Майский жук
Текст: Владимир Березин
Фотография: из архива автора
Писатель-пешеход Владимир Березин о Незнайке-алармисте и весенних обывателях.
К дому подходит пророк,
Вот и калитка скрипит.
Переступает порог:
— Здравствуйте! — нам говорит.
— Дайте, водицы попить!
— На, — наливаем компот.
— К вам, — говорит, — стало быть,
Скоро холера придет.
— Хлебушка можно поесть?
— На, — подаем каравай.
— Дней, — говорит, — через шесть
Дом ваш сгорит и сарай.
— Мне бы поспать в уголке...
— Спи, — расстилаем матрац, —
Да кочергой по башке:
Бац! — окаянному — бац!
*
— Забабашкин В. Пророк // Литературная газета, 2001. № 40 (3-9 октября С. 16 (Клуб 12 стульев).
Вадим Забабашкин, «Пророк»
Был я как-то на проводах в армию. Дело было довольно давно — служили не один, а два, а то и три. Отцы, сидевшие за столом, и вовсе служили кто по три, а кто — по пять. Деды за столом не сидели — они служили быстро, и остались только довоенными фотографиями на стене. Семья была простая, но с традициями — играл не магнитофон, и даже не гитары: пьяный дядька шевелил мехами баяна. Он пел про приговор и прокурора, припевая после каждой строфы: «И пить будем, и гулять будем / А смерть придёт — помирать будем».
И то верно — начиная всякое дело, хорошо бы задуматься о конце. Всякий раз, если получилось проснуться утром, нужно вспомнить, что жизнь коротка, смерть неизбежна, а Россия — наше отечество.
Впрочем, это всё давно рассказано в романах.
Я видел много страшных пророчеств. Люди, пережившие потрясения, уже не могут избавиться от привычки генералов всё время готовиться к прошедшей войне, а не к будущей. На даче я как-то наткнулся на короб сырых спичек и несколько килограмм окаменевшей соли — старики помнили войну, но запас этот был сделан во время Карибского кризиса.
Ещё звучит в ушах тревожный бубен конца времён в конце девяностых, как с отчётливой тревогой ожидали смены веков, и как ждали грозы двенадцатого года — не с новыми морожеными французами, а с календарём майя. За пару лет до этого оживителя мёртвых Грабового выпустили из узилища, а это, казалось, что-то да значит. Хотя, может, он просто настоящий колдун и охмурил своих тюремщиков. Бубен этот всегда звучит где-то рядом, а тогда кончался календарь майя. А раз кончились карточки, то человеку не жить — это наши граждане хорошо усвоили в эпоху войн и революций. Тогда все узнали, что кончается тринадцатый цикл по 144000 дней, а следующему не быть, он не запасён, как дрова на зиму. При этом одни спорили, по григорианскому ли календарю всё произойдёт или же по юлианскому. Споры были жаркие, не хуже нынешних.
Всякие объяснения тут — дело зряшное.
Всё это напоминает мне мой любимый анекдот о нетрезвом человеке. Этот человек приходит в аптеку и начинает требовать портвейн. Из окошечка отвечают, что это — аптека и портвейном они не занимаются. Пьяный говорит, что всё понимает, знает, что не задаром, и что вот они, деньги.
Из окошечка возмущенно требуют прекратить.
Пьяный, покопавшись в карманах, добавляет мятый рубль (анекдот старый).
— Побойтесь Бога, — произносит он, получив ещё раз отказ, — это всё, что есть.
— Нет портвейна, нет! — кричит ошалевшая женщина в окошечке.
Наконец, пьяный уходит.
Он возвращается через два часа и видит за стеклом объявление, написанной дрожащей рукой: «Портвейна нет».
— Значит, всё-таки был, — говорит пьяница и вздыхает.
Когда американские космические чиновники начинают рассказывать правду о планете Нибиру, астероидах, параде планет, конце света, переходе в другое измерение — веры им нет никакой. В спички и соль есть, а тут — недоверие. Был портвейн, была тайна, от нас скрывали, и оправдания означают — сейчас нет, а раньше всё-таки были. Затёрто тамплиерами, то есть конкистадорами. Был знак в форме змеи, в общем. Причём всё это бормочут люди искренние, симпатичные — и случай этот хорошо описан в русской литературе, которая как всегда приходит на помощь: «Кусок, братцы! От солнца оторвался кусок. Скоро шлёпнется — и всем будет крышка. Знаете, какое солнце? Оно больше всей нашей Земли! Ничего я не выдумываю. Это Стекляшкин сказал. Он в свою трубу видел.
Все выбежали во двор и стали смотреть на солнце. Смотрели, смотрели, пока из глаз не потекли слезы. Всем сослепу стало казаться, будто солнце на самом деле щербатое. А Незнайка кричал:
— Спасайся, кто может! Беда!
Все стали хватать свои вещи. Тюбик схватил свои краски и кисточку, Гусля — свои музыкальные инструменты. Доктор Пилюлькин метался по всему дому и разыскивал походную аптечку, которая где-то затерялась. Пончик схватил калоши и зонтик и выбежал за ворота»
*
— Носов Н. Приключения Незнайки и его друзей // Приключения Незнайки. Рисунки А. Лаптева — М.: Государственное издательство Детской Литературы Министерства Просвещения РСФСР. 1960. С. 8-9.
.
Милый моему сердцу коротышка был честным алармистом, не каким-то некромантом-оживителем. Другое дело, что конец света самая доходная коммерческая идея. Спасаться или не спасаться? Запасти портвейн на даче или хранить там спички, соль? Сколько будет сохранять свои свойства бензин в радиоактивной пустыне, оставшейся от садоводческого товарищества? Или, ладно, встать на холмик повыше и наблюдать приближение майского жука?
И правда — что лучше всего продаётся? Что самое важное? Что самое важное для человечества — его существование. Ну и вот вам ворох романов, несчётное число фильмов — и всё тот же шаманический бубен.
В планы рассудительного человека не должно входить переустройство мозгов не то что человечества, но и своих сограждан. Некоторые харизматичные люди пытались производить такие эксперименты, но ничего хорошего из них не вышло.
...на рынке предсказаний всегда больше ценятся предсказания страшные
Конечность жизни наделяет её смыслом — какой может быть смысл в дурной длительности, когда всякую ошибку можно переделать, нет скорби по упущенному времени и количество сочетаний бесконечно?
Самый главный вопрос, для нормального человека, как ни странно, лежит в области личной ответственности: что ты сделаешь проснувшись, простой человек? Не начнёшь ли суетиться? Впечатлившись концом времён, не поссоришься ли с женой, не напьёшься ли, раздашь ли имущество нищим, будешь ли, как Раскольников валяться на пыльной площади, бормоча слова покаяния?
Во-первых, чаще всего, рассудительный человек думает, нет ли тут какого обмана. Список солнечных обломков, что оказались майскими жуками и негодных календарей очень длинный. И появление нового объекта — не повод перестать завтракать.
Во-вторых, есть такое немного сладкое чувство у честного обывателя, что умучен в супружестве, кого тиранит начальство, и жизнь вообще не удалась — есть у него надежда, что какая-нибудь война, смута, или мировая катастрофа эту суету прекратит, и он начнёт жизнь с чистого листа. Как правило, большинство этих людей сгорает в пламени смут, войн и катастроф с разной степенью мучительности.
В-третьих, на рынке предсказаний всегда больше ценятся предсказания страшные. Если они сбылись, то человек исполняется трепетом и уважением перед пророком, а если ужасы не приключились, то никто не настаивает на этаком приключении.
Окружающий мир непонятен, в нём масса загадочных слов, не объясняющих ничего, учёные удалились в Британию и, судя по всему, не просыхают.
Нас караулит перемена магнитных полюсов Земли, когда все те, кто сумел удержаться за дома и деревья и не улетел в космос, будут сожжены излучением солнца. Взбунтуются генетически-модифицированные овощи и передушат тех, кто остался. Борщевик превратится в опасных триффидов и начнёт шествие по планете (я сам написал об этом повесть).
И честному обывателю приятно как-то спланировать свою жизнь, а спланировать ему не дают. Довольно много людей хотело бы не жизни вечной, а именно рационального использования нынешней. Михаил Булгаков давно угадал это в своём знаменитом романе, когда несчастному буфетчику (впрочем, владельцу двухсот сорока тысяч рублей в пяти сберкассах сообщают, что вообще-то хорошо известно, когда он умрёт — «Умрёт он через девять месяцев, в феврале будущего года, от рака печени в клинике Первого МГУ, в четвертой палате». Дальше делят его сбережения на оставшиеся месяцы и замечают: «Маловато, но при скромной жизни хватит. <...> Да я и не советовал бы вам ложиться в клинику, — продолжал артист, — какой смысл умирать в палате под стоны и хрип безнадежных больных. Не лучше ли устроить пир на эти двадцать семь тысяч и, приняв яд, переселиться в другой мир, под звуки струн, окруженным хмельными красавицами и лихими друзьями?» * — Булгаков М. Мастер и Маргарита // Собрание сочинений в восьми томах. Том 5.— СПб.: Азбука-классика, 2002. С. 329. . Но все эти прекрасные планы упираются в то, что точное счисление есть только в литературе, да и то, в ней же и показано, как сложно сертифицировать пророка, как сложно человеку рассудительному такому пророку поверить, хоть рассудительный человек и понимает: «Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чём фокус!» * — Булгаков М. Мастер и Маргарита // Собрание сочинений в восьми томах. Том 5.— СПб.: Азбука-классика, 2002. С. 107.
Иными словами, приготовления к крайнему часу — индивидуальному или коллективному — занятие довольно бестолковое. С одной стороны — приготовления к нему идут всякий день, с другой стороны, как-то не приготовишься, с третьей стороны, спать в гробу, как старцы — очень практично, но как-то слишком грустно, с четвёртой — что ж не построить космический корабль, если выяснить доподлинно, что от Солнца норовит оторваться кусок и полететь к нам.
Более грозно об этом сказал один человек, умевший ходить по воде: «О дне же том и часе никто не знает, ни Ангелы небесные, а только Отец Мой один». Он, впрочем, был не совсем человек, но это только придаёт большую силу его словам.
Самое интересное, что примерно об этом я думал в тот далёкий год, при прежней власти, когда пьяный шевелил мехами своего инструмента, трещал кнопками и выводил неровно жизненную максиму, о том, что покамест будем и пить, и гулять.