Соцреализм
Текст: Владимир Березин
Фотография: из архива автора
Писатель-пешеход Владимир Березин об одном обозначении в отсутствие обозначаемого.
Всякому безобразию своё приличие.
Антон Чехов, «Вишнёвый сад»
Есть слова загадочные, которые употребляют часто, а спроси человека, что это, он только выпучит глаза и начнёт делать руками пассы, взволнуется. Да ещё чего и драться полезет. Таковы слова «патриотизм», «интеллигенция», да и множество подобных. Люди моего поколения, вне зависимости от будущей специальности, учили в старших классах школы слово «соцреализм», вернее, целых два слова «социалистический» и «реализм», которые обозначали что-то хорошее, но не очень понятно что. Споры об этих словах не утихают и сейчас — так всегда бывает, когда поршень истории, начиная новый цикл, движется обратно. Я как-то вёл странный разговор о социалистическом реализме и обнаружил ошмётки этой беседы в дневнике. Можно догадаться, что меня спросили о нём как о методе и заодно — кто они, мастера этого метода.
Я начал говорить довольно занудно, размечая карту определений, то есть с того, что понимал мой собеседник под «соцреализмом». Но мой собеседник тут же ответил: «Ну, это когда с позиции правящего класса. По-моему, сейчас этот метод хорошо используется». Дальше было всё, как в старом анекдоте про ученика, который на вопрос «Что такое химия?» отвечает: «Химия, господин учитель, это когда вы спичку зажигаете».
Возможно, в разговоре было что-то выпущено, иначе непонятно, с чего я был так раздражён, говоря: «Это никуда не годится. Совершенно непонятно, что такое правящий класс — в 1934 году, в 1964 и в 1985. (Если вы не хотите сказать что-то в духе Милована Джиласа). Бессознательный термин „соцреализм“ означал совершенно разные вещи в тридцатые, пятидесятые и восьмидесятые. Иногда под ним просто понимали все произведения, дозволенные советской цензурой к печати.
Если уж вы хотите сказать глупость, то не стоит начинать с „По-моему, сейчас этот метод хорошо используется“. (И поскольку вы анонимны, я могу не миндальничать, а говорить начистоту, не боясь, что вы — какой-то мой знакомый, который сейчас находится в расстроенных чувствах, а к утру исправится)».
Итак, это удивительно пошлая конструкция, потому что у неё очень простая схема работы: для начала берётся сложное явление. Неважно какое — социализм, феминизм или желание носить носки под сандалии (все эти явления — сложные). Потом, о предмете спрашивают так, чтобы у него была дополнительная часть: «Как вы относитесь к Пете, [этому идиоту]». Ну или [этому гению] — неважно какая именно дополнительная часть присутствует в воображении говорящего. В этот момент сложное явление сводится к простому (на самом-то деле всякое сложное явление никуда не сводится, оно остаётся при своих, просто тот, кого спрашивают, понимает, что ему начинают задавать «вопрос Карлсона»: «А ты перестала пить коньяк по утрам?»).
Итак, оказывается, что сложное понятие это «с позиции правящего класса». Или феминизм — «это когда женщины». Или пошлость — «это когда котята». (К этой стадии многие собеседники теряют терпение и начинают биться головой о стену, потому что понимают: вопрошающему нужно объяснять предмет на уровне средней школы и потратить на это много дней. Но я не из таковских, я циник, мизантроп и ничего оттого не боюсь). Пошлость всегда ситуативна — то, что было чистой, беспримесной романтикой, мгновенно оборачивается пошлостью, будучи поставлено на поток.
Какой-нибудь красноармеец, умирающий за свою идею в будёновке — может быть жесток, безумен и опасен, но отнюдь не пошл, а миролюбивый иностранец, покупающий будёновку в сувенирном ряду, покупает пошлость.
При этом я вообще не дерусь на баррикадах, а валяюсь в скверике поблизости, слушая шум борьбы. Всё оттого, что видел и абсолютных упырей-начётчиков, выучивших наизусть не одного Шекспира, и добрых людей, воспитанных «Космополитеном» и сериалом «Южный парк». Пошляка может вырастить что угодно, включая эстетику «Клубника-в-сметане-Доронина-Таня...-как-будто-„Шанели“-накапали-в-щи»
*
— Гафт В. Клубника в сметане // Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 41. Эпиграмма. — М.: Эксмо, 2005. С. 123.
. Даже придыхание к классике, заёмные чувства, могут вырастить пошляка довольно скоро. Гори в аду, анафема!
Ну, и наконец, тут обычно возникает завершающий аккорд: «По-моему, сейчас этот метод хорошо используется».
Или «По-моему, сейчас феминизм на коне».
Или «По-моему, мода — общий показатель культуры».
Ну, и чтобы поддерживать этот разговор, нужно либо быть серьёзным и объяснять, что это за метод, почему он не может сейчас использоваться, что такое класс, и что тем не менее вопрошающий прав, и мир жесток и несправедлив. Либо — нужно как я, написать этот текст для того, чтобы потом показывать ссылку на него тем, кто спросят: «Как вы относитесь к феминизму?».
...пожелтевшие учебники сохранили для нас некоторый список принципов соцреализма
Человек может совершенно искренне задать глупый вопрос — проблема-то в том, что непонятно, что с этим вопросом дальше делать. Хотя можно серьёзно обсудить современные требования к искусству и то, как утверждается «бытие как деяние, как творчество, цель которого — непрерывное развитие ценнейших индивидуальных способностей человека ради победы его над силами природы, ради его здоровья и долголетия, ради великого счастья жить на земле, которую он, сообразно непрерывному росту его потребностей, хочет обрабатывать всю, как прекрасное жилище человечества, объединенного в одну семью»
*
— Горький А. М. Доклад на Первом Всесоюзном съезде писателей. // Первый Всесоюзный съезд советских писателей. Стенографический отчет(репринтное издание). — М.: Советский писатель, 1990. С. 17.
? Или то, как новые секретари парткома требуют от художника правдивого, исторически-конкретного изображения действительности в её революционном развитии. При этом «правдивость и историческая конкретность художественного изображения действительности должны сочетаться с задачей идейной переделки и воспитания в духе социализма»
*
— Устав Союза советских писателей // Первый Всесоюзный съезд советских писателей. Стенографический отчет. Приложение VII. — М.: Советский писатель, 1990. С. 713.
. А сам термин, судя по всему, придумал Иван Гронский в 1932 году.
Впрочем, пожелтевшие учебники сохранили для нас некоторый список принципов соцреализма, что кочевали из учебника в учебник:
«Народность. Под этим подразумевалась как понятность литературы для простого народа, так и использование народных речевых оборотов и пословиц.
Идейность. Показ мирный быт народа, поиск путей к новой, лучшей жизни, героические поступки с целью достижения счастливой жизни для всех людей.
Конкретность. В изображении действительности показать процесс исторического развития, который в свою очередь должен соответствовать материалистическому пониманию истории (в процессе изменения условий своего бытия люди меняют и свое сознание, отношение к окружающей действительности)».
Как бормотали всё те же учебники, метод подразумевал использование наследия мирового реалистического искусства, но не как простое подражание великим образцам, но с творческим подходом: «Метод социалистического реализма предопределяет глубокую связь произведений искусства с современной действительностью, активное участие искусства в социалистическом строительстве. Задачи метода социалистического реализма требуют от каждого художника истинного понимания смысла совершающихся в стране событий, умения оценивать явления общественной жизни в их развитии, в сложном диалектическом взаимодействии»
*
— История русского и советского искусства. Под ред. Д. В. Сарабьянова. — М.: Высшая школа, 1979 С. 328.
.
Метод включал в себя единство реализма и советской романтики, сочетая героическое и романтическое с «реалистическим утверждением подлинной правды окружающей действительности». Утверждалось, что таким образом гуманизм «критического реализма» дополнялся «социалистическим гуманизмом». При этом все понимали под этими словами разные вещи — «соцреализм», возвращаясь к началу этого рассуждения, живёт по тем же законам, что и слова «патриотизм» и «интеллигенция». Он и то и это: и когда в творческую командировку послали, и когда в молодёжном журнале печатают детектив, оснащённый нравственной проблемой комсомольцев, и когда перед вами статуя девушки с налитой грудью и веслом на отлёте, и когда поэзия Русского Севера, и когда дотошно описывают заседание парткома.
Такова его химия.
Андрей Синявский ещё в 1957 году написал большую статью «Что такое социалистический реализм?», распространявшуюся в самиздате. «По-видимому, в самом названии „социалистический реализм“ содержится непреодолимое противоречие. Социалистическое, т.е. целенаправленное, религиозное искусство не может быть создано средствами литературы XIX века, именуемыми „реализмом“. А совершенно правдоподобная картина жизни (с подробностями быта, психологии, пейзажа, портрета и т.д.) не поддается описанию на языке телеологических умопостроений. Для социалистического реализма, если он действительно хочет подняться до уровня больших мировых культур и создать свою „Коммуниаду“, есть только один выход — покончить с „реализмом“, отказаться от жалких и всё равно бесплодных попыток создать социалистическую „Анну Каренину“» и социалистический «Вишневый сад». Когда он потеряет несущественное для него правдоподобие, он сумеет передать величественный и неправдоподобный смысл нашей эпохи.
К сожалению, этот выход маловероятен. События последних лет влекут наше искусство по пути полумер и полуправд. Смерть Сталина нанесла непоправимый урон нашей религиозно-эстетической системе, и возрождённым ныне культом Ленина трудно его восполнить. Ленин слишком человекоподобен, слишком реалистичен по самой своей природе, маленького роста, штатский. Сталин же был специально создан для гиперболы, его поджидавшей. Загадочный, всевидящий, всемогущий, он был живым монументом нашей эпохи, и ему недоставало только одного свойства, чтобы стать богом, — бессмертия.
Ах, если бы мы были умнее и окружили его смерть чудесами! Сообщили бы по радио, что он не умер, а вознёсся на небо и смотрит на нас оттуда, помалкивая в мистические усы. От его нетленных мощей исцелялись бы паралитики и бесноватые. И дети, ложась спать, молились бы в окошко на сияющие зимние звезды Небесного Кремля...» * — Синявский А.Литературный процесс в России. — М.: РГГУ, 2003. С. 172-173. . Но таким образом Синявский острит под конец статьи, потому что так и не может раскрыть тайну бессодержательных мантр, отделить соцреализм от не-соцреализма. Слово скользкое, и диковинной рыбой вырывается из рук.
Оказывается, как в известном школьном анекдоте, только рассказанном наоборот: «слово есть, а жопы нет». Нет и предмета разговора: для одних это слово как та сувенирная буденовка на барахолке для иностранных туристов, для других — просто нечто неприятное, что присваивается советскому периоду истории России. Спору нет, неприятного вокруг нас и в нашей истории хватает, но это не повод не отличать одни сложные явления от других, и формализовать не формализованное.
Не отрицаю, впрочем, что есть психотерапевтические разговоры — это не вопросы и ответы, а утверждения: «Наш Президент — негодяй!» — «А ещё пенсия у меня крохотная» — «Ну так!».