные, и планы на потом. И девочкам из класса, и взрослым, что вокруг, такие вещи нравятся и кажутся забавными, а если не забавными, то супер-мега-важными. И только ей, похоже, они — ну, совершенно, ну, вот ничуть, ну, правда — совсем не интересны; что, если поразмыслить, пожалуй, и не странно. Она же не отсюда. Она живёт не тут — не в этой самой жизни, которую другие зовут такой «реальной». Сюзанна существует на стыке двух вселенных: всеобщей и своей — особой, в меру тайной, вмещающей в себя «правдивые» истории, придуманные в ванной, фантазии и сны, а также те миры, которые однажды — специально для неё — создали Киплинг или Твен, а может, даже Деплешен.

Должно быть, в этот миг вы спросите о том, за чью же здесь команду играет Деплешен. Она ведь взрослая, не так ли? А между тем ведёт рассказ от имени Сюзанны, которая ко взрослым — её оберегающим, её не понимающим, её, конечно, любящим, но слишком уж по-своему, — давным-давно относится со смесью удивления, тревоги, снисхождения, расстройства и жалости. Такой же взгляд на них, на взрослых и детей, живущих хоть и вместе, но жутко отдалённо, читался, между прочим, в больших глазах Нотомб. Вот только Амели во всех своих романах, воссозданных по памяти о детстве, была не одинока: она влюблялась в девочек, сражалась за Грааль с каким-нибудь мальчишкой, болтала обо всём с прекраснейшей сестрой. Тогда как у Сюзанны, признаться, нет друзей среди других детей. Есть только восхитительная бабушка, которая — кто знает — быть может, тем как раз и хороша, что всё сама никак не может повзрослеть и так забавно, так печально, так трогательно злится, когда внезапно замечает, что внучка, к сожалению, растёт. Ещё есть папа — добрый, славный, однако он работает, а если не работает, то где-то отдыхает, и вряд ли его можно зачислить в стан друзей: в конце концов, свою любимую Сюзанну он ведь совсем-совсем не знает, что, впрочем, им обоим как будто не мешает. Вы спросите: «А мама?». Ну, да, конечно. Мама. И это, между прочим, ответ на ваш вопрос. Она Сюзанне мама, а вовсе не сестра, не тётя, не подруга. Иначе говоря, им вместе иногда как будто бы и не о чем всерьёз поговорить: как будто все слова куда-то удирают, сползают, утекают — играют с ними в прятки, как маленькие дети, что где-то там сидят, в кустах или за шкафом, зажав ладонью рот, стараясь не чихнуть, — хотя на самом деле им втайне даже хочется, чтоб их потом нашли... Что же касается любви, то ей слова нужны, как детям — марципаны, учителю — урок, а прыгуну со страшной высоты — хороший парашют, и как, в конечном счёте, Сюзанне нужен друг, который станет слушать, не думая о чём-нибудь ещё, но только о Сюзанне и тех её вопросах, ответы на которые находятся и в нём, и в книгах Марка Твена, Редьярда Киплинга и Амели Нотомб, и может быть, ещё — вон там, за тем окном.