18+
20.02.2020 Тексты / Рецензии

​Пять причин задержаться в лесу

Текст: Вера Бройде

Фотография: предоставлена ИД «КомпасГид»

О страшной сказке Эрин Келли, детях и таинственном лесе пишет обозреватель Rara Avis Вера Бройде.

Келли Э. Привет, Вселенная! / Пер. с англ. И. Филипповой. — М.: КомпасГид, 2019. — 288 с.

Открыв пошире пасть, гигантский серый камень, лежавший на тропинке, признал, что мальчик прав: ничто так не поможет избавиться от страха одиночества, в котором тот живёт, как шаг ему навстречу, вот прямо в эту пасть, — и с хрупаньем, трещанием и мерзким грохотанием закрыл её навек. А женщина на рынке, засунув десять центов в карман потёртых джинсов, вручила девочке «волшебные кристаллы», сказав, что их кладут на дно стеклянных ваз, чтоб сделать дом уютней: наивная торговка себе не представляла, что рано или поздно они помогут отыскать в лесу пропавшего ребёнка. Никто во всей Вселенной не знал, что прыгалка сумеет превратиться в змееподобную верёвку, а чёрная собака — в Святого укротителя взбесившихся Быков... Истории похожи на фрагменты какой-то удивительной мозаики. Вот здесь изображён наполненный слезами глаз, а тут — ушная раковина девочки, а там — кусочек звёздной карты неба. И все между собой, бесспорно, как-то связаны. Хотя сейчас, пока они лежат такой вот пёстрой грудой на столе, об этом и не скажешь. Однако им положено — судьбой или писателем, а может, богом пазлов — в конце концов, составить то, что мы зовём картиной мира. Всё будет хорошо. А может, и не будет. Но что-то точно будет. Во всяком случае, должно. Понять бы только — что. Когда и с кем. И кто. Вы ищете подсказки, какие-то зацепки, знакомые черты. Конечно, для начала всего важнее выяснить, как выглядят их лица: приветливые, хмурые, решительные, строгие, плаксивые и милые — иначе говоря, таинственные лица героев этой книги. Тогда процесс по сборке пазлов пойдёт куда быстрее.

Ну, что ж. У Чéта, по фамилии Быковски, лицо как у свиньи: большое и румяное — пожалуй, даже красное, щекастое и злое. У ясновидящей Каори лицо сурово внемлит голосу рассудка, ну, и, конечно, прочим голосам, которые не слышат остальные, поскольку распознать, что же конкретно говорят, бормочут, напевают или тихонько шепчут ду́хи, способны только одарённые экстрасенсорными способностями люди, как она. А вот у Вёрджила — приятеля Каори, лицо всегда смущённое, испуганное, грустное. Такое же лицо бывает у спортсменов, которые бежали, превозмогая боль в груди, борясь с собой и с этой болью, с усталостью и временем, бегущим впереди, — и всё же проиграли... Что же касается Валенсии, к ушам которой прикреплён специальный аппарат, чтоб слышать голоса и звуки мира, то это грустное лицо совсем не походило на грустное лицо влюбленного в неё Верджилио, поскольку, кроме грусти, в нем было что-то сильное, упрямое и смелое, как будто эта девочка задумала спасти саму Вселенную, или какого-нибудь зверя, попавшего в беду, или мальчишку, провалившегося в пересохший сотню лет назад колодец... А ведь, в конце концов, примерно так всё и случится в этой книге, где главы «пишут» сами дети, дробя повествование на части, похожие на пазлы, и в то же время связывая мысли, причины и последствия, надежды и мечты, загадки и отгадки, начала и концы. Вот, почему все эти лица, наверно, и не кажутся застывшими, придуманными раз и навсегда, как глиняные козочки, барашки и лошадки, которых долго лепят, а после обжигают в каменной печи: они меняются не только потому, что с кем-то происходят какие-то события, но из-за вечно празднующей новоселье точки зрения. И каждое лицо, и каждое движение, и каждая минута описаны по многу-многу раз: то первым, то вторым, то третьим, то четвёртым персонажем. Не важно, как относится к ним автор. Не важно, как относитесь к ним вы. Увидеть и услышать Вселенную такой, какой они её воспринимают, и есть то самое, что «важно»: что делает историю живой, объемной и глубокой, как река.

Как справиться со страхом одиночества, вокруг которого, похоже, когда-то был из камня выстроен колодец?

Вот только эта сонная, глухая, ленивая и близорукая Вселенная по-прежнему не вмешивалась в жизнь, которая у некоторых задумчиво текла, а у других плевалась и бурлила. Быть может, у неё на то имелись веские причины, а может, её просто не было на месте? Никто, естественно, доподлинно не знает, и даже Келли не высказывает мнения, которое раскроет эту тайну. Но то, чему она со страстью отдаёт всё время, напоминает передачу настроения — точнее, ощущения вот этой самой тайны, которая пронизывает жизнь, творение, рождение и смерть, спасение, везение, судьбу и странное стечение случайностей. И это, уж поверьте, отнюдь не то пустое замечание, которым можно было бы отделаться, рассказывая об особенностях стиля, приметах книги или авторском подходе. Ведь здесь — на самом деле — у каждого есть тайна, тревожащая так, как если бы горошина застряла между пальцами ноги во время бега на шестнадцать километров. Валенсии, к примеру, всё время снится сон, в котором на земле, погрязшей в темноте, кроме неё, не остаётся никого. Каори тщательно скрывает от сестры — оруженосца и секретаря, что этот непролазный, дремучий, влажный лес, лежащий рядом с домом, в котором вечно что-нибудь шуршит, трещит, скрипит и падает под ноги, наводит на неё — посланницу небесных сил, такой неловкий, приземлённый, такой обычный, стыдный страх. А Чет боится, что его не примут в баскетбольную команду, а это, безусловно, станет катастрофой вселенского масштаба, поскольку его папа всю жизнь ему с упорством носорога повторяет: «Когда ты не являешься хоть в чём-то самым-самым, считай, что ты вообще никто», — а так как Чет пока ещё ни в чём не преуспел, проклятый баскетбол — последняя надежда. А что до Вёрджила, то он до тошноты боится темноты. Вы скажете, что это очень глупо — бояться темноты, когда тебе одиннадцать, и ты живёшь в уютном, красивом, светлом доме, с родителями, братьями и бабушкой в придачу. Ну, да, наверно, глупо... Но если весишь тридцать пять кило и не имеешь пояса по джиу-джитсу, не бегаешь, как прочие, держа под мышкой мяч, толкаясь и вопя, под одобрительные крики пришедших поболеть на стадион, то темнота — всего лишь пункт в довольно длинном списке страхов, с которыми ты вынужден сражаться в одиночку. Поскольку рассказать об этих страхах маме с папой или могучим старшим братьям, с их вечными улыбками и бодренькими шутками, без всякого сомнения, во много раз глупее. Хотя... вполне возможно, что дело тут не в братьях, не в папе и не в маме, не в беге, не в футболе, не в Чете, издевающемся в школе, а в тех чарующе волшебных, до ужаса реальных и страшно кровожадных сказках, которыми его отважная, костлявая и низенькая бабушка кормила много-много лет. А ведь в одной из этих сказок речь, между прочим, шла о птице Пау, которая жила в зелёной роще, пока её не вырубили люди, а Пау рассердилась и начала расти со скоростью кометы, летящей нам навстречу! Затем она расправила огромнейшие крылья, закрывшие всё солнце, и землю поглотила темнота. И Пау стала властелином мира, свирепо раздирающим людей, которые, как маленькие дети, беспомощно блуждали в кромешной темноте, не зная, что им делать... Вы плачете? Дрожите? Вам страшно до мурашек, до жути, до тоски? Но это просто сказка! Да-да, всего лишь сказка. Не более того... Хотя, конечно, сказка, внутри которой прячется беззубое оно: предчувствие, а может, предсказание, или какое-то ужасно древнее воспоминание, — без всякого сомнения, является основой всех основ. Так что вопрос теперь лишь в том, как быть героям Эрин Келли, которые уж точно не случайно («случайностей, вообще-то, не бывает») попали в эту сказку: как справиться с огромной птицей Пау и беспросветной темнотой, граничащей со слепотой и глухотой, гнетущей тишиной и пустотой? Как справиться со страхом одиночества, вокруг которого, похоже, когда-то был из камня выстроен колодец?

Навряд ли можно дать ответ на этот мимикрирующий вопрос, оставшись дома, в мягком кресле, закутавшись в уютный плед и обложившись дюжиной подушек. Поймёт лишь одинокий. И несмотря на то что их, наверно, большинство, тут всё-таки нужна особая отвага, нужна решимость, наблюдательность, нужна готовность прыгнуть вниз и прыгнуть вверх, за кем-то, кого любишь, кого надеешься спасти, или кому ты сам, ну пусть хотя бы только в этот миг, необходим. Всё это, вероятно, и прячется на дне в заброшенном колодце, в тени гигантских крыльев птицы Пау. Представьте только, что за мир скрывается за словом «одиночество». Вот здесь, на собранной из пазлов, переливающейся красками картине, в романе про детей, зашедших в гущу леса, он кажется то белым, как Луна или больничная палата, то серым, как плавник озлобленной акулы или испачканный в грязи носок, то слишком шумным, то беззвучным, то многоликим, то безлюдным, то скучным, то опасным. И то пронзительно-глухое одиночество, которое испытывает Вёрджил, живя в большой семье, где обожают восклицательные знаки, спортивный дух и добрый смех над непонятными вещами, настолько отличается от храброго и гордого, воинственно-коварного и страшно разрушительного чувства, с которым «дружит» девочка по имени Валенсия, что вряд ли кто-нибудь увидит между ними сходство. Никто, за исключением Вселенной, которую, однако, Эрин Келли как будто бы небрежно, хотя на самом деле — ужасно осторожно и очень-очень нежно — выписывает быстрыми мазками, накладывая линии и точки на карту дымчатого леса, где ползают ужи, лущат орехи белки, живёт бездомный пёс и бродят в поисках открытий, советов, объяснений или хотя бы приключений не самые счастливые на данную минуту дети.

Другие материалы автора

Вера Бройде

​Книжные люди

Вера Бройде

​Франсуа Плас: «Я люблю сбегать»

Вера Бройде

​Алекс Хариди: «И вдруг — ты вырастаешь»

Вера Бройде

​Йессика Баб Бунде: «Историю творят причины»