Антропологическое письмо. Часть 2
Текст: Андрей Бычков
Фотография: из архива автора
Размыкание в сторону бессознательного. Пример: Достоевский «Записки из подполья».
В прошлый раз мы говорили об антропологических пределах, которые определяют наш фундаментальный опыт. И сегодня мы поисследуем себя, свой «писательский субъект» с точки зрения размыкания в сторону бессознательного. Здесь нам поможет Достоевский. Я думаю, не будет преувеличением сказать, что с Федора Михайловича в литературе начинается эпоха безумия. Итак, как же нам примерить это безумие на себя? Как поиграть в себе, в своем «писательском субъекте» в Достоевского? Разумеется, речь идет не о копировании или имитации его стиля. Этим пусть занимаются постмодернисты. Нас интересует нечто гораздо более глубокое. Что именно, какие именно «невидимые силы» (выражаясь словами Пауля Клее) открывает в человеке Достоевский? Это, конечно, антропологический вопрос. И, заметим, что открывает он их, прежде всего, в себе. Это его возможность, его собственная, если угодно, психологическая возможность. Заглянем коротко в антропологию Достоевского — наследственную и сложившуюся в силу обстоятельств, и, прежде всего, конечно, антропологию духовного порядка (нас все же интересует не биология, не материализм). Так, еще в детском возрасте, когда Достоевский только учился читать, на него огромное впечатление произвела Книга Иова. Что касается наследственных отклонений, отметим неврастению в роду. Отметим также и приступы эпилепсии. С психологической стороны — неразрешенный Эдипов комплекс, я имею в виду отношения Достоевского с его властным отцом, которого, как известно, в конце концов, слуги задушили в карете подушками. Конечно же, травмирующие жизненные события — осуждение и приговор к смертной казни, за участие в деятельности кружка Петрашевцев (казнь, как вы знаете, была отменена только в последний момент), а также каторга, где Достоевский провел четыре года. Из ментальных особенностей стоит отметить и чрезмерную склонность к рефлексии (не отсюда ли, кстати, забегая вперед, — почти дифференциальное отношение к внутренней реальности, к ее самым тонким моментам?). Здесь, кстати, если говорить о способностях, надо сказать, что Достоевский читал не только художественную литературу, но и философию, в частности, глубоко изучал Гегеля и Канта. Но наша цель, повторяю, все же не литературоведческие знания, а формирование некоего антропологического взгляда, который может приблизить нас к пониманию особенностей, а следовательно, и возможностей того или иного «творческого субъекта», в том числе и нашего. Поэтому и перейдем к этим задачам.
Достоевский нам нужен сейчас как настройщик нашего собственного рояля
Итак, творческий субъект Достоевского. Впервые оригинально (и даже радикально) заявляет он о себе в «Записках из подполья». Именно здесь появляются такие базовые концепты Достоевского, как собственно «подпольный человек», то есть человек, оторванный от реальности, от «почвы», озабоченный своими комплексами, принципиальной «независимостью» сознания от «реальности», его «самодостаточностью» или, как говорит герой «Записок», «инерцией» (заметим, кстати, что все это — извечные философские вопросы). Здесь также впервые проявляется и «говорящее бытие», то есть беспрерывное говорение персонажа. Человек Достоевского как, прежде всего, некое говорение (продвинутым слушателям можно напомнить не только о Фрейде, но и о Лакане, согласно которому бессознательное организовано как язык). Здесь же начинается и великий разговор о воле к власти, о том, что человеку, как выражается персонаж «Записок», нужно только одного — самостоятельного хотения. Здесь также и беспощадно сводятся счеты с романтическим наследием предыдущих эпох (пассажи о «высоком и прекрасном» в грезах героя и низостью его реальных поступков, особенно хороша сатира на русских романтиков — кстати, очень современная — «ни с кем и ни с чем не примиряться, но в то же время ничем и не брезгать»). Проявляется здесь и вся динамическая матрица Достоевского — важна не цель, не «хрустальный дворец», а процесс (вспомним афоризм из «Дневника писателя»: «Надо любить жизнь больше, чем смысл жизни»). То есть мир (прежде всего, конечно, внутренний мир персонажа, а потом уже и фрагментированный «внешний опыт») предстает в некоем турбулентном движении. Что, кстати, отражается и в самом повествовании, на уровне нарратива. Прямолинейные, «статические» траектории уступают место вихрям. Человек перестает понимать себя рационально, логически, в соответствии с неким предначертанным, «божественным» планом. Ставятся вопросы о неопределенности его онтологической ситуации. Конечно, это большой, очень большой разговор. Недаром, о Достоевском написаны тысячи монографий и диссертаций, и по индексу цитируемости он занимает второе место после Шекспира. <...>
В анализе «Записок из подполья» мы выделим сейчас всего лишь один концептуальный момент, нужный нам в контексте нашего разговора о размыкании в сторону бессознательного. Напоминаю, наша цель — поисследовать это размыкание на себе. И Достоевский нам нужен сейчас как настройщик нашего собственного рояля. Итак — почти в самом начале произведения есть концептуально значимый тезис: «Я так и чувствовал, как они кишат во мне, эти противоположные элементы». Вот этими «противоположными элементами» мы сегодня и займемся (вот вам, кстати, и прочитанный Достоевским Гегель). Да и как иначе можно подойти хоть к какому-то «пониманию» этого очень и очень сложного неоднозначного мира, как не через «противоположные элементы»? И именно так Федор Михайлович и начинает свои великие разговоры о душевном смятении. И не случайно, что именно в столкновении, а частенько и во взаимоуничтожении этих фундаментальных противоположных элементов, Достоевский ищет и некое «антропологическое спасение».
«Записки из подполья» это превосходнейший пример «психотерапевтического письма»
Итак, какие же, противоположные элементы занимают персонажа «Записок из подполья»? Вот несколько иллюстраций. Прежде всего, оппозиция воображаемое-действительное. От гадкой действительности герой спасается мечтами обо всем «прекрасном и высоком» (например, грезы о победе под Аустерлицем и о бале для всей Италии на вилле Боргезе и это на фоне истории о том, как герой мучительно готовился и тренировался, как ему не уступить дороги при встрече с офицером, который как-то «переставил» его за плечи со своего пути, даже и не заметив, в бильярдной). <...> Противоположные элементы есть, конечно, и в характере героя. Нельзя не отметить, например, его благородства и прямоты, когда он говорит в лицо своему бывшему однокашнику, пошляку Зверкову на прощальном обеде: «ненавижу фразу, фразеров», «ненавижу клубничку и клубничников», «люблю правду, искренность и честность». И в то же время — ошеломительная низость, когда назавтра же герой небрежно, «с каким-то ухарским видом» сообщает о вчерашних проводах Зверкова своему начальнику Антону Антоновичу — «покутили с приятелями в Hotel de Paris; провожали... друга детства». <...> Одна из ведущих оппозиций Достоевского — садомазохистская, и здесь, в «Записках из подполья» герой то тиранствует, то унижен и даже упивается своим унижением (например, со слугой Аполлоном; опять же слуга и при этом — с именем Аполлон!). Так же и во взаимоотношениях с падшей девушкой Лизой. История с Лизой, буквально кишит этими «противоположными элементами», — тут и плутовство, игра, и искренние чувства, злой персонаж проговаривается, что ему не дают быть добрым, он то герой и спаситель бедной девушки, а то последний мерзавец и негодяй. Из серьезного чувства девушки он, оскорбив ее, предпочитает извлечь «противоположный элемент» ненависти. Кстати, и сам нарратив «Записок», а не только их герой, вообще говоря, так и кишит этими противоположными элементами. Даже и сама двухчастная композиция повести тоже в каком-то смысле состоит из противоположностей. Первая — это теория подпольного человека, а второе — практика.
Таковы будут наши настройки из Достоевского. Заметим также, что «Записки из подполья» это превосходнейший пример «психотерапевтического письма». Автор, копаясь «в ничтожестве своего бессознательного» при этом поднимается — сознательно — на невообразимую историческую высоту, становится великим писателем. Опять — все те же оппозиции.
А сейчас мы поэкспериментируем и со своим бессознательным. Итак, я попрошу вас расслабиться, сесть поудобнее. При желании можете закрыть глаза. Почувствуйте своё тело, то, как ноги упираются в пол, спина откинута. Побудьте в этой реальности сами с собой... Представьте теперь себе, что вы находитесь в каком-то городке, где-то на отдыхе. Близится вечер, вы спускаетесь по тихой улице, идёте, особо ни о чем не задумываясь. Вдруг справа (или слева — вам виднее) вы видите тёмный переулок. Может быть, с названием переулок Достоевского. Почему-то вас туда влечёт, вы заворачиваете. И — замечаете старое здание. Подойдя ближе, вы видите, что это старый заброшенный магазин. Сейчас вы подходите к окну, и через грязное, пыльное стекло, заглядываете внутрь помещения. Обратите внимание на ту первую вещь, что бросилась вам в глаза! Запомните. Внимательно изучите. А теперь отойдите от окна и поднимайтесь обратно на главную улицу. Сейчас вздохните спокойно и возвращайтесь снова в реальность нашей группы... Итак, каждый из вас увидел какую-то свою вещь. Теперь я попрошу вас с ней отождествиться, стать ею, и от лица этой вещи, от ее имени (в первом лице) рассказать, как я там оказался, что я чувствую, какова моя прошлая история? Что будет дальше, какие у вас ожидания? Импровизируйте, говорите, не контролируя себя. Говорите все, что приходит вам в голову. Доверьтесь тому, что вы почувствовали в трансе. Заметьте, что окрашенная чувствами вещь возникла спонтанно. Благодаря моей провокации образ напрямую вышел из вашего бессознательного, минуя контроль. И именно в этом его ценность. Думаю, вы узнали о себе кое-что новое. Дома попробуйте написать на эту тему рассказ.