18+
16.08.2016 Тексты / Интервью

​Василий Авченко: Тайное имя селедки

Беседовал Александр Чанцев

Фотография из архива писателя

Выход книги «Кристалл в прозрачной оправе: рассказы о воде и камнях» владивостокского писателя Василия Авченко стал поводом для разговора о Японии, дальневосточном сепаратизме, коммунизме и мечтах.

— Василий, во всех своих книгах вы столько писали о Владивостоке и Дальнем Востоке, что по праву являетесь его почти официальным певцом. А что для вас самое яркое в вашем городе? Те несколько деталей, что вспоминаете вы, что поведаете никогда не бывавшему у вас иностранцу или тому же москвичу?

— Мне сложно ответить на этот вопрос именно потому, что я слишком много знаю о Владивостоке. Или даже так: потому что я — его часть. И наоборот. Сложно описывать свои внутренние органы — сердце, например.

Но поскольку надо что-то определённое сказать... Наверное, это стык, граница. Граница суши и моря, Европы и Азии. Пограничная зона. Это многое определяет, даже если мы об этом вовсе не думаем.

— А Тихоокеанская республика из вашей совместной с И. Лагутенко книги «Владивосток 3000», базирующаяся в свободном, процветающем и прекрасном Владивостоке, — это же не совсем утопия, чуть больше, чем мечта, правда?

— И утопия, и мечта... Или просто метафорическое изображение действительности — но только одной её стороны, светлой, идеальной. Есть, разумеется, и другая. И она там у нас тоже показана. Книжка — о единстве и борьбе этих противоположностей. Кое-кто увидел в ней манифест дальневосточного сепаратизма — но это, конечно, чушь.

Интересно ещё то, что либо мы с Ильёй предсказали какие-то вещи, либо их запрограммировали, либо нас прочитал кто-то из принимающих решения. Многие вещи, придуманные нами, уже стали реальностью. Во Владивостоке появились мосты, Владивосток стал свободным портом. В Приморье ввели региональный орден Морской звезды. У нас упомянута киностудия имени Юла Бриннера — теперь губернатор говорит и о киностудии. В нашей книге бесплатно дают морской надел каждому гражданину Тихоокеанской республики — а теперь мы видим, что начинается история с «дальневосточным гектаром», пусть мутноватая... Так что — да, больше, чем мечта. Мечты иногда сбываются. Вот и говори после этого, что большие чиновники не прислушиваются к литературе. Надо быть поаккуратнее со словами, а то они воплощаются с подозрительной буквальностью. В следующий раз буду мечтать предельно осторожно и продуманно.

...предпосылок для возникновения дальневосточного или сибирского сепаратизма сегодня нет

— С сыном Юла Роком я делал первое в своей жизни интервью — он, как я знаю, частый гость во Владивостоке... В «Правом руле» вы говорите и о негативном аспекте дальневосточной идентичности — том действительно сепаратизме, к которому может привести восстание в результате запрета японских машин. Вы часто пишете, что сожалеете о распаде СССР, вашей настоящей родины («Наша Родина — СССР»), и говорите о том, что мечтали бы о новой великой стране — «новой Российской империи, втором СССР, четвертом Риме» («Правый руль»). Это тоже утопия — или еще что-то можно сделать, не только надеяться?

— Да, Рока во Владивостоке знают, кажется, все. Недавно он представлял у нас русское издание своей книги «Империя и Одиссея» о четырёх поколениях семьи Брин(н)еров — рекомендую.

Думаю, предпосылок для возникновения дальневосточного или сибирского сепаратизма сегодня нет, это такой же миф, как китайская якобы экспансия на российском Дальнем Востоке.

Что касается СССР — дело не только в том, что это моя родина, а в том, что — при всех оговорках и расхождениях практики с теорией — это было общество, построенное на стремлении к справедливости, на стремлении вверх (во всех смыслах — от добра в человеке до космоса). На уважении к труду, большому делу, познанию, созиданию. На идее счастья (или достойной жизни, или возможности реализоваться) для всех, а не только для избранных. На принципах, близких — несмотря на внешний, формальный атеизм советского общества — к христианскому пониманию природы человека. Это был вызов тому порядку вещей, который тогда считался общепринятым, да и сейчас многими считается таковым — имею в виду капитализм, рынок, буржуазные ценности и всё такое. Вообще СССР — понятие не менее разнородное, чем Дальний Восток: есть Чукотка, Приморье, Якутия, Сахалин, всё — разное... Так и тут: есть СССР 20-х, а есть СССР 80-х, а между ними — ещё несколько СССР-ов, и нужно понимать, что именно мы имеем в виду, говоря «СССР» или «советский человек». Не выношу высокомерно-пренебрежительного «совок», не терплю пинков мёртвого льва, которые продолжаются и сейчас, спустя четверть века после распада Союза, что позволяет думать, что советская идея жива, иначе она не раздражала бы столь многих. Да и чисто с точки зрения «эффективности», «успешности» и «конкурентоспособности», столь превозносимых идейными противниками советского строя, СССР был обществом выдающимся, бесподобным, титаническим. Это было сложное общество, не сводимое к одномерным картинкам с любым знаком, его нужно изучать, осмыслять, как это делали, например, Александр Зиновьев или Сергей Кара-Мурза. Но в этом деле — в уровне осмысления, в интеллектуальной добросовестности — у нас огромные провалы. Почему-то многие говорят о якобы произошедшей реставрации СССР, не умея или не желая отличить внешнюю, символическую сторону (михалковский гимн, патриотическая риторика, фактическая однопартийность...) от внутренней сути. Фактически, несмотря на всю эту словесную маскировку, в стране продолжается ультрарыночная, антисоветская по существу политика — прежде всего экономическая, социальная. Распределение благ — материальных и нематериальных — происходит по правилам самого дикого капитализма, примерно как в книжке Носова «Незнайка на Луне». Ну и так далее. Нужно же отличать Аркадия Гайдара от Егора Гайдара, Косыгина от Медведева, авианесущий крейсер ТОФ «Минск», в 90-е проданный китайцам на гвозди, от яхты Шувалова.

Вышесказанное не значит, что «мне в СССР всё нравится» и «я хочу его вернуть». Не следует упрощать и передёргивать.

Так вот, отвечая на ваш вопрос: надеюсь, не утопия. Другое дело, что новая Российская империя (или новый Советский Союз, как угодно) должны соответствовать новым историческим условиям. Ничего нельзя вернуть, восстановить механически. Но есть определённая преемственность. Возникают новые формы, новые воплощения каких-то устойчивых идей — уже на очередном витке диалектической спирали.

...никакой экспансии Китая я не вижу

— А китайская экспансия на Дальнем Востоке действительно миф? Нам «на Западе» (как вы в своих книгах называете все, «что за Уралом») в любом случае видно хуже, чем вам из Владивостока...

— Иногда бывает и так, что лицом к лицу лица не разобрать, но никакой экспансии Китая я не вижу. Китайцев на Дальнем Востоке крайне мало, куда меньше, чем таджиков, но никто же не говорит, что Таджикистан хочет захватить Сибирь? Или что Россия хочет покорить Польшу, например? После падения рубля китайцев у нас стало ещё меньше — им теперь невыгодно работать у нас. Зачем им жить на Дальнем Востоке, врастать в чуждую среду, терпеть унижения от наших контрольных органов, если можно жить и работать в тех же провинциях Хэйлунцзян или Цзилинь? Ещё один миф — это перенаселённость Китая, особенно северо-западного, граничащего с нами. Там масса сравнительно пустынных земель. Больше скажу: мне симпатичны китайцы, живущие и работающие во Владивостоке. Их «чифаньки» — дешёвые кафе — придают городу особый колорит. За свои услуги — на рынке, в парикмахерской, в точках по ремонту обуви... — они берут копейки. Приветливы, на лету усваивают русский язык, берут себе русские имена.

Но в Москве почему-то верят в миф о «жёлтой угрозе», неведомо откуда взявшийся. Хотя ведь это русская армия была в Пекине, а не китайская в Москве. Почему никто не говорит, скажем, о финской угрозе? О французской? О немецкой? Но когда я об этом заикаюсь, люди с Запада часто кивают головами, а потом отвечают: «Нет, но всё-таки Дальний Восток скоро отойдёт Китаю, всё-таки китайцы хотят захватить Сибирь...» Какой-то въевшийся в массовое сознание информационный вирус, природы которого я не вполне понимаю.

— Кажется, сейчас говорят, уже об угрозах цветов всех флагов... Я недавно разговаривал с Петром Алешковским по поводу его нового романа о вымирании деревни. И хотя его роман выносит почти безнадежный приговор, сам он говорил, что, возможно, деревне обещано новое качество (условно говоря, на смену деревенским придут дачники). Вы все время горько пишите, что российский Дальний Восток, Сибирь пустеют (миграция в столицы + «естественная убыль населения», хотя что в ней естественного?). Сейчас предпринимаются какие-то политические меры — Владивостоку вернули статус порто-франко, созданы ТОР, хотели выдавать свободно землю... Тут надежда есть?

— Надежда всегда есть, и хорошо, что Дальний Восток сейчас становится в некотором смысле модным, что о нём вспомнила Москва. Другое дело, что эти новые механизмы развития (или спасения) региона зачастую оторваны от реальных условий — видимо, потому, что разрабатываются в кондиционированных московских кабинетах. Нынешний «свободный порт» — это вовсе не дореволюционное «порто-франко»: тогда был беспошлинный ввоз ряда товаров, сейчас говорят лишь о налоговых льготах для бизнесменов-резидентов. К тому же замах был большой, а на деле всё выхолащивается: говорили, например, о безвизовом въезде иностранцев, а сейчас уже об «упрощённом визовом». Многие бизнесмены разочарованы, в том числе иностранные. Не знаю, как заработает этот механизм. Есть опасения, что на первом этапе за счёт тех самых льгот бюджет только потеряет. Надеюсь, пар не уйдёт в пиар... ТОРы — идея вроде бы неплохая, но мы имеем негативный опыт СЭЗ и ОЭЗ, так что поостерёгся бы пока радоваться. А дальневосточный гектар — инициатива вообще более чем странная. Дают участки под некие проекты — но не в собственность, и не рядом с городом, а в глухомани, куда даже нет дорог, не говоря об электричестве или водопроводе; и зачем они нужны? Эта инициатива мне лично видится мертворожденной — если только государство не изменит принципиальным образом правила выделения этого самого гектара (в части географии, в части прокладки коммуникаций и так далее).

Авченко В. Кристалл в прозрачной оправе. Рассказы о воде и камнях. — М.: АСТ, «Редакция Елены Шубиной», 2015. — 352 с.


— В «Руле» у вас было очень меткое замечание — что дальние земли, российские ultima thule укреплялись за счет тех, от кого метрополия-империя избавлялась (ссыльные) или тех, кто избавлялся от гнета государства сам (беглые)... И чтобы закончить с политикой. В «Кристалле» в ваших детских воспоминаниях коммунизм сравнивается с океаном, из которого, как из общего котла, можно вечно черпать, не отдавая при этом большую часть своих сил и жизни существованию в качестве «офисного планктона». И вы так критикуете нынешний российский и западный консьюмеристский строй в целом, что есть основания заподозрить вас в некоторой симпатии к анархизму. Близок ли вам анархо-коммунизм имени П. Кропоткина? Кого вообще из идеологов того или иного вида государственного переустройства вы читаете с наибольшей симпатией?

— Анархо... — едва ли... Вообще я человек достаточно консервативный и при этом «левый». Коммунистические идеи разного толка, даже откровенно утопические, по-прежнему вызывают интерес. Не думаю, что они остались в прошлом, потому что «конца истории» не предвидится, человеческая мечта об идеальном и справедливом обществе никуда не делась, а тупик рыночного «общества потребления», в том числе нравственный, по-моему, становится всё очевиднее. Что касается идеологов — интересны-то многие, но чтобы выделить кого-то, да ещё в качестве ориентира — наверное, не могу этого сделать.

Влияния Лимонова на плюс-минус наше поколение трудно избежать

— Некоторые элементы вашего стиля — образность вроде «студенистые улиткоподобные люди» («Руль») и письма в целом (переход от ингредиентов соевого соуса к рассуждению о мироустройстве — весь «Кристалл» это одно большое эссе, браво!) навели меня на еще одно предположение — вам близок Э. Лимонов?

— Влияния Лимонова на плюс-минус наше поколение трудно избежать, а ещё труднее попытаться его отрицать. Священный монстр, великий и ужасный, ересиарх, герой, пророк, писатель и одновременно — собственное произведение; улавливающий сигналы из космоса локатор, человек, изнасиловавший свою судьбу и навязавший себя миру... Лимонов — единственный в своём роде, краснокнижный, специальный человек. Не обязательно любить его или во всём с ним соглашаться, но это фигура гигантского масштаба. Другое дело, что не вижу смысла ему подражать в литературе. Иногда читаешь кого-нибудь из молодых и видишь: ну явно же подражает, осознанно или нет, и получается нехорошо. С другой стороны, какие-то ритмы, подходы, оптические тонкости — возможно, они усваиваются и помимо твоей воли, начинают жить уже в тебе...

Вы провели дальневосточную параллель, написав монографию об эстетике Лимонова и Мисимы. Могу добавить свою: Лимонов высоко оценил мумийтроллевский альбом «Морская». А его подросток Савенко «с вокзала поедет во Владивосток, потому что здесь, на Салтовке, ему больше нечего делать».

Смерть не может не интересовать, она в природе человеческой

— Не могу не согласиться, мне даже приходилось об этом писать — если кто-то из нашего поколения воспринял Лимонова творчески, то другие просто так одалживали шинель и пошитые когда-то подрабатывавшим портняжеством Лимоновым штаны... Чтобы закончить с «невеселыми» темами. В «Руле» вы писали, что любите «некрофильские телепередачи», как тянет иногда (как в «Автокатастрофе» Кроненберга) свернуть с крайней левой полосы на встречку, в «Кристалле», развивая, как Роже Кайуа в книге «Вглубь фантастического. Отраженные камни», настоящую философию камня, постоянно подчеркиваете бренность и краткость, по сравнению с теми же камнями и океаном, человеческого существования. Тема смерти вам интересна? Как бы вы хотели умереть?

— Не то что я люблю эти самые передачи о ДТП и тому подобное, но они чем-то завораживают, — это правда, даже если сама картинка внушает страх и отвращение. Этакое заглядывание в пропасть, эстетика распада и гибели. Смерть не может не интересовать, она в природе человеческой. Страшные вещи. Помню, как-то на охоте не мог оторвать глаз от только что убитого, освежеванного и разделанного зверя, органы которого, лёжа в эмалированном ведре, продолжали сокращаться; где она, грань между живым и неживым?

Знание о неизбежности собственной смерти, возможно, и есть одно из основных отличий человека от животных, которое предопределяет многое в человеческом поведении. С другой стороны, не могу сказать, что я зациклен на этой теме, — жить интереснее. И хочется жить долго, потому что после 30 чувствую, как количество прожитых лет переходит в какое-то новое интересное качество. Вот сейчас читаю ЖЗЛовскую биографию Валентина Катаева, написанную Сергеем Шаргуновым, и восхищаюсь тем, что Катаев в преклонном возрасте не только не утратил творческой энергии, но, напротив, взял свои новые вершины. Правда, это пример нечастый...

Как хотел бы умереть? Да никак, не знаю. Как придётся. Единственное — хотелось бы осознать миг своего перехода к небытию или иному бытию, зафиксировать, понять для себя: «Вот оно, да».

Вернемся к Владивостоку. Меня поразило в свое время ощущения совершенной почти заграничности во Владивостоке: разница с Москвой во времени больше, чем с Японией (когда я говорю друзьям, что на самом деле солнце восходит над Россией, а не над Японией, мне не верят), сплав корейской, китайской и японских культур... В своих книгах вы много пишите о «японском» и вообще АТР элементе в городском быту, культуре, кухне. И даже признаетесь, что ментально, гастрономически и так далее близки к Японии. Сейчас «японскость» города увеличивается или нивелируется? Спрашиваю так, потому что процессы глобализации нивелируют все — в Москве сусечных, и весьма дурного качества, уже больше, чем в Токио, в Японии же я как-то по заданию коллег выбирал в ТЦ под Токио аутентичный подарок, но сами продавцы не могли найти ничего Made in Japan, а сам ТЦ был братом-близнецом какой-нибудь нашей МКАДной «Меги»...

— Действительно, Япония живёт по иркутскому времени, как ни странно. Кстати, можете посмотреть по карте — часть Японии расположена западнее, чем Владивосток, так что страна восходящего солнца — это мы. А с точки зрения жителей Южно-Курильска (рекомендую роман Александра Кузнецова-Тулянина «Язычник»), Япония — вообще страна заходящего солнца в самом прямом смысле слова.

Что до заграничности, мне кажется, это ощущение преувеличено. Владивосток, при всей нашей близости к АТР, при всём нашем локальном кокетстве — мол, мы всё знаем о Китае, о Японии, о Корее... — на самом деле скорее нормальный российский город. У нас вообще удивительно однородное общество, если сравнить хоть с тем же Китаем. Есть какие-то регионализмы, местные фишки, но это такие мелкие нюансы, не более чем «специи».

...представление о Владивостоке как об этаком азиатском городе — скорее миф

Так что японскость Владивостока — где она? В смысле автомобильном — да, остаётся, хотя сейчас у нас уже масса леворульных машин из Европы, Америки. Японцев в городе почти нет, японский бизнес практически не представлен. Думаю, в этом смысле Москва — более ояпоненная. Китайцев больше, но тоже не так много: пара рынков, гроздь «чифанек» — и всё. Ну, пян-се продают и шпатлёвку «террако» (это уже корейские штуки), ну так что с того — и в Москве пян-се уже есть. На самом деле мы, при всём соседстве, при том что все были в Китае и в Корее, очень слабо знаем эти страны, их язык, культуру. Мы куда лучше (как и любой средний россиянин) знаем культуру Западной Европы или США. Кто знаком с рок-группами Китая или Кореи? Если бы Илья Лагутенко не придумал несколько лет назад рок-фестиваль V-ROX, они бы к нам не приезжали, только благодаря фестивалю мы хоть как-то начинаем узнавать, о чём и как поют наши соседи. Так что представление о Владивостоке как об этаком азиатском городе — скорее миф. Судя по литературе, до революции или даже до конца 1930-х он действительно был таким азиатско-тихоокеанским городом-космополитом, где китайское, корейское, японское, «инородческое» население могло зашкаливать за половину, что понятным образом отражалось на языке, привычках, социальном поведении владивостокцев. Сейчас это давно не так. Тем более — глобализация, о которой вы говорите. То есть японской машиной, корейским «самсунгом» и китайским рестораном сейчас не удивить ни парижанина, ни москвича. Разве что правый руль, те самые «чифаньки» (дешёвые китайские кафешки с «чаевыми наоборот» и весёлым персоналом) и северокорейские строители как-то отличают Владивосток от других российских городов. Ну и море. Но море много где есть — в Мурманске, Махачкале, Севастополе, Петербурге...

— V-ROX — совершенно прекрасная вещь, да, за которую Лагутенко срочно надо представить к ордену Морской звезды, на них приезжала моя любимая японская группа Ego-Wrappin', а если японские группы как-то знают (пресловутый J-Pop, не к ночи будет помянут), смотрят уже корейские сериалы, то корейская музыка — до сих пор полная terra incognita. Внешнее впечатление все же говорит об иноземности и восточности Владивостока — в том же «Мумий Тролль баре» подавали папоротник по-китайски, гребешки и неизвестную даже по имени у нас скоблянку, а официантками были не таджички, а обрусевшие кореянки... И, кстати, о море. И раньше, и в «Кристалле» особенно вы говорите, что после смерти хотели бы слиться с океаном, отдать свое тело на корм еде, как дань кормящему людей океану. Вы пишете также, что чувствуете родство с камнями, родство с водой. «Камни и вода дают удивительное ощущение связи всего сущего. Это иногда ускользающее, а иногда накрывающее с головой чувство единства всего со всем — самое сложное и самое важное. Неуловимое, миражирующее, то ли математическое, то ли божественное (впрочем, это одно и то же) всеподобие и всеединство. Нет серьёзного различия между Лунной сонатой и кристаллом кварца, камбалой и микросхемой, тюленем-ларгой и микроавтобусом Nissan Largo, тушами кита и парохода. Земля и вода кормят всё живое — и питаются этим же живым, дают жизнь и сами могут поглотить сколько угодно жизни, олицетворяя истрёпанное уроками советского природоведения, но на самом деле прекрасное и глубокое понятие „круговорот“. Заставляют поверить в то, что нет чёткой границы не только между живым и неживым, но и между материальным и нематериальным. Стать камнем, стать водой, распасться на атомы, растащиться крохами по желудкам рыб, по морским звёздам, океанским течениям, быть везде и всем — одновременно морским дном, живыми существами и водой. Стать медузой, достигнув водяной прозрачности, и раствориться в океане. <...> Даже если бы мне не хотелось превращаться ни в камень, ни в рыбу, такое превращение обязательно произойдёт. И эта нечеловеческая бесстрастная неизбежность прекрасна, — думаю я и замолкаю, учась у камня и воды». Этот пантеизм сейчас принято считать восточным, азиатским, но это же скорее первоначальное единство с миром, природой и Богом, утраченное человеком. Откуда оно у вас — с Востока, от найденных древних корней, просто личное?

А я не вижу принципиальной разницы между миром минералов и миром океана, этаким лемовским Солярисом

— Илью Лагутенко, благо, в этом году сделали почётным владивостокцем, пусть с третьей попытки...

Мне нравится формулировка одного из героев Олега Куваева — геолога, который, умирая, говорит: смерть — всего лишь переход в мир минералов. А я не вижу принципиальной разницы между миром минералов и миром океана, этаким лемовским Солярисом. Кстати, и арсеньевский Дерсу примерно об этом говорит: у него всё и все — «люди», от камня и медведя до костра и дерева. Откуда у меня этот несколько азиатский взгляд? Возможно, сама территория и сама акватория определённым образом влияют на сознание. Помимо окружающих людей и книг.

— «Академик-лингвист Зализняк говорит, что „сельдь“ мы взяли у шведов. Особенно удивительно выглядит сросток „сельдь-иваси“: в нём объединились бесконечно далёкие друг от друга шведы и японцы. И объединили их — мы. Язык — альтернативный мировой океан. ...Как, интересно, зовут селёдку на самом деле». А как вы думаете, звучит настоящее имя сельди? У вас в «Кристалле» столько языковой игры, что, думаю, ее истинное имя для вас не секрет...

— На самом деле секрет... И я думаю, что никогда мне этот секрет не откроют. Хотя кто знает? Вот только что вернулась в наши моря иваси, её уже ловят, вот-вот мы её снова попробуем. Фантастика же? Вкус детства. Мечты сбываются, и от этого захватывает дыхание.

Другие материалы автора

Александр Чанцев

​Леонид Юзефович: «Упорядочить чуждый мир, не совершая над ним ментального насилия»

Александр Чанцев

Эй, есть кто живой? Оливье и граната

Александр Чанцев

​Лена Элтанг: «Все проходит, кроме удивления»

Александр Чанцев

​Поддельные люди