Изобретение атомной бомбы и ее боевое применение в Хиросиме и Нагасаки не просто повлияли на мировую культуру. В произведениях в жанре постапокалипсиса Третья мировая война и ядерное оружие — одна из самых распространенных причин уничтожения человеческой цивилизации. На почве этого страха появились такие популярные игры, как Fallout, фильмы «Безумный Макс» и «Годзилла», комикс «Хранители», множество романов. Угроза боевого применения еще более страшного оружия, чем урановый «Малыш» и плутониевый «Толстяк» пугает всех, а пока мы напуганы, есть шанс, что трагедия не повторится.

В художественных произведениях об атомной бомбардировке есть много общих моментов. В каждом рассказе, повести, романе, манге вы найдете описание яркой вспышки («ярче тысячи солнц»), после которой наступила тьма — свет застил «ядерный гриб»: «Облако колыхалось, словно огромная медуза. <...> На своей единственной ноге-опоре оно неудержимо двигалось на юго-восток, извергая то красные, то фиолетовые, то голубые, то зеленые молнии. Словно кипящая вода, вспучивалось оно изнутри, росло вширь, каждый миг угрожая обрушиться на наши головы. Не зря назвали облако дьявольским. Это было сущее исчадие ада» * — Масудзи Ибусэ. Черный дождь // Хиросима: Романы; Рассказы; Стихи: Пер. с яп. / Сост. К. Рехо; Предисл. М. Демченко. — М.: Худож, лит., 1985. — 574 с. . Общими будут описания страшных пожаров, изувеченных до неузнаваемости людей, первых жертв лучевой болезни, в том числе среди военных и добровольцев, появившихся в Хиросиме уже после взрыва, разобщения членов семей, словно оказавшихся на разных планетах, горестных вздохов на пепелище. Описание рек Хиросимы, полных трупов: люди прыгали в воду, спасаясь от пожаров, но у них не было сил плыть, и они умирали. Страшные изображения уязвимости человеческого тела: «Черепичные крыши домов на расстоянии четырехсот метров от эпицентра расплавились и стекали струями на землю. Плавился и вспучивался бетон на дорогах. Камни на обочинах тоже расплавились. Воздух был горячий, как лава, вытекающая из кратера вулкана. В этих условиях человеческая плоть и кости были уязвимее, чем мотылек, залетевший в огонь газовой горелки» * — Кёко Хаяси. Пляска смерти / Шествие в пасмурный день: сборник / составл. Б. Раскина; вступ. статья В. Гривнина. — М.: Радуга, 1985. —216 с.

.

Но разнятся детали. Вот девочка, которая несла палочки для еды, даже не заметив, что крепко зажала их в руках. Вот другая девочка, в пепле сожженной Хиросимы отыскавшая древнюю статуэтку дракона, который стал ее лучшим другом. Вот мужчина, который при взрыве потерял очки, вернулся за ними и нашел чуть оплавленными, но с целыми стеклами — в куче покалеченных человеческих тел.

Детали смерти тоже у каждого свои: «Среди детей, приходивших сюда за цветами, мне особенно запомнилась одна белолицая девчурка с коротко остриженными волосами. Ее всегда приводила маленькая старушка, такая же белолицая, очень похожая на внучку. Старая женщина сидела посреди выжженной пустыни, прижимая к груди ребенка. Коротко остриженная головка девочки была запрокинута, в щеку впились осколки, глаза и пухлые губы полураскрыты. Она была мертва. Сверкали белые зубки, в очертаниях рта еще сохранялась детская миловидность. Тело старушки, изодранное в клочья, было похоже на швабру», — пишет Кёко Хаяси о взрыве в Нагасаки. Ей вторит Тоси Маруки, описывая Хиросиму: "Мии-тян тихонько заплакала. Старушка, которая лежала рядом совсем как мертвая, вдруг села, развернула полотняный платок, достала ячменный колобок и дала его Мии-тян. Потом старушка упала на землю и больше уже не двигалась» * — Тоси Маруки. Хиросима. — М.: Компас-Гид, 2001. — 48 с.

.

Будь сильным, как пшеница!

Самое известное в мире произведение об атомной бомбардировке — манга «Босоногий Гэн» (Alt Graph, 2013–2016). Автор культового, шокирующего «Гэна» — Кэйдзи Накадзава, переживший бомбардировку Хиросимы в возрасте шести лет — описывает то, что видел сам или слышал от других хибакуся * — Хибакуся (hibakusha) — так в Японии называют выживших в Хиросиме и Нагасаки и их потомков, дословно — «подвергшиеся воздействию взрыва». Сначала это было неофициальным названием, затем в 1957 году стало официальным статусом, позволявшим получать бесплатное медицинское обслуживание. . Манга создавалась в 1973–1974 годах и насчитывает десять томов (в русском издании выпущено пять книг, каждая из которых объединяет два оригинальных тома). Действие начинается за несколько месяцев до взрыва и заканчивается в 1953 году: на протяжении восьми лет с Гэном, его семьей и друзьями происходят грустные и веселые, страшные и приятные, забавные и ужасные вещи.

Повествование манги бесхитростное и прямолинейное: автор открыто говорит о том, что он против войны, человеческой жестокости и черствости, откровенно обвиняет в произошедшем японский милитаризм и правительство. Часто герои озвучивают мысли автора, подытоживая очередной эпизод: «Все люди в мире должны благодарить Хиросиму и Нагасаки. Ведь они узнали об ужасах ядерного оружия!» * — Кейдзи Накадзава. Босоногий Гэн. Том 5. — Alt Graph, 2016. — 516 с.

.

Здесь много персонажей, историй и отступлений, характер рассказа постоянно меняется с трагического на комический, показывая, что даже после ядерного взрыва жизнь продолжается. Послевоенная, осиротелая, тяжелая жизнь: добыть еды, найти пристанище в разрушенном городе, заново отстроить дом, достать денег на лечение, спасти друга, проучить врага, пережить еще один день. И все-таки это жизнь мальчишек, детей, которые умеют находить радость в самой мрачной повседневности: они шутят, распевают народные песни не всегда приличного содержания, подкалывают и поддерживают друг друга. Но тянется и не кончается история бесконечных потерь спустя годы после взрыва. И не оставляют воспоминания о том страшном дне.

Вот история художника Сэйдзи, которым гордилась его семья. После того, как он получил страшные увечья в Хиросиме, семья стала подвергаться издевательствам со стороны соседей: «Там живет чудище!». Родные с нетерпением ждут его смерти, да и сам Сейдзи утрачивает желание жить: «Вот ведь как получается, Гэн. Тонкая кожа сойдет с тела, а сердца людей меняются до неузнаваемости». Гэн, единственный согласившийся ухаживать за смердящим, покрытым червями, озлобленным человеком, вдохновляет его снова начать рисовать. Но как после Освенцима не может быть поэзии, так и после Хиросимы не может быть живописи, кроме одной: «Лица тех, кого выбросили, как мусор. Лица, которые лишены человеческого облика. Пусть на эти лица посмотрят те, кто сбросил ту ужасную бомбу. Это будет моя последняя картина», — говорит искалеченный художник, и принимается рисовать трупы сломанных, как куклы, сваленных в кучу хиросимцев. Он умирает, не завершив картину.

Вот история Томоко, сестры Гэна, родившейся в день взрыва. Милая малышка своим существованием вдохновляет семью добывать еду, искать работу, не опускать руки. Она становится символом всех потерянных в Хиросиме младенцев: одноклассник Гэна выкрадывает девочку и приносит ее по очереди умирающим матерям, потерявшим дитя в пламени бомбы. Дарит им последнюю надежду: женщины умирают, думая, что их ребенок выжил. Но и Томоко вскоре умирает. Умирают многие, в том числе и мать Гэна.

Вот история Нацуэ, которая хотела стать танцовщицей, но, получив страшные ожоги лица, поставившие на ее мечте крест, трижды пытается покончить с собой. Трижды Гэн спасает ее. Спустя несколько лет она умирает от рака.

Однажды Гэн влюбляется в красивую девушку. Кроме отца, вся ее семья погибла во время взрыва. Гэн и Мицуко гуляют, кормят оленей, любуются осенними листьями, делятся сокровенным и очень-очень счастливы — пока однажды и Мицуко не умирает от лейкемии.

В манге описана жестокость не только войны и бомбы, но и соседей, родственников, бывших друзей, торгашей на черном рынке, высокопоставленных лиц, имеющих власть издеваться над слабыми, — и непонятно до конца, кто настоящий враг, кто ожесточен и творит зло от отчаяния, а кто неожиданно протянет руку помощи. Это мир хаоса, неопределенности, голода и страха, но Гэн не боится, ставит перед собой простые ясные цели, идет к ним и всегда готов помочь близким. Своей прямолинейностью манга напоминает советские истории про пионеров-героев, только здесь больше оттенков — злодей не всегда оказывается злодеем, а добро не может победить только потому, что оно добро, если оказывается слабым и неспособным за себя постоять.

Сама фигура Гэна обретает обобщающие, надчеловеческие черты, становится символом надежды, жизнелюбия, внутренней силы, которые помогают этим людям пережить то, что, кажется, пережить невозможно. Гэн, оказываясь в сложной ситуации, вспоминает слова отца: «будьте как пшеница, которая терпит морозы, ее затаптывают, а она растет сильная и прямая». Гэн с братьями высаживают ростки пшеницы на месте родного пепелища — и скоро там всходят колосья. Уезжая из Хиросимы, чтобы начать новую жизнь в Токио, Гэн из поезда видит, как топчут пшеницу, вспоминает всех ушедших и увозит с собой любовь к потерянной семье и своему многострадальному городу.

Дети атомной бомбы

Героями произведений об атомной бомбардировке часто выступают дети — наверное, потому что их страдания необъяснимы и не могут быть оправданы военной необходимостью. Поколение, пережившее войну, обычно утешается тем, что хотя бы их дети и внуки будут жить спокойной мирной жизнью, но, к сожалению, дети и даже внуки хибакуся могут болеть и умирать от радиации.

Садако Сасаки спаслась во время бомбардировки, десять лет после войны была обычным здоровым ребенком, а потом умерла от лейкемии. Перед смертью она пыталась сложить тысячу бумажных журавликов, чтобы сбылось ее желание. Садако хотела жить. Ее история стала символом мирного движения Хиросимы. Памятники девочке стоят в родном городе и в американском Сиэттле. Ей посвящено множество книг, из которых на русском были изданы две: канадской писательницы Элеоноры Корр «Садако и тысяча бумажных журавликов» («Детская литература», 1987) и австрийца Карла Брукнера «Садако хочет жить!» («Наука», 1964) . Истории отличаются: у Брукнера книга получилась объемная, с множеством сюжетных линий и персонажей, и сам рассказ начинается за несколько месяцев до взрыва. Корр сосредоточилась на последнем году жизни девочки.

Канадская писательница начинает свой рассказ о Садако с шестого августа 1954 года. Садако одиннадцать, и она очень любит этот день. Несмотря на объяснения родителей, что это день памяти и скорби, день, когда была сброшена бомба и погибли многие хиросимцы, в том числе ее бабушка, Садако считает его праздником: «Она вспоминала, как отмечали День мира в прошлом году. Толпы народа, музыка, фейерверк... А какой вкусной была сахарная вата!». В этом году «сахарная вата была еще вкуснее», но все-таки «в толпе было много людей со страшными лицами, изуродованными белесыми шрамами — следами атомного взрыва». Садако мысленно отгораживается от этих людей — ей повезло, она выжила, на ней бомба не оставила следов. Она еще не знает, что скоро тоже станет ее жертвой.

В книге Элеонор Корр есть еще один такой ребенок, девятилетний Кендзи:

— Я скоро умру. У меня лучевая болезнь.
— Но у тебя ее не может быть! — воскликнула Садако. — Ты же тогда еще не родился.
— Ну и что, — ответил Кендзи. — Облучилась моя мама, поэтому и я заболел * — Элеонора Корр. Садако и тысяча бумажных журавликов. — М.: Детская литература, 1987. C.112. .

В книге австрийца Карла Брукнера история Садако расширена до целого романа о последних днях войны и послевоенных годах в Японии. Писатель рассказывает и о военных на базе в Тиниане, откуда вылетел самолет с бомбой на борту, о соседях Садако, о студентах, занятых на трудовых работах в Хиросиме, и даже о японских военачальниках. О том, как голодали и заново отстраивали свои дома хиросимцы, о черном рынке, бандитах и несправедливости. Он так строит повествование, что создается впечатление, будто каждый человек, словно винтик на своем месте, не делал ничего плохого, и только запущенные войной страшные силы действовали на всех, приведя к трагедии. Это не история одной только Садако, это история войны, которая, начавшись, управляет всеми участниками, не давая им принимать собственные решения. И все же люди должны научиться управлять миром, не допуская войн.

Наблюдая, как угасает от лейкемии подвижная смышленая девочка, врачи, американец и японец, рассуждают о том, что ядерное оружие продолжает разрабатываться и производиться, лежит где-то в закромах и ждет своего часа:«Пусть бы все потребовали: „Хиросима не должна повториться!“ И в первую очередь — молодежь. Она плохо знает, что произошло. От нее это скрывают. Родители боятся рассказывать своим детям о страшной катастрофе. Они думают: кто не знает об опасности, живет без забот. Но это неверно. Я утверждаю: тот, кто не представляет себе опасности, не будет бороться с ней» * — Брукнер Карл. Садако хочет жить! Пер. с немецкого В. Я. Шапиро. — М.: Наука, 1964. — 152 с. .

Наверное, именно этот мотив — не дать забыть, рассказать об опасности — двигал японскими художниками, супругами Тоси и Ири Маруки. Они были первыми, кто нарисовал Хиросиму — в 1950 году вышел альбом «Пикадон» * — «Пикадон» — «вспышка», «грохот», так в разговорной речи японцы называли атомный взрыв. , в котором были представлены иллюстрации с короткими комментариями. Именно на этих зарисовках основана написанная позже небольшая книга Тоси Маруки «Хиросима» (Компас-Гид, 2011), в которой она делает попытку поговорить о трагедии с ребенком. В короткой повести, единством текста и иллюстраций напоминающей мангу, рассказывается о семилетней девочке Мии-тян и ее маме, пытающихся выжить в разрушенном городе: о реке трупов, о страшно искалеченных людях, больше не похожих на людей, о погибшей ласточке: «Там, возле ног Мии-тян, кто-то двигался. Это была ласточка: ее крылья обгорели, и она не могла взлететь. „Хлоп-хлоп“». О том, как девочка прошла через весь город, держа в руках палочки для еды, — когда упала бомба, они с мамой и папой завтракали. О том, что она после этого навсегда осталась ростом с семилетнюю, а в ее теле, причиняя боль, по-прежнему, спустя годы, перемещаются осколки стекла. О том, чьи имена она пишет на фонариках в день памяти шестого августа: «Качаются на воде фонарики, словно люди, которых несли реки в день взрыва. „Папа“ — написала Мии-тян на одном фонарике. А на втором написала: „Ласточка“». И еще о том, что «если люди не сбросят бомбу, она не упадет».

Вычеркнутые из мира живых

Авторы произведений об атомной бомбардировке часто указывают на проблемы, которые продолжали испытывать хибакуся в послевоенной жизни. В романе Масудзи Ибусэ «Черный дождь» («Художественная литература», 1985) в центре повествования семья, пережившая бомбардировку: пожилая пара и их племянница. Сигэмацу попал под взрыв, когда ехал на работу в Хиросиму из родной деревни. Теперь, спустя несколько лет, он и его друг Сёкити страдают лучевой болезнью и не могут полноценно работать: «Разумеется, они не могли себе позволить валяться целыми днями в постели. Врач советовал ограничиваться самой легкой работой и побольше гулять. Но как же мог здоровый с виду мужчина прогуливаться без дела по деревенской улице? В их деревне такого сроду никто не видывал». Их здоровые соседи не просто не понимают этого — откровенно осуждают, словно забыв о постигшей их беде:

— У всех работы по горло, а они рыбку ловят. Счастливчики. <...>
— Кого это ты называешь счастливчиками? Если нас, то считай, что ошиблась, здорово ошиблась! Так ошиблась, что дальше некуда. Пошевели мозгами, женщина, и подбери какое-нибудь более подходящее слово, — Сёкити говорил спокойным и вежливым тоном, но кончик удилища, которое он держал в руке, сильно подрагивал. — Послушай, женщина. Мы все больны лучевой болезнью и удим рыбу по предписанию доктора. А ты говоришь „счастливчики“. Вот я хочу работать. Но стоит мне чуть-чуть переборщить, как я начну гнить заживо. И тогда мне конец.
— Стало быть, вам не так уж худо живется?

Племянница Сигэмацу Ясуко была далеко от эпицентра взрыва, но, возвращаясь в Хиросиму, попала под черный радиационный дождь. Несмотря на то, что признаков лучевой болезни у нее не нашли, она не смогла выйти замуж. Ей отказала семья жениха: хибакуся считались ненадежными партнерами для создания семьи. В конце этого тяжелого, печального романа (не без специфического японского юмора, впрочем) Ясуко все-таки заболевает лучевой болезнью и оказывается при смерти.

В повести Кёко Хаяси «Шествие в пасмурный день» («Радуга», 1985) героине, попавшей под бомбардировку в Нагасаки, удалось выйти замуж и даже родить здорового сына: «Во время нашей женитьбы он (муж) сказал мне: „Хоть ты и попала под атомную бомбардировку, все же будем надеяться, что лет десять проживешь. А на этот срок я постараюсь тебя обеспечить“. Впервые мне так прямо определили срок жизни...». Каждые полгода она сдает анализ крови и, постепенно теряя подруг-хибакуся, сама живет в ожидании смерти: «Мы-то радовались, что остались живы, что не получили серьезных травм, но под покровом кожи наши внутренности и кости, пораженные радиацией, медленно разрушались».

В красивой, нежной манге «Город, где вечером стихает ветер. Страна, где расцветает сакура» (Alt Graph, 2019) Фумиё Коно рассказывает о последствиях бомбардировки для нескольких поколений одной семьи. Манга начинается с рассказа о веселой, босоногой (прямо как Гэн) девушке Минами, живущей с матерью в Хиросиме 1955 года. Вокруг отстроены новые дома, открыты лавки, и, хотя еду достать по-прежнему нелегко, в целом жизнь хиросимцев медленно налаживается. По городу развешаны плакаты о проведении Всемирной конференции по запрещению ядерного оружия, но Минами все это как будто не волнует. О том, что она хибакуся, читатель узнает в тот момент, когда ее ухажер предлагает ей встречаться и целует ее — неподалеку от одного из хиросимских мостов. Этот момент нарисован талантливо и жутко: целующаяся молодая красивая пара и плывущие по реке, лежащие на мосту трупы — воспоминания Минами десятилетней давности. Она убегает от парня и погружается в ужасные переживания:«Каждый раз, когда мне кажется, что я счастлива... Каждый раз, когда я любуюсь чем-то прекрасным... Во мне просыпаются воспоминания о любимом городе и его жителях... и я снова переношусь в тот день, когда все это исчезло» * — Коно Фумиё. Город, где вечером стихает ветер. Страна, где расцветает сакура. — Alt Graph, 2019. — 104 с.

. Она постоянно терзается характерным для хибакуся чувством вины и собственного ничтожества: «Об этом не принято говорить. Прошло десять лет, а мы так и не поняли, почему это произошло. Мы знаем только, что однажды кто-то решил, будто наши жизни ничего не стоят. Но мы выжили. Самое страшное во всем этом то, что с того момента мы уступили и смирились с мыслью о том, что ничего не значим». Скоро Минами умирает от лучевой болезни — вслед за своей старшей сестрой, ушедшей через два месяца после взрыва, и маленькой сестренкой, погибшей в тот самый день. «А я была так уверена, что выжила», умирая, думает она.

Следующие два тома рассказывают нам как будто о совершенно других людях, о семье, где есть пожилая женщина, ее сын Асахи и двое его детей, брат и сестра, Нанами и Нагио. Но скоро читатель понимает, что старушка — мать Минами, Асахи — ее брат, отправленный в эвакуацию и не подвергшийся бомбардировке, а дети — племянники. Нагио страдает от астмы, а у Нанами часто кровь идет носом. С ними неохотно общаются сверстники, так как знают, что их семья особенная. Став взрослым, Нагио хочет жениться, но встречает сопротивление семьи своей девушки. Вскоре мы узнаем, что, хотя Асахи не было в городе в день взрыва, его жена, мать Нагио и Нанами, была хибакуся. Нанами размышляет об этом уже иначе, как человек, отстоящий от трагедии на несколько десятков лет: «Мама умерла в 38 лет, и никто не мог сказать точно, были ли это последствия бомбардировки. Когда в возрасте 80 лет умерла бабушка, никто уже не называл это в числе возможных причин. Однако до сих пор остались люди, уверенные в том, что и сейчас Нагио и я можем погибнуть от последствий бомбардировки».

Автор манги Фумиё Коно родилась в Хиросиме в 1968 году. Атомная бомбардировка не коснулась ее семьи, а для нее самой эти события казались далеким прошлым. Подтверждая слова врача из книги о Садако, она думала, что это больше не повторится, а, значит, не следует об этом ни говорить, ни вспоминать: «После переезда в Токио я поняла, что за пределами Хиросимы и Нагасаки об ужасе атомных бомбардировок говорится очень мало. Если я избегала этой темы, то у остальных не было даже такой возможности. Война и атомная катастрофа не коснулись меня непосредственно, но всё же я могу рисовать со слов других, размышляя таким образом о мире и войне».

Обезображенные красавицы

Еще одна категория вычеркнутых из жизни — так называемые хиросимские девы, молодые девушки-хибакуся, в целом здоровые, но с изуродованным лицом. В «Босоногом Гэне» одна из героинь носит платок и глубоко на лицо спускает челку, чтобы скрыть шрамы. В рассказе Ёко Ото «Светлячки» («Радуга», 1985) главная героиня-журналистка берет интервью у такой «девы», живущей уединенно взаперти: «Сейчас передо мной стоял призрак, а не человеческое существо. Белоснежная блузка и нарядная юбка в цветочек еще больше подчеркивали чудовищно безобразное лицо. Быть может, Мицуко Такада специально решила ошеломить меня своей внешностью? Она бесстрастно взирала на меня, даже не поздоровавшись. Я расплакалась» * — Ёко Ото. Светлячки / Шествие в пасмурный день: сборник / составл. Б. Раскина; вступ. статья В. Гривнина. — М.: Радуга, 1985. —216 с. .

В романе «Чужое лицо» («Азбука», 2020) писатель Кобо Абэ, исследуя вопрос внешности, соотношения человеческой оболочки и внутреннего мира, пересказывает придуманное им кино о такой девушке и тоже сравнивает ее с призраком: «Застывший пейзаж. На фоне его, спотыкаясь, бредет тоненькая девушка в простеньком, но опрятном платье, ее профиль прозрачен, как у привидения. Она идет по экрану справа налево, поэтому видна только левая половина ее лица». Эта половина прекрасна, а профиль ее «прозрачный, точно фарфор». Но «правая сторона ее лица оказывается безжалостно искромсанной келоидными рубцами и совершенно обезображенной». Она живет с братом, раздвоенная, разделенная, и «возникает тревога за будущее девушки, которое никогда не наступит, за прекрасную половину ее лица, которое никто не оценит». Как долго можно прожить в таком состоянии в мирное время, когда никто не помнит о причинах уродства и не желает это уродство принимать? История заканчивается самоубийством героини.

Хиросима со счастливым концом

В этом году вышла книга Кэрри Дрюри «Последний бумажный журавлик» («Лайвбук», 2020), в которой современная британская писательница аккумулирует все мифы вокруг Хиросимы в одной счастливой семейной истории.

Несмотря на интересную форму — Дрюри сочетает прозу с нерифмованной певучей поэзией — все же очевидно, что историю написал человек из другой эпохи и другого мира. Японские книги о взрывах полны спокойствия и точности: «ни одного громкого, возмущенного слова, будто речь идет об обыденном, случающемся повседневно» * — Владимир Гривнин. Ожившее прошлое // Шествие в пасмурный день: сборник / составл. Б. Раскина; вступ. статья В. Гривнина. — М.: Радуга, 1985. —216 с. . А здесь много эмоций, много вопросов, нарратив ради нарратива. Кажется, Дрюри больше хотелось написать о собственном дедушке и своих чувствах к нему (на это намекает авторское предисловие), нежели о переживших атомный взрыв японцах.

Дедушка рассказывает внучке историю своей Хиросимы: семнадцатилетние подростки мирно пьют чай и готовят уроки к школе. Это совершенно невозможно в Японии 1945 года, когда все старшие подростки или в армии, или работают на заводах и трудятся на военную промышленность, школы закрыты, а достать чай и еду почти невозможно. У Дрюри бомба врывается в обычный мирный день. В этой истории автор нашел некий общечеловеческий страх, что обыденность порвется, как бумага, разлетится в клочья, как дом под ударом бомбы, сгорит от внезапного пожара. Дрюри пишет не о Хиросиме: историческая конкретика нужна лишь для антуража. Лучевая болезнь названа, но никак не проявлена в жизни главного героя, пожилого хибакуся, дожившего до девяноста с лишним лет. Ничего не сказано о голоде, царствовавшем в Японии в последние годы войны и несколько лет после, о черном рынке, грабежах, попытках заново отстроить жизнь. Ничего этого в жизни Ичиро словно не было: только судьбоносная встреча с американкой японского происхождения Мэгуми в больнице, после чего сразу начинается налаженная счастливая жизнь. Американка и японец создают семью в послевоенной Хиросиме — «мы не враги», говорит Мэгуми, и Ичиро спокойно принимает это. Дрюри пишет эту книгу так, словно никто никогда не был врагами. Все такие понимающие, просветленные, всепрощающие. Современная писательница перелицовывает историю на свой — мирный, светлый, сказочный лад. Да, это настоящая современная сказка с хэппи-эндом. Для хэппи-энда нужна история с журавликами, позаимствованная у Садако. Мечта старика Ичиро сбывается, когда он складывает тысячного журавлика: он обретает потерянную когда-то в горящей Хиросиме девочку Кейко, ныне вполне бодрую старушку, и может больше не мучиться чувством вины, характерным для тех, кто выжил при взрыве, перед погибшими родственниками, друзьями, незнакомцами. Двое выживших и доживших до преклонных лет, имеющие детей и внуков (немногим хибакуся так повезло), Ичиро и Кейко наконец находят друг друга под мирным небом Хиросимы. И хотя книга Дрюри страшно далека от того, что когда-то произошло в Японии, важен порыв, побудивший написать ее: «Я не японка. Я не пережила всего этого. И я не знакома ни с кем, кто был в Хиросиме. И я подумала, что если бы о событиях писали только их очевидцы, люди бы давно забыли прошлое» * — Дрюри Кэрри. Последний бумажный журавлик / Пер. с англ. А. Строкиной. — М.: Лайвбук, 2020. — 304 с.

.

Взгляд с другой стороны

Основной массив книг о Хиросиме и Нагасаки показывают бомбардировку изнутри. Но многие из тех, кого там не было, тоже пострадали, потеряв дом и семью, вернувшись на пепелище. Именно такой взгляд со стороны предлагает в своем романе «Степные боги» («Эксмо», 2009) русский писатель Андрей Геласимов. Действие романа происходит на русском Дальнем Востоке летом 1945 года, незадолго до атомных бомбардировок. Один из героев книги — японский пленный родом из Нагасаки, потомок древнего, но угасшего самурайского рода. Хиротаро, пожилой военный врач, сидит в плену шесть лет, с Халхин-Гола. Тайком ото всех по ночам он ведет записки в надежде, что когда умрет, тетрадь передадут его сыновьям в Нагасаки. Но: «Семья Хиротаро в числе еще сорока тысяч человек сгорела в первые же секунды после взрыва. Они испарились как случайные капли на раскаленной сковороде. Сидя в своем бараке для военнопленных и записывая историю своей семьи в клеенчатую тетрадь, Миянага Хиротаро долгое время был уверен, что пишет послания из мира мертвых в царство живых. Но оказалось наоборот» * — Геласимов Андрей. Степные боги. — М.: Эксмо, 2009. — 384 с. . Единственное, что поддерживало силы уставшего от жизни, смирившегося с жалким существованием в чужой стране японца, была надежда на возвращение домой. На хорошее счастливое будущее сыновей, даже если сам он не вернется. На жизнь после войны. Но его родной город лишили будущего, и хотя эта линия в книге не основная, именно рассказом о судьбе японца и его семьи заканчивает Геласимов. Точно, ёмко, без эмоций описывает он безрадостное возвращение героя из плена — на пепелище.

В повести Александры Флид «Сеул — Хиросима. Август 1945» («Издательские решения», 2015) взята еще более пронзительная нота. Это история любви между двумя врагами: юной кореянкой Гён Ран и японским офицером Кавадой, третирующим местное население. Кореянка поселяется в доме японца, чтобы прислуживать ему, сначала против собственной воли, но время, проведенное вместе, меняет их отношение друг к другу — они больше не враги, а влюбленные. Он уезжает из Кореи, когда узнает о бомбардировке родного города и о смерти матери, но обещает вернуться. В Хиросиме он оказывается в больнице с лучевой болезнью, как и многие, кто приехал сразу после взрыва и получил сильное облучение, а когда возвращается в Корею, его Гён Ран мертва — казнена как предательница за сожительство с ним. Флид бережно обращается с культурными подробностями, например, очень точно описывает обряд проводов японских школьников в армию, но не зацикливается на этом. Для нее самое важное — история возникновения любви, проявления доброты и человечности в хаосе войны. Кавада, вернувшись в Хиросиму, забирает с собой маленькую сестренку своей возлюбленной, пополняет ряды хибакуся и однажды, спустя тридцать лет, все-таки умирает от последствий облучения — в возрожденной Хиросиме, уже начинающей забывать о бомбе и войне.

Основной корпус текстов о Хиросиме и Нагасаки создан писателями-хибакуся вскоре после бомбардировок — так называемая «гэмбаку бунгаку», «литература атомной бомбы». Эти книги не печатались до конца американской оккупации, тема была под запретом. Да и после таким произведениям не уделялось много внимания, как и самим выжившим, ставшими персонами нон грата в собственной стране. Если японское общество старалось обходить тему молчанием, сквозь которое прорывались иногда художественные книги и публицистика (например, «Хиросимские записки» Кэндзабуро Оэ), что говорить об остальном мире? Не так много книг об атомных бомбардировках создано писателями из других стран, и сегодня за эту тему берутся нечасто. Страшные последствия жестокого, циничного, сознательно совершенного разрушения пугают слишком сильно, чтобы можно было осмыслить и правдоподобно описать его теперь, спустя семьдесят пять лет, когда все сложнее поверить в повторение трагедии. Но все-таки новые произведения появляются и, надеюсь, будут появляться, не давая человечеству забыть о воплощении ада на земле. Ведь «кто не знает об опасности, не будет бороться с ней».