В этот час гений садится писать стихи.
В этот час сто талантов садятся писать стихи.
В этот час тыща профессионалов садятся писать стихи.
В этот час сто тыщ графоманов садятся писать стихи.
В этот час миллион одиноких девиц садятся писать стихи.
В этот час десять миллионов влюблённых юнцов садятся писать стихи.
В результате этого грандиозного мероприятия
Рождается одно стихотворение.
Или гений, зачеркнув написанное,
Отправляется в гости.

Давид Самойлов (1981)

Совершенно прекрасная история произошла с группой #изоизоляция, и мне, так вышло, удалось наблюдать её с самого начала. Почти с пациента номер ноль, хотя тут уже преувеличение.

Сейчас в группе, косплеящей * — Косплей (от англ. costume play — «костюмированная игра») — перевоплощение в различные образы книг, игр и кинофильмов помощью переодевания, компьютерных средств обработки изображений etc. знаменитую и незнаменитую живопись полмиллиона участников (а к тому моменту, когда этот текст опубликуют, будет ещё больше). То есть она прирастает с той же скоростью, что и коронавирусная эпидемия. И, в отличие от эпидемии, из феномена с #изоизоляцией можно извлечь массу полезных наблюдений и сформулировать важные мысли о сущем, вроде «что мы можем понять о нас самих и нашем отношении к живописи».

Для начала нужно сказать, что «живые картины» довольно давнее изобретение. Ещё немецкий поэт Гёте оставил воспоминание о будущей леди Гамильтон, которая изображала в разных позах античную героиню.

Была такая традиция и во Франции. В русских усадьбах и дворянских собраниях, уже не крепостные актёры, а сами баре и их дети замирали в виде живых картин, будто на фотографии. (Иногда гостям приходилось угадывать название произведения — и, кажется, это породило несколько забавных игр, которые до сих пор в ходу у наших современников). Лев Николаевич Толстой, будучи совсем молодым человеком, студентом Казанского университета, наблюдал представление «живых картин» 19 апреля 1846 года. Причём и сам он принимал участие в подобной забаве в картинах «Магазинщицы» и «Предложение жениха»: «О последней картине местная газета писала следующее: „Оркестр играет: 'Ну, Карлуша не робей'... Старик рыбак поймал в свои сети молодца и представляет его своей дочери. Простак детина (граф Л. Н. Толстой) почтительно вытянулся, закинув руки за спину: он рисуется... Отец взял его за подбородок и с простодушно-хитрою улыбкою посматривает на дочку, которая в смущении потупила свои взоры. Эффект этой картины был необычайный. Раза три требовали её повторения, и долго не умолкал гром рукоплесканий. Лучше всех был в этой картине А. А. Де Планьи (лектор французского языка), чрезвычайно наивен был также и жених — граф Л. Н. Толстой“» * — Гусев Н. Лев Николаевич Толстой: Материалы к биографии с 1828 по 1855 год. — М.: Издательство академии наук СССР, 1954. С. 208–210. .

Но я отвлёкся, потому что хотел сказать другое: никакого копирайта на такое занятие ни у кого нет, это давняя культурная традиция. И если кто-то хочет покровительственно сообщить народным массам, что всё уже было, то попадает в неловкое положение. Впрочем, как мы знаем, вся мировая культура уже представлена в «Симпсонах», и вопрос о приоритетах закрыт.

Но случай #изоизоляция прекрасен не только сам по себе, как времяпровождение людей, попавших в непривычные стеснённые обстоятельства. Он рождает сразу несколько тем для обдумывания.

Первая тема для рассуждений — почему именно это занятие оказалось так востребовано. Не сочинение весёлых стихов, пирожков и порошков, не игра в электронное буриме, к примеру. Кажется, что тут имеет место не только переход от слова к образу («вот я, а не мои буквы»), который вообще характерен для всей мировой культуры. Действие происходит внутри своего дома, тут ты и себя показал, и людей удивил, и кота погладил — то есть то самое синтетическое искусство, которого так желали все: от Вагнера до удавленной шарфом Айседоры Дункан.

Вторая тема (безумно интересная), почему мы имеем десять тысяч новых девушек с Серёжами (автозамена рулит, но тут явный отклик искусственного интеллекта на «Водил меня Серёга на выставку Ван Гога»). Почему в области тем лидируют десять тысяч девушек с серёжками и горностаями (и им уступает дорогу Джоконда, находясь не на третьих, а на десятых ролях). Там множество усатой Фриды Калло, мёртвого друга народа в ванне и упитанных Данай. Я насчитал примерно десять узловых картин, но это всё требует дополнительного исследования. Тут сложность наблюдения: кроме изощрённых участников, есть люди совершенно непосредственные, идущие в творчестве от души: они знают о какой-то бабе с горностаем, поэтому перетягивают дочери лоб ботиночным шнурком и дают в руки кота, не подозревая, что пятьсот котов уже мучились в других руках.

Почему люди летят именно на эти лампы, как мотыльки, догадываясь, наверно, что будут тысячными повторителями. Это не просто напоминание миру о своём существовании, а отождествление с доступным образом. То есть рассказ о себе теми же способами, как в игре «ассоциации». Поняв, как рождаются эти точки притяжения, мы поймём многое и в обществе, и в искусстве.

Искусство устроено так, что даже стоя перед одной картиной, мы похожи на визитёров к Великому Гудвину

А есть люди, которые сознательно бегут от известных картин, чтобы самореализоваться. Даже у ужасного Ротко нашлись обработчики (а это труднее сделать, чем кажется). Но при обновлениях в сообществе каждые пять минут розыск любой работы похож на поиски тела Мориарти в Рейхенбахском водопаде.

Третья тема немного скучная, она, скорее психологическая, и я вписал её сюда, скорее нехотя.

Это разговор о том, как сладка моральная проповедь на безопасном ровном месте. Искусство так устроено, что универсальных этических критериев в нём нет (и не было). Оно руководствуется совсем другими мотивами. Я с восхищением читал перепалку по поводу художника Шиле (мной не очень любимого) и художника Верещагина (в общем-то любимого) и понимал, что тут нам на пальцах показывают, как сшибается этика и эстетика. Например, знаменитый «Апофеоз войны» был представлен грудой пельменей (с безупречно выставленными тенями), и всё равно он в своей пельменной ипостаси вызвал возмущение: «Показали бы вы это жертвам эпидемии!» или даже «Вы глумитесь над нашими предками!»

Искусство устроено так, что даже стоя перед одной картиной, мы похожи на визитёров к Великому Гудвину, видя прекрасное и возмутительное попеременно. Благодаря людям, что эту #изоизоляцию основали, мы получаем точку встречи совершенно разных людей с разными представлениями о добре и зле (и разной психической устойчивостью). В обыденной же жизни, даже в социальных сетях мы понемногу отфильтровываем неприятные нам высказывания.

В-четвёртых, вся эта общественная машина, штампующая в немыслимых количествах изображения разного качества, даёт участникам не только пятнадцать (теперь уже секунд) славы имени Э. А. Уорхолла, но и возможность пройти тест на остроумие. Это важно: не на шутку, а именно на остроту ума. Хороши не те изображения, что схожи с оригиналом до неразличимости, а отражения и превращения объекта. Значит, всё зависит именно от игры ума.

Но с остроумием есть один неловкий момент. Он в том, что нужно ввести сострадание к тем людям, которые пытаются в этом поучаствовать, мучают детей и домашних животных, а выходит одна срамота. Хочется их как-то погладить и утешить, но объятья запрещено санитарными правилами. При том что в группе зарегистрирована треть миллиона человек там, конечно, будут беспомощные работы. Я не идеализирую людей и не делаю скидок на карантин. Мне часто хочется сказать, ну нет, нет, зачем вы так, и дочку вашу жалко, не надо. Нет, вломиться в чужой уютный дом, где мамы развлекают детей живыми картинами, и порицать их за недостаток вкуса — сущее негодяйство. Но если результат вынесли на публику, так уж извините. Тут участники не должны рассчитывать на снисхождение (на самом деле и тут могут рассчитывать, но уж не должны удивляться злословию публики). Просто они стали настоящими художниками и вступили во взаимодействие с толпой, частью которой только что были сами.

Мне, правда, справедливо говорили, что это не обычный конкурс талантов, а сражение со страхом, часть войны с эпидемией, когда нужна сплочённость перед лицом опасности. Я не могу с этим согласиться: военная мобилизация предполагает дисциплину. «Будем вместе в едином строю, и Отчизну свою, и родную семью, защитим мы в смертельном бою», — и всё остальные слова Е. Карелова на музыку Е. Птичкина. В таких случаях единство достигается, но веселье умирает. А перед нами вольное творчество масс, и именно его свобода превращает тревожную реальность в веселье карнавала.

Наконец, пятая тема: именно из-за того, что участников много, мы можем увидеть, как работает живопись, как устроена загадочная вещь с неловким названием «мировая художественная культура». За это я благодарен даже самым беспомощным фотографиям. Вот это и есть тема уорхолловского «демократического искусства».

Демократия связана с известными издержками. Понятно, что если собрать дюжину гениев на карантине, то получится что-то стильное (или непонятно какое), а вот если принимать всех, то тут довольно сложно (я бы сказал, невозможно) не пустить унылых жалобщиков на нарушенную политкорректность или не очень умных косплейщиков. Просто вовсе невозможно избавиться от них раз и навсегда. Когда-то советские интеллигенты шутили, что нужно развалить Коммунистическую партию простым способом: всем в неё вступив. Так и с проектами типа «Изоизоляции»: уже сейчас его здание потрескивает, как плотина в фильме-катастрофе. В какой-то момент ложки остроумного мёда перестанут перевешивать огромную цистерну дёгтя. Перед нами бешеный горшочек народного творчества, который производит огромное количество объектов. Согласно принципу Старджона, только 10% из них достойны рассмотрения. Но, очевидно, что там есть совершенные шедевры. Те, что не просто веселят, а дают пищу уму.

Итак, вечны ли такие сообщества? Нет, они подобны империям — разрастаются до небывалых размеров, потом приходят в упадок — и глянь: козы пасутся среди развалин. А те тысячи людей, что населяли их, исчезли бесследно. Но всё вместе подлежит анализу весёлой науки — не сейчас, а своевременно. То есть несколько позже.