18+
02.02.2023 Тексты / Статьи

​1+1+1

Текст: Вера Бройде

Обложка: предоставлена КомпасГид

Об исчезновении учителя истории, дерзком ограблении венецианского музея и героическом поиске сокровищ в подвале собственной школы, где учатся персонажи детективов Арру-Виньо, пишет обозреватель Rara Avis Вера Бройде.

Арру-Виньо Ж.-Ф. Расследования в школе / Пер. с франц. И. Филипповой; ил. Е. Варжунтович. — М.: КомпасГид, 2022. — 240 с.

Они пропадают бесследно. Вот были — и всё, уже нет их. Мы, значит, ложимся в кровать и возимся, может быть, час, потом, наконец, засыпаем, а утром, поднявшись на ватных локтях, как будто бы... да, замечаем: чего-то и впрямь не хватает. Исчезло... так-так... где-то, кажется, сорок? Ну да — сорок два миллиона. Не денег — о, нет, слава богу! К тому же их не было столько — чего не сказать о бескровных, невинных и трепетных клетках. Они были частью того, что делало вас человеком: не в смысле, конечно, хорошим, а в смысле — таким, не похожим. И это, наверное, значит... Ну, что-то уж, верно, да значит!

Теряя себя каждый день, приходится, в общем, признать, что мы для Вселенной — лишь пыль, которую можно смахнуть, втянуть пылесосом в мешок и выбросить в мусорный бак. А можно оставить и так — забыть, как дела или шарф. Не так уж, пожалуй, и важно. И сто́ит ли вот удивляться, когда пропадает не столько, а несколько... несколько больше? Допустим, не сорок, а двести... Четыреста или семьсот... А может, и всё, что имелось? Вообще человек — целиком! Учитель, который, вполне вероятно, из этих же клеток составлен... Он, кстати, как раз и пропал. Улёгся на верхнюю полку, сказав тем троим на латыни, что нет ну ни капли сомнений: их ждёт небывалое что-то, и жребий, естественно, брошен... Потом, как и дети, заснул. А дальше... ну, вы догадались.

Искусство терять паспорта и носки, записки, платки, кошельки и ключи, друзей, поезда, города и мечты, крупицы рассудка и всякие чувства — искусство особое, прыткое, смутное. Не многие, надо сказать, им владеют. Владеют в той мере, в какой бы хотели. Тому, разумеется, куча причин: вот это запомнить, вон то не забыть, — а можно ли вызубрить, в принципе, жизнь? Заботы съедают, и чавкают громко. Но есть и ещё кое-что посерьёзней. Кошмарное чувство. Как стыд или флюс. Сидит себе, значит, всё время внутри, наружу — ни-ни, и противно так ноет. Вы знаете, да? Недовольство, оно. Заметно становится классе в седьмом — когда возникает его разновидность, которая связана с собственной жизнью: чертами лица — и характера тоже, отсутствием папы, сестры или брата, наличием денег, ума и тех самых, кого можно выдать за «лучших друзей», ужасной фигурой и маленьким ростом, судьбой этой жалкой, походкой и прочим. И всё же... и всё же... Ведь мало же кто в нём признается просто: ну, может, себе, да и то — лишь во сне, а если кому-то другому, допустим? Опасно всё это... Опаснее даже грабителей, может. Опаснее даже преступников, скажем. Опаснее страха быть схваченным ими. Особенно ночью. В пустующих залах как будто бы спящего замка-музея, хранящего тысячи старых картин, куда их привёл подозрительный тип, замеченный в том же вагоне, откуда со всеми вещами, включая, конечно, и клетки худющего длинного тела, пропал так внезапно учитель, который — что тоже ведь странно — и вправду был, в общем-то, славным. Какой же тут просится вывод? Единственный в некотором роде. Они не друзья, уж конечно. Они не близки и не схожи. Они тут одни, это точно. И да — вот и вывод — позвольте: они, без сомнения, страстно и явно не так, как обычно, а как-то немного иначе — по-новому, что ли? по-взрослому? — ну, в общем, они недовольны. И вы себе это отметьте — отметьте, пожалуй, отдельно, что вовсе не только «потерей» — потерей учителя то есть.

Но тем, что нельзя, как мечтали, неспешно проплыть по каналам, любуясь фасадами зданий, похожих на тонкие вафли, намокшие, впрочем, от чая. И тем, что придётся вернуться: в тоскливый Париж — и в реальность, совсем не похожую, в общем, на шумную площадь Сан Марко, с её голубями и джазом, с её красотой и воздушным — горячим, как жизнь, шоколадом. И тем, что они виноваты — ну, да, виноваты, а как же? А кто потерял Корусанта? Вот-вот. Разве этого мало? Ещё недовольны друг другом: вон тот второгодник, жующий жвачку с пресыщенным видом бывалого парня, не слишком ли медленно мыслит? А девочка эта в огромнейшей куртке, наверное, снятой с кого-то большого, — ну, словно бы всех ненавидит. И тот вон упитанный «гений» — считает себя уникальным, на голову выше всех прочих, тогда как в реальности — младше, но ниже, слабее и толще! И всё-таки — в тайне от прочих, пока ещё скрытой нарочно, — куда как сильнее и больше они недовольны собой. Реми — второгодник который — проник сюда знаете как? Обманом. Обманом! Обманом!!! И совесть теперь его гложет, и нет никого, кто бы понял, зачем он, вообще-то, так сделал. А девочка эта — Матильда, мечтает о том, чтобы быть... быть просто счастливой, наверно: как прежде, с любимой Люси, которой теперь она пишет примерно пять писем в неделю. А «главная гордость лицея», «надежда» месье Корусанта и «подлинный гений» Пэ-Пэ Дежавю — уж он-то чем так недоволен? Умён, как великий Мольер. Богат, как семья Эфрусси. И полон блистательных планов! Которые, впрочем, не сможет... не сможет... ну, да, претворить. Но как же? А «так же», Пэ-Пэ! Ведь ты же труслив как никто. И скуп, как тот самый герой * — То есть скряга Гарпагон из комедии Мольера. . Но главное — ты одинок. Признайся себе, уж в конце-то концов.

А как бы хотелось... До жути! До дрожи внутри и снаружи. До горьких, солёных и стыдных — как дождь этот, значит, противный, вот так вот и льющихся слёз... Хотелось бы, да, — быть получше. Ну, пусть бы немного — чуть-чуть: не этих и тех, что вокруг, а только чем сам вот — на днях, и раньше ещё, и вообще. Ведь это, наверно, возможно? Хотя и отчаянно сложно... Но вряд ли сложнее задачки, какую им за́дал учитель, пропавший почти без следа? И вряд ли опаснее дела, которое надо распутать, чтоб выяснить, где Корусант, и связан ли тип из вагона, бежавший от них по каналам, по площади и по мосту, с известным владельцем полотен, чья ценность на рынке сокровищ равняется сумме бюджета какой-нибудь скромной страны. И так ли уж скверно, вообще-то, — примерно два раза в неделю немного страдать недовольством, направленным внутрь себя? Чуть-чуть-то, наверное, можно... Особенно если всем вместе. А дни разделить на троих — для блага их общего дела...и личного блага, конечно.

Потери, находки, загадки... Бессонные ночи и схватки. Погони точь-в-точь как в «джеймсбонде». И много пугающих версий, которые спутались вместе, как нити вязальщицы пледа. Всё это волшебно же, правда? Конечно, ужасно и страшно — и всё-таки... разве не славно? Об этом мечтают в кровати, пока ещё клеточки целы, пока ещё все не пропали: ну, вот что случится «такое», и как они примутся, значит, рискуя собой, словно в фильме, как серые мыши, бегущие быстро-пребыстро по скользкому полу в столовой, где всюду стоят мышеловки, — как, прыгая и спотыкаясь, они, значит, будут стараться... добраться... добраться до счастья... до сыра... до входа в нору... И, право, не думайте даже, что всё это — список метафор, что можно сказать покороче: рискуют, мол, жизнями, в общем. Помимо сохранности клеток, они ведь рискуют идеей — волшебной идеей о том, что дети способны на всё. А кроме того, тут везде — в столовой той тёмной, и в спальне, и в поезде тоже, и в школе, в музее, конечно, и в лодке, в подвале, где спрятаны тайны, и даже на крыше, откуда всё видно и дышится как-то иначе, а ветер срывает бейсболку, — ещё ведь имеется кто-то. Он с ними, примерно как папа. И в них — как «ребёнок» и автор. Он с каждым из них — вот что важно: нельзя перепутать героев, которые так своенравны. И в этом вот многоголосье, в реальности каждого то есть, а вовсе не в кражах и драках, сидит, усмехаясь, интрига прекрасно написанных книг.

Другие материалы автора

Вера Бройде

​Я иду искать

Вера Бройде

​От мима не сбежать

Вера Бройде

​Дорогая «негодница»

Вера Бройде

​История превращений