Кочевник, уважающий кирпич
Записала Жаннат Идрисова
Фотография предоставлена проектом «Эшколот» / Николай Бусыгин
О великом архитекторе Луисе Кане, его знаковых сооружениях и непрерывном поиске.
15 апреля в музее современного искусства «Гараж» историк Вадим Басс при поддержке культурно-образовательного проекта «Эшколот»
*
— проект «Эшколот» осуществляется при поддержке фонда «Генезис».
прочел лекцию о выдающемся американском архитекторе Луисе Кане. Иллюстративным материалом к его рассказу стали отрывки из фильма «Мой архитектор», снятого режиссером Натаниэлем Каном, сыном мастера.
«Что сделало Луиса Кана „нашим архитектором“ — одной из ключевых фигур в архитектуре не только США и Европы, но и СССР 1970–1980-х годов?» — ответ на этот вопрос слушатели искали вместе с лектором, одновременно постигая величественную простоту появляющихся на экране архитектурных творений.
Истоки
Архитектор Моше Сафди, обсуждая с Натаниэлем Каном его отца, называет того вечным кочевником. Да, именно кочевник, человек, оторванный от места, вечный эмигрант, который жизнь проводит в самолетах между Филадельфией, Даккой и другими местами. Поэтому не привязан к своим родным, близким и, скорее, живет фундаментальными ценностями архитектуры, чем простыми человеческими резонами.
И это определение хорошо рифмуется с фактами биографии архитектора, особенно с началом его жизненного пути. Луис Кан (урожденный Шмуйловский) появился на свет в 1901 году в Эстонии, а в возрасте пяти лет с родителями переехал в США, в Филадельфию. Он с раннего детства проявлял отличные способности к музыке и рисованию. А в старших классах увлекся историей искусства. «У меня был учитель, — рассказывал Кан. — Уильям Грей. И он, я уверен, единственный вел уроки по архитектуре — по греческой, римской, эпохи Возрождения, египетской, готической. И с этого момента я понял, что архитектура станет моей жизнью».
Он выиграл грант на обучение на архитектурном факультете Пенсильванского университета, который закончил в 1924 году.
оография предоставлена проектом «Эшколот» / Николай Бусыгин
Поиск языка
О Кане нельзя сказать, что он сразу громко заявил о себе. Но при этом картина его профессиональной биографии, которая нарисована в фильме, тоже выглядит несколько односторонней: одинокий гений, который до пятидесяти лет без особого успеха бьется головой о стену, пытаясь найти свой специальный язык. Да, был и период безработицы, и трудные времена, но все-таки Кан был профессионально весьма состоятельным и образованным архитектором, принадлежавшим, как и его учителя, ко вполне успешной традиции. Он долго шел к тому, чтобы найти свой способ выражения — но на этом пути много работал, сотрудничал с несколькими филадельфийскими архитекторами, участвовал в градостроительных проектах, проектировал жилье.
Нужно разделять две проблемы, стоящие перед архитектором — профессиональную занятость и поиск собственного языка. В конце 20-х годов Кан отправился в образовательный тур по Европе. Тогда его, как пишут биографы, больше интересовало не прошлое, а современность. Собственно, американская архитектура середины XX столетия есть во многом результат подобного культурного импорта, импорта европейского модернизма (в особенности наглядным это влияние станет, когда в Штатах обоснуются эмигрировавшие из Европы лидеры «Современного движения»). С другой стороны, взаимодействие традиций здесь было многослойным, оно никак не выглядит просто «прививкой» европейского мейнстрима на американский «дичок»: Филадельфия — культурно очень насыщенный город, дух Европы, влияние европейской традиции здесь очень чувствуется.
До середины ХХ века Луис Кан едва ли произвел на свет что-то, что выделяло бы его на фоне других «крепких» профессионалов. В 47 лет он стал преподавать в Йельском университете. Здесь нужно оговориться: американская архитектура стоит на двух ногах: большие офисы, корпорации (подобные SOM)— и университеты. Это очень рефлексивная, очень интеллектуально насыщенная традиция, так что не должно удивлять, что «новый» Луис Кан начинается именно отсюда, из преподавания. И — из новой поездки в Европу.
В 1950 году он едет в качестве architect in residence в Американскую академию в Рим, путешествует, погружается в античность. Это — важный момент в его профессиональной биографии. Как говорится в фильме, теперь для него значение имеют вечность и монументальность. Архитектор возвращается в Штаты, зная, чего хочет — строить современные здания, которые сохраняли бы «ощущение и присутствие» древних руин. Так начинается именно тот Кан, которым «заболели» и американские, и советские архитекторы, и профессионалы во всем мире.
Jatiya Sangsad Bhaban
Знаковые сооружения
С начала пятидесятых строится одна кановская «икона» за другой. В 1951–1953 годах реализован его первый большой заказ, Художественная галерея Йельского университета. Однако в фильме в качестве поворотного пункта упоминается другое, гораздо более скромное сооружение — небольшой комьюнити-центр с банями в Трентоне. Именно здесь идеи Кана об античной архитектуре получают современное приложение.
Настоящая известность пришла к нему после возведения здания медицинских лабораторий Ричардса при Пенсильванском университете (Филадельфия, 1957-1961). Эта постройка сразу получает статус одного из главных зданий послевоенной Америки и всемирную известность.
Очень важным началом в этой архитектуре является не просто акцент на композиционных обстоятельствах, на форме, на том, как работает свет, масса и т. д., но и внимание к самому «ближнему», «тактильному» плану — к деталям, к исполнению. Это, можно сказать, архитектура маниакального рафинирования грубых деталей. И какие-то приметы кановских построек вы потом начинаете находить по всему миру — включая, допустим, акцентирование стены как самодовлеющей плоскости, за которой не обязательно находится какое-то содержание (вспомните очень «пижонские» просвечивающие углы башен в центре Ричардса).
Interior of Phillips Exeter Academy Library, Exeter, New Hampshire (1965–1972)
Среди самых важных работ Кана — художественный музей Кимбелл, ставший одной из моделей музейной архитектуры по всему миру, Йельский центр британского искусства, Институт биологических исследований Солка в калифорнийской Ла Хойе, библиотека Академии Филлипса в Эксетере, Первая унитарианская церковь в Рочестере, Индийский институт менеджмента в Ахмедабаде и magnum opus — грандиозный комплекс парламента Бангладеш в Дакке, законченный через много лет после смерти архитектора. Характерно, что фильм Натаниэля Кана об отце начинается с этой постройки и ей же заканчивается. Впрочем, восточные работы Кана можно трактовать по-разному. В фильме собеседник режиссера рассматривает здание парламента Бангладеш как дар великого архитектора нищей стране, мировой памятник, средоточие и источник демократии, как пример самопожертвования и самоотречения зодчего. Можно посмотреть на этот сюжет и критически, вспомнив многолетнюю историю строительства, когда множество рабочих возводило этот огромный ансамбль буквально вручную. Социальное и архитектурное находятся в сложных отношениях — едва ли, глядя на античный храм или акведук, вы задумываетесь о том, сколько сотен и тысяч рабов его строило.
Диалог с материалом
Одно из самых важных мест в фильме — фрагмент записи кановского мастер-класса в Пенсильванском университете (1971). Архитектор так формулирует свое кредо: «Выражать — значит побуждать. И когда вы хотите что-то воплотить, осуществить, вы должны обратиться к природе. И вот отсюда рождается проект. Если вы думаете о кирпиче, то спрашиваете: „Чего ты хочешь, кирпич?“ И он отвечает: „Я хотел бы арку“. И если вы говорите кирпичу: „Слушай, арки дороги, я могу положить на тебя бетонную перемычку. Что ты думаешь об этом, кирпич?“ Кирпич отвечает: „Я хотел бы арку“. И это важно. Важно чтить материал, который вы используете. Вы не должны разбрасываться: „У нас много материала, и мы можем это сделать так и по-другому“. Это не так. Вы можете сделать дело, только если будете чтить кирпич и превозносить его вместо того, чтобы обманывать его».
Salk Institute
Наш Лу Кан
В фильме о Кане говорят его коллеги, современники, лидеры американской архитектуры. Филип Джонсон: «Лу был самым любимым архитектором нашего времени. Он был человеком. Загадка, как у него вообще были клиенты, поскольку у художников не бывает работы. Он был художником на свой собственный манер. И он был свободным — в отличие от меня». Фрэнк Гери: «У него были проблемы, поскольку он был мистиком, и он был неспособен говорить на языке делового мира. Лу был как глоток свежего воздуха в Америке. Мои первые работы — дань уважения ему».
Влияние Кана не только на американскую, но и на советскую, а также постсоветскую архитектуру больше, чем можно представить себе на первый взгляд. И это разговор не о «плагиате», не о простом заимствовании приемов (хотя бывало и такое). Но в его архитектуре нашли отражение те ценности — и сам способ их воплощения, язык, — которые профессионалы восприняли как актуальное, как лучший ответ на вызовы современности.
В Москве существуют шедевры кановского свойства, например, здания Палеонтологического музея архитектора Юрия Платонова, отчасти — театра на Таганке. Санкт-Петербургу повезло меньше, но все же и здесь есть постройки, которые демонстрируют буквальное следование языку Кана (если говорить о языке как о некотором наборе приемов, элементов, характерных решений, способов использования материала, об общей логике работы с формой, светом, массой и т. д.). Это, в частности, Учебный корпус Ленинградского электротехнического института, над которым работали Наум Матусевич и Виктор Левиаш. Впрочем, такая архитектура требует и безупречного исполнения, а здесь у советских коллег обычно начинались проблемы.
Как Кан стал «нашим архитектором»? Вспомним такой важный эпизод, как выставка «Архитектура США», проходившая в 1965 году в Москве, Ленинграде и Минске. Куратором ее выступал директор отдела архитектуры и дизайна Музея современного искусства (MoMA) Артур Дрекслер. Эта выставка была очень популярна, она оказала сильное влияние на советских архитекторов. Ее каталог, представлявший собой «слепок» американской архитектуры, какой ее видел Дрекслер и другие организаторы, в 70-е годы можно было найти практически в каждой московской или ленинградской квартире. И в этом каталоге были, в частности, снимки кановской унитарианской церкви в Рочестере и медицинских лабораторий Ричардса в Пенсильванском университете — сооружений, которые стали очень важным источником понимания архитектуры как суммы обслуживающих и обслуживаемых пространств, как сочетания глухих башенных «крепостных» объемов и форм прозрачных. А заодно источником разных весьма утонченных решений. Были у советских архитекторов и другие способы познакомиться с работами Луиса Кана. Кстати, и сам архитектор приезжал в СССР с лекциями.
Тип архитектуры Луиса Кана был высоко оценен советскими коллегами еще и потому, что был для них понятен — или казался таким. Они были ориентированы в большей степени на форму, на формальные ценности, на заимствование приема. И в этой части Кан был для них действительно куда более «своим», чем представители других направлений, занятые социальной и философской рефлексией, осмыслением культурных стереотипов и т. п.
Jatiya Sangsad Bhaban
Убедительный и харизматичный
Вклад Луиса Кана в архитектуру можно — со всеми оговорками — описать так: он стал лицом позднемодернистского направления, пытавшегося совместить современность и «фундаментальные ценности» профессии. Он предложил очень убедительный способ проявления этого традиционного начала. И он оказался максимально последователен в воплощении своего видения архитектуры, а будучи и харизматичным художником, и харизматичной личностью, сумел «заразить» им окружающих. Так что в архитектурном смысле это история абсолютного успеха. Хотя, здесь надо согласиться с создателем фильма, этот успех не обязательно должен сопровождаться успехом «в личной жизни» — и Луис Кан был очень сложным человеком для близких, для сотрудников и для заказчиков.