В 80-е и 90-е, особенно на рубеже десятилетий, в СССР происходил настоящий культурный взрыв, с которым не могли справиться ни КГБ, ни комсомол: андеграундное искусство все больше приковывало к себе внимание. Прошли годы, эпоха романтизировалась и обросла мифами. О том, что следует читать, чтобы разобраться в богемной жизни 80-90-х, рассказывает обозреватель Rara Avis Мария Нестеренко.

Героями книги журналиста и прозаика Максима Белозора стали в основном, представители товарищества «Искусство или смерть», одного из самых ярких художественных объединений тех лет, в которое входили художники Юрий Шабельников, Авдей Тер-Оганьян, поэт Мирослав Немиров, лидер группы «Пекин Роу-Роу», Сергей Тимофеев и другие (Ростов-на-Дону рубежа 80-90-х годов). «Волшебная страна» — это сборник мемуарных анекдотов, подчас описанные события кажутся неправдоподобными в своей литературности, хотя автор уверяет, что «Все рассказанное — истинная правда, без капли вымысла». Правдива или нет «Волшебная страна» — дело десятое, главное, что она передает бесшабашный дух южной перестроечной столицы, хотя действие происходит не только в Ростове.

Цитата: «Давтян ночью поймал машину.
— Гвардейская площадь!
— Садись.
— А бить не будете?
— С чего бы это? — говорят. — Садись, не бойся! Приехали. Давтян говорит:
— Спасибо, ребята! — и вылезает.
— Э! — говорят ребята. — А бабки?
— Ну вот! — говорит Давтян. — Я же вас спрашивал!».

В 1994 году немецкая славистка Катарина Венцль приехала в Москву, чтобы писать диссертацию в Институте русского языка. Вместо аспирантских будней она окунулась в бурную жизнь московской богемы. Среди ее героев художники, литераторы, философы, тусовщики и рядовые граждане. Подобно другому немцу, Вальтеру Беньямину, посетившему Москву в 20-х годах ХХ века, Венцль, тоже застала российскую столицу на сломе эпох. И скрупулезно запечатлела в своем дневнике увиденное: абсурд повседневности, алкогольные трипы художников, а также рыжего таракана, ползающего по сырам и колбасам в продуктовом магазине.

Цитата: «Около пятнадцати часов на Лобное место залезает человек, несмотря на мороз, одетый в одни боксерские трусы и перчатки. Встав в самой середине Лобного места, он начинает подпрыгивать, махать кулаками в перчатках и голосить, багровея лицом: „Ельцин, приходи, Ельцин, приходи!“ Ельцин не приходит, зато минут через пять подъезжает милицейская машина и останавливается перед Лобным местом. Из машины выходят два милиционера. Они отпирают ключом калитку, поднимаются на Лобное место и стаскивают оттуда все подпрыгивающего, но голосящего уже тише художника Бренера. Девочка лет десяти, взволнованно дергая руку остолбеневшего отца, случайно оказавшегося с ней среди толпы, наблюдающей за этой акцией, пищит: „Правда, папа, мы стали свидетелями исторического события?!“ Отец на это молчит, а Бренер, перед тем как сесть в милицейскую машину, поднимает кулаки и потряхивает ими, как боксер-победитель».

Как заметил Александр Чанцев в своей рецензии на книгу: «Даже не верится читать, что все эти люди были в одном месте и в одно время». И эти слова, странным образом, лучше всего передают читательское ощущение от этой книги: Курехин, Губайдуллина, БГ, Кривулин, Любимов, молодой Уэльбек, Егор Летов — вот лишь неполный список действующих лиц. География этой книги намного шире, чем в любой другой из этого списка: Семипалатинск, Новосибирск, подмосковные Люберцы, Москва, Ленинград. Но прежде всего, это биография самого Летова. Легендарность возникает за счет описываемых событий, хотя сам Летов на всякий случай предупреждает в предисловии, что «это всего лишь взгляд, не пытающийся избежать упреков в субъективности, именно взгляд, а не мнение».

Цитата: «Курехин решил записать для пластинки „Мелодии“ живой концерт нашего дуэта. В старинном зале капеллы был очень скрипучий паркет, поэтому я не только вышел на сцену босиком, но и передвигался по брошенным на пол резиновым коврикам, которые представляли собой неразрезанные заготовки советских зеленых резиновых мочалок. Программа была тайно посвящена почему-то барону Врангелю. Перед выступлением Курехин попросил меня ни в коем случае не стараться вторить ему, играть — наперекор, играть свою игру. Никаких указаний — на каких инструментах, когда, как — полная свободная импровизация, максимально контрастирующая по артикуляции, тональности, громкости с тем, что будет играть он сам... А незадолго до этого состоялся наш первый — и для него, и для меня — выезд за границу. Мы участвовали в фестивале советского авангарда в Иматре, Финляндия. Музыкальная составляющая у меня как-то уже не очень сохранилась в памяти, а запомнилось то, что мы вчетвером (Курехин, Тихомиров, Каспарян) совершили поездку в Хельсинки на поезде, чем очень перепугали сотрудника советского посольства, заподозрившего нас в попытке побега (Хельсинки — паром — Стокгольм)».

Митьки проникли в коллективное бессознательное значительно глубже, чем можно было бы предположить. Все используют выражения «дык, елы-палы», «сестра», многие, махнув на что-нибудь рукой хотя бы раз бормотали себе под нос: «митьки никого не хотят победить». Скромное обаяние митьковской идеологии (но вряд ли это слово подходит в данном случае) не могло оставить равнодушным никого: сформировалась целая субкультура. В книге Владимира Шинкарева, художника и вдохновителя замечательного движения, рассказывается об истории митьков, их мифе, кодексе поведения, лексиконе и многом другом.

Цитата: «Движение митьков обещает быть более органичным, нежели предшествующие названные движения: под митька почти невозможно подделаться, не являясь им. Митьки одеваются во что попало, лучше всего в стиле битников пятидесятых годов, но ни в коем случае не попсово. На лице митька чередуются два аффектированно поданных выражения: граничащая с идиотизмом ласковость и сентиментальное уныние. Все его движения и интонации хоть и очень ласковы, но энергичны, поэтому митек всегда кажется навеселе».

Книга, успевшая стать библиографической редкостью, за которой стоит поохотиться у букинистов. «Сайгон» — некогда существовавшее в Ленинграде кафе, где подавали знаменитый «маленький двойной», стало одним из центров неформальной культуры. Том состоит из воспоминаний, интервью, поэтических посвящений этому месту; хронологически он охватывает два десятилетия: с середины 60-х до середины 80-х. «Сумерки „Сайгона“» — это панорама эпохи, срез не только богемной среды, но и повседневности: в книге обильно приводятся бытовые детали, так что «Сумерки» будут полезны не только тем, кто интересуется ленинградским андеграундом, но и тем, кто изучает позднесоветский быт.

Цитата: «И что только не рассказывают теперь об этом кафетерии! Одни утверждают, что там был некий творческий центр Северной столицы, другие что-то разводят об особой духовности, третьи — еще чего-то. И мы с ними спорить не будем: пускай — возможно, они к этому относились именно так. И спасибо им, ведь именно благодаря их усилиям теперь, наверно, все уже знают и когда этот „Сайгон“ открылся, и когда он закрылся, и кто из серьезных людей был его посетителями, и какое значение... и прочее. Что сюда добавишь? Только какие-нибудь детали. Но на таком расстоянии ничего уж не разглядеть. И еще одно обстоятельство оправдывает наше бессилие: разве помним мы под солнцем Йорка, что позади зима тревоги нашей?» («Сайгон» как «Сайгон» Сергей (Иванович) Коровин (1949) — прозаик, входил в «Клуб 81». Член Союза писателей Санкт-Петербурга)

Александр Кан — музыкальный критик, радиоведущий на ВВС, популяризатор нового джаза и «связной» между рокерами и джазменами ленинградского андеграунда написал первую книгу о новом джазе 70-80-х годов. Но это не сухая история музыкального движения, это книга-воспоминание. Читатель следует за автором по его пути: Херсон, Тула, Ленинград, потом — Лондон. Среди героев книги: Валентина Пономарева, Сергей Летов, Сергей Курехин, Владимир Фейертаг и другие. Что ценно — описывается и музыкальный советский быт. Кан присутствует и как слушатель, и как участник событий. Именно личное, но достаточно деликатное «участие» автора делает эту книгу особенно привлекательной.

Цитата: «Я любил и хорошо знал преподававшуюся нам историю с ее догматами классовой борьбы и смены общественного строя. Глядя на советский тоталитаризм, я не видел возможности смены его путем протестной борьбы снизу. Таким образом, я пришел к выводу: строй, проповедующий классовую революцию борьбу, слишком хорошо осознает для себя ее опасность и полностью элиминировал возможности ее успеха».

Курехин был одной из ключевых фигур эпохи. Без его «Поп-механики», «Ленина — гриба», музыкального ринга, «Двух капитанов — 2» представление о рубеже 80-90-х было бы не полным. Из-за карнавальной праздничности его выступлений на публике часто забывается, что Курехин был еще и замечательным композитором. Книга Александра Кушнира не только рассказывает нам о биографии авантюриста высокого класса, но и раскрывает трагическую историю человека, чьи идеи были не поняты в свое время.

Цитата: «Периодически Капитан приглашал Каравайчука выступить в „расширенном“ составе „Поп-механики“, — в частности, немного поиграть на рояле, по которому ползают голодные леопарды. Олег Николаевич с видимым удовольствием соглашался, но в последний момент ехать на концерты отказывался. Делал он это поистине виртуозно: один раз сказал, что у него горло покрывается перламутром, в другой раз заявил, что с него начинает сыпаться рыбья чешуя. А в третий раз придумал что-то еще. Курёхин не обижался и на одном из альбомов поблагодарил Каравайчука за „ночные разговоры о Моцарте“. И это была всего лишь одна из множества тем, на которые эти два эксцентрика могли общаться»

Тимур Новиков — ключевая фигура художественного ленинградского андеграунда 80-90-х, основатель группы «Новые художники», идеолог и расшатыватель устоявшихся норм. «Врут о себе только правду» в книге сам Тимур Новиков, художники, музыканты, поэты, кинорежиссеры: Олег Котельников, Георгий Гурьянов, Виктор Цой, Сергей Бугаев (Африка), Евгений Юфит, Аркадий Драгомощенко, Константин Звездочетов, Сергей Шутов и многие другие. В сборнике богато представлен материал по изучению реального быта художников позднесоветского Петербурга. Из отдельных рассказов складывается не только биография Новикова, но и картина художественной жизни 1980-2000 годов: живая, неакадемическая история авангарда рубежа 80-90-х.

Цитата: