— Лев Соломонович, для вас имя Светланы Алексиевич — не чужое. Вы были первым учителем Советского Союза, обсуждавшим со школьниками ее книги...
— Это было в восьмидесятые. Я прочел в журнале «Дружба народов» повесть «Цинковые мальчики», пришел к директору школы и сказал, что мне нужно десять номеров журнала, чтобы провести урок литературы. Она сказала: какие проблемы, я оплачу. Я раздал журналы ребятам, дал задание прочесть, а потом произошло то, чего в моей жизни не было ни до, ни после. На следующем уроке литературы, который был назначен по книге Алексиевич, встала девочка и сказала: «Лев Соломонович, не надо. Мы с ребятами вас просим не проводить урок. Тот, кто прочитал книгу, тот прочитал. А тот, кто не прочитал — им это не надо».
— То есть, это произошло не потому, что дети не прочитали?..
— Нет, конечно, нет, они так попросили, потому что то, о чем хотела сказать автор, было пережито, понято, послание получено и прочие разговоры излишни. Я считаю, что это высшая оценка произведения. За все мои годы преподавания — а это больше шестидесяти лет, — ни с одной книгой подобного не происходило.
— Но я слышала, будто многие дети выговаривали вам за то, что вы дали читать им такой текст...
— Это было связано уже с «Чернобыльской молитвой». Я не проводил урока, но дал ребятам сочинение «Нужно ли в школе читать такие книги». И мне одна ученица написала, что не нужно, в жизни и так трудно и горько, что она читала всю ночь и проплакала, а наутро ей пришлось идти к репетитору... Но это было не осуждение книги как таковой, а осуждение с человеческих позиций, девочка говорила, что в их годы не нужен такой груз.
— Сама Светлана Алексиевич как-то сказала, что поставила бы на своих книгах значок 12+. Что в двенадцатилетнем возрасте человек уже в состоянии принять то, о чем она пишет.
— Я бы поставил цифру чуть больше... но это дело индивидуальное... как написали мне ребята в сочинениях, такие книги нужно читать в школе, но учитель не должен заставлять их читать. Это должен быть свободный выбор. Я думаю, подобное и для взрослых людей справедливо.
Алексиевич — одна из немногих современных авторов, у которой с думами все в порядке
— Многие говорят, что эта Нобелевская премия — не по литературе, а по журналистике, и книги Алексиевич лишены художественности.
— На это можно ответить словами Пушкина о том, что писателя надо судить той мерой, которую он признает для себя. Конечно, цикл «Голоса утопии» — не роман и не повесть. Но сегодня документальная проза — мощное направление нонфикшн. Среди лауреатов Нобелевской премии его представителей еще не было, а людям — я уверен, — сегодня очень нужно услышать не вымышленное, а живое, подлинное слово. Я не поклонник Аннинского, но на днях выписал цитату из интервью с ним: когда его спросили, почему сейчас нет властителей дум, он ответил, что с думами туговато. Я считаю, что Алексиевич — одна из немногих современных авторов, у которой с думами все в порядке.
— Победа Алексиевич — в копилку русской или белорусской литературы?
— Мне самому интересно, как ее будут называть. Предполагаю, что в России от нее открестятся. А в Белоруссии... (думает)
— Думаете, тоже?
— Нет, это было бы очень глупо, а таких глупостей, на мой взгляд, допускать нельзя. В конце концов, уж насколько Василь Быков шел поперек системы, но и ему воздали почести в Белоруссии. Однако называть Алексиевич белорусской писательницей — несправедливо. Там где речь идет о литературе, все определяется языком, а не кровью. Мы же не говорим, что книги Фазиля Искандера из-за того, что он абхаз, стали абхазской литературой. Так же, как и произведения того же Василя Быкова. Нет-нет, она, безусловно, не белорусская писательница.
— Ну да, я вас поняла. Мы не считаем Сенкевича первым нобелевским лауреатом от России, поскольку он писал на польском... И по той же причине считаем Алексиевич — российским нобелевским лауреатом.
— Советским, я бы сказал. Вообще, все нобелевские лауреаты, пишущие на русском языке, — за исключением Бунина, пожалуй, — это советские писатели. Солженицын, Шолохов, Бродский, Алексиевич... Под термином «советская» я подразумеваю не идеологию, а страну. Для меня слово «советская» — это как у Есенина «Русь советская». Почти все книги Алексиевич были созданы, когда она была гражданкой СССР, и пусть она боролась с этой страной, но она жила в ней. Так что, это признание заслуг советской литературы, от этого никуда не уйдешь.
Алексиевич говорила о тех гранях советской жизни, которые воспринимались и воспринимаются сейчас, как поклеп.
— Кстати, кому, кроме Алексиевич, еще не стыдно дать премию?
— Я в РГ прочитал статью, что-то вроде «давайте поможем шведам выбрать». Там были и Прилепин, и Евтушенко, и Гранин... Но писатель большого масштаба был один — это Фазиль Искандер. И, кстати, тоже представитель советской литературы. Потому что у нас, по большому счету, другой пока нет.
— Правда, что книги Алексиевич — это чернуха?
— Я не вижу в них чернухи. Помните, у нее история есть про женщину, жену ликвидатора. Она не хотела признавать в муже источник радиоактивного излучения и не отходила от него. Какая же это чернуха? Это высота человеческого благородства, это люди, достойные подражания.
Дело в том, что Алексиевич говорила о тех гранях советской жизни, которые воспринимались и воспринимаются сейчас, как поклеп. И можно представить, какое «фи» скажут назавтра некоторые газеты. А вы перелистайте «Тихий Дон». Это же тоже поклеп: это белогвардейский роман. А Платонов? А булгаковское «Собачье сердце»? Тоже поклеп? Нет, это великая литература. В моей жизни сейчас немного радостей случается, но это присуждение «нобелевки» Светлане Алексиевич, безусловно — из их числа.
— Лев Соломонович, вы знаете, Светлана Алексиевич сейчас готовит новые книги о любви и смерти...
— Да, я слышал об этом.
— Она ездит по городам, ищет спикеров. Наверное, она была бы рада поговорить с вами. Мы могли бы...
— Не нужно. Нет, я бы очень этого не хотел. Говорить со Светланой Алексиевич я не готов.
Лев Соломонович Айзерман
(р.1929) — кандидат педагогических наук, Заслуженный учитель Российской Федерации, проработавший в школе более шестидесяти лет, новатор.
Автор множества статей и книг на тему школы и педагогики. Среди них: «Зачем я сегодня иду на урок литературы. Записки учителя-словесника, полвека работающего в школе», «Педагогическая непоэма: Есть ли будущее у уроков литературы в школе?», «Сочинения о жизни и Жизнь в сочинениях».
Справка RA: