В феврале в залах Регионального отделения РАХ в Красноярске открылась выставка glinskii.ru. Название отсылало на сайт * — Пока, к сожалению, бездействует. , да и сама выставка напоминала, скорее, виртуальную галерею: автор, хоть и без помощи цифровых технологий, переносил зрителя в другой мир.

Выставка иркутского художника Вячеслава Глинского вызвала много споров и эмоций еще на стадии развески. Наверное, поэтому я пишу о ней, спустя столько времени. Картины не укладывались в привычные рамки, всячески бунтовали. Композиция выставки не выстраивалась, хотя составляли её опытные экспозиционеры. В итоге решили ждать автора. И действительно, приехавший на следующий день художник, словно повернул в замке волшебный ключ: несколько незначительных изменений оживили выставку, превратив ее в единый дышащий организм. Впечатление, производимое отдельными холстами, усилилось многократно.

Даже у зрителя, привыкшего к современному жёсткому искусству, эта живопись вызывает яркие эмоции неприятия. Она не настолько радикальна, чтобы быть отнесённой к «актуальному» искусству, но в традициях и технике классической живописи она воплощает вовсе не классические формы. Сюжетные композиции, помещённые по просьбе автора в центральный зал, обрамлены «пейзажными крыльями», но все они принадлежат к единой стихии, поскольку написаны в достаточно небольшой промежуток: с 2013 по 2017 год.

Большую часть споров провоцируют центральные работы, выделенные как основные самим автором. С первого взгляда полотна вызывают неприятие, страх, чувство протеста, ведь на холст выплеснуты самые неприглядные стороны жизни, вскрыто истинное обличие тех пороков, которые в повседневности прячутся под благовидной личиной. Мы и правда стараемся не замечать изнанки: закрываем глаза и скользим мимо, закрываем глаза и разрешаем себе быть такими же, как другие. Художник останавливает нас в этом бездумном скольжении и ставит перед нами зеркало, «Зеркало для героя» (2016), и мы вздрагиваем от отвращения, сталкиваясь с собой. Поэтому первая реакция — отторжение. Трудно признаться себе, что ты и есть тот самый «Сизиф» (2017), изуродованный до неузнаваемости повседневной бессмыслицей («Где голова у него? Где лицо вообще?» — слышится у картины) — нет лица, есть маска. Причём взгляд находит сначала красную с белыми бельмами маску на земле, под ногами, затем только лицо (лицо ли?) центральной фигуры, и лишь внимательный зритель рассмотрит лица, венчающие камень, которые и задают зрителю главную загадку.

Каждое полотно — вопрос, вопрос неудобный, неприятный, открывающий те области, которые сам боишься даже осознавать. И это — ещё одна причина отторжения: чувство уязвимости, незащищенности. Художник словно сдёргивает искусственный покров красивого имиджа, созданного нами, привычного, приросшего, и оставляет нас один на один с неприкрытой правдой. Куда ты определишь себя — в «Хор голых королей» (2015) или на «Корабль дураков» (2015)? Кто твои боги: «Бедоносцы» (2016) или «Рыбоеды» (2016)?

Пустоглазые люди кормят и пестуют единорога. По признанию самого автора единорог для него — образ из лексикона юных, тех, с кем в первую очередь ведёт диалог любой художник — вечный ребёнок в душе. И этот юный хрупкий единорог словно делает этих жутких существ человечнее, спокойнее — не так изломаны их позы, длинные корявые пальцы обретают нежность в прикосновении к беззащитной белой фигурке, к музыкальным инструментам. И единорог растёт от первой картины диптиха («Единорог», 2016), где он вызывает удивление и умиление — насколько можно выразить эти чувства маской, заменившей лицо, — ко второй, где он доверчиво ест из рук. («Кормление единорога», 2017). Обе картины невероятно музыкальны, ритм фигур, контрасты светотени делают видимой музыку, которую играют персонажи, мир вокруг мрачнеет, но они хранят белое чудо. В первой картине волынка и литавры создают настрой странный и торжественный: произошло чудо, его надо обозначить, но не заглушить (потому так тихи литавры — они лишь слегка разведены, приглушены распростёртой ладонью). Ритмы спокойны, фигуры плавно чередуются, общая бело-розовая гамма с тёплыми земляными включениям и приглушённым красным акцентом порождает светлую и тихую атмосферу. Вторая картина — саксофон и флейта, но экспрессия и насыщенность цветов создают эффект хора, бурной наполненности звучания. Мир ополчился на чудо, но странные, изломанные люди берегут единорога, кормят его молоком, ярко белеющим в кроваво-красном кубке, продолжают сопровождать музыкой. Гамма здесь насыщается красно-оранжевыми цветами огня, серой мглой ночного неба. О чём предупреждает художник юное создание, бредящее единорогами?

О юности художник знает не понаслышке: с 2009 года он руководит Детской художественной школой в Иркутске. Своих воспитанников он оберегает от недобрых воздействий реальности, даже со своими картинами познакомить не стремится, однако говорит всё равно с ними. О них. Детям же достаётся совершенно иная ипостась Глинского — Вячеслав Олегович, весёлый, обаятельный интеллектуал, добрый и очаровательный человек, совершенно внешне не связанный с жутковатыми образами своих полотен. Опытный педагог и энергичный директор, он ведёт своих учеников по мирам искусства, выращивая таланты в тепличном мире. Сам же на этом пути он как администратор вплотную столкнулся с самыми жуткими персонажами своих полотен. Однако не утратил ни жизнерадостности, ни мудрости.

Художник полон самоиронии. Автопортрет «Лак пихтовый» (2016) — вовсе не о состоянии измененного сознания, наступившего из-за испарений оной жидкости, а о радости творчества, с которой всегда связан у художника запах растворителей и разбавителей. А ещё автопортретом Глинский называет картину «Добро пожаловать» (2014), где распахнутые настежь ворота отнюдь не гостеприимны. Здесь в иронии проглядывает история отношений с миром, найденный способ взаимодействия: закрытая открытость автора, открытая закрытость образов. Третий автопортрет на выставке позволяет заглянуть в тайну отношений художника и его персонажей. «Автопортрет с химерой» (2017) трагичен, лёгкая ирония оборачивается едким сарказмом: общность жестов, повторение формы, древняя игра в «живое-неживое» заставляет зрителя искать аналогии, интерпретировать. Но цветовая гамма выдаёт автора — чёрно-красная, с пламенеющим из глубины красочного слоя золотом, она придаёт улыбке горький вкус, обращая её в гримасу химеры.

Химеры не оставляют художника и в его путешествиях: вот жутковатая кафкианская Прага, населённая нечистью («Прогулка господина Кафки», 2012, «Немного абсента», 2013), а вот демонический безголовый силуэт — это «Ночной прохожий у дворца дожей» (2013). Не каждому дано увидеть такую Венецию: за масками карнавала, музыкой и пестротой танца художник различает кровавую и чумную историю этого города, его жуткие тайны и неприглядные деяния. Такой Венецию не видят туристы, но видит мастер, глубоко знающий её историю, видит, и продолжает любить,восхищаться её красотой. В полуабстрактных холстах, таких как «Воспоминание о Венеции» (2013), остаётся светлое лёгкое ощущение, город-призрак, отражающийся в воде, растворяющийся в чистой живописи тончайших цветовых переходов.

Именно в пейзажах впервые замечаешь эту удивительную живопись, начинаешь наслаждаться самой фактурой холста, удивительной цветовой гармонией. Мало кто из художников так умеет работать с диссонансами. Не каждому удастся создавать в предельно ограниченной цветовой гамме невероятное разнообразие тончайших переходов и нюансов. Зритель, погружаясь в это сплетение мазков, на миг оказывается в мирах, открытых ещё Кандинским. Когда формы ослабляют свой диктат, действовать начинает цвет, создавая своё повествование, которое обновляет взгляд, и, вернувшись в мир форм, зритель наполняет их новым содержанием, найденным в буйстве первичной материи цвета.

Не художник тот, кто, проведя зрителя тёмными лабиринтами ужаса, не выводит его на свет. Вячеслав Глинский погружает нас в бездны нашего собственного «я», ставит лицом к лицу с мрачными тенями современности, сталкивает с вечными чудовищами разума. Но через красоту живописи, волшебством цвета и гармонией форм выводит зрителя в светлый и ясный мир древнерусских городов, в тёплые переулки Иркутска, направляя к чистым бездонным водам Байкала.