— Говори ж ты! Неш это дело тоже как по рассуждению делается? Один соблаз действует. Ты с нею совсем просто, без всяких этих намерений заповедь свою преступил, а она уж и на шею тебе вешается. Вот и любовь!

Николай Лесков. «Леди Макбет Мценского уезда».

Есть известный зачин всех историй о сексуальной культуре переходного времени. «В СССР секса нет», какие-то стёртые лица в телепередачах, ночные фильмы на так называемых дециметровых каналах, видеосалоны — но это именно стереотип.

Это даже не пролегомены к разговору о социальной культуре, это неполный набор стереотипов.

Сколки частных воспоминаний. В общем, то, что человек помнит о том времени сейчас, сложным образом присваивается всему обществу.

Литература при этом — особенно в области сексуального — очень странный инструмент.

Тут есть важное обстоятельство — при всём пафосе фантастики, которая предполагает конструирование моделей будущего, семья и семейные практики в этом будущем так и остались неописанными.

И со стороны социально-психологической, и даже (что легче) в части разных технических подробностей.

Ближе всего к этому приблизился роман «Нет» Линор Горалик и Сергея Кузнецова, да и тот несправедливо забыт.

Спрос победил предложение, хотя все козыри были на руках у фантастов.

Во-первых, литература тем и отличается от любого кинематографа, что задаёт именно канву, отдавая многое на простор воображению. Именно поэтому с появлением доступной видеопорнографии не умерла культура порнографических рассказов.

Во-вторых, довольно мало текстов — даже в фантастике — посвящено любви, в том числе и физиологической в причудливых сочетаниях и с иными — то есть с «человеческими иными».

Да и в обычной литературе, написанной на русском языке, я не наблюдаю романа, который бы сосредоточился на психологии мусульманской семьи с несколькими жёнами.

Этот психологический роман мог быть очень сильным, не говоря о том, что актуальным — меж тем его нет и не предвидится.

Но даже у фантастов, которые постоянно придумывают иную физико-химическую реальность, другая сексуальная реальность не вызывает никаких особенных открытий.

Максимум, что описывается — превращения космического существа в привлекательную человеческую особь, как правило, женского пола, с последующим возвращением в образ насекомого с многочисленными ножками.

Правда, я сам наблюдал феномен произведения чрезвычайно популярного в начале девяностых — по слухам, было продано более миллиона экземпляров.

Это был рассказ удивительной судьбы «Похождения космической проститутки», изданный в 1990 году под псевдонимом Вилли Густав Кон. Через некоторое время оказалось, что под этим именем печатался Вадим Белоусов — тогда особенно хорошо продавались авторы с иностранными фамилиями.

Петух почуял биополе, отделяющее прошлое и будущее от настоящего

То есть перед нами история космической проститутки, которая мечтала оставить своё занятие и прикупить тихий астероид с искусственным климатом, и для этого подрядилась на секретную миссию. Миссия заключалась в том, что нужно полететь на Землю и привезти оттуда сперму гомосапиенсов.

Но с личностью автора окончательной ясности не было. Остальные книги Белоусова были написаны примерно в том же стиле, да и вообще сама судьба его была загадочна. Известно, к примеру, что он родился в 1941 году. Многие ленинградцы, ставшие впоследствии петербуржцами, говорили, что он реально существующий член Союза Писателей, начавший свою карьеру с научно-познавательной литературы для детей — что-то о стандартизации, кажется.

Впрочем, в 1996 году он, среди прочих книг, выпустил роман «Людоеды в Париже».

Так вот, в рассказе Кона-Белоусова была, суконным языком стандартизированных романов, описана вся прелесть встречи с чужим: «командир <летающей тарелки> А-18 — проститутка второго класса Э-О по прозвищу Эола, спрыгнула на транспортёр, кокетливо дрыгнув при этом своими шестью тараканьими ножками <...>. Поднимаясь на лифте на семьдесят пятый этаж, Э-О расчесала членистым хоботком чешую на спине и брюшке, протёрла муравьиный глаз, мельком взглянула в зеркало, убедившись, что у неё всё в порядке...»

Там ещё была прекрасная фраза, которую вспоминали многие: «Петух почуял биополе, отделяющее прошлое и будущее от настоящего».

В результате «Похождения космической проститутки» были изданы большим тиражом, переведены на иностранные языки (на украинский уж точно) и распространялись не в сборниках, а тонкой брошюркой — будто листовка сексуальной революции.

Не сказать, что тема любви к чужому у нас не была освоена.

Про любовь в жанре фантастике много писал Иван Ефремов, да так, что в те же времена на него сочинили изящную пародию.

Был такой крохотный рассказ Станислава Рассадина, Лазаря Лазарева и Бенедикта Сарнова «Сероводородная Афродита».

В нём, как и в ефремовском «Сердце Змеи» в космосе встречались два звездолёта, и происходил первый контакт.

Пародия кончалась так: «Чужой звездолёт решил ответить землянам на приветствие: прекрасная и нагая, словно пенорождённая Афродита, девушка с неведомой планеты медленно кружилась в танце неземной красоты.

— Рук и ног столько же, сколько у нас! — ликующе воскликнул Тур Непс.

— Линия бедра говорит о высоком интеллекте! — радостно подтвердил Конь Блед.

— Но форма грудной клетки показывает, что они дышат сероводородом, вздохнула Пара Нойя.

Ее слова пронзили Пер Гюнта. Как! Только-только он обрел Её, Единственную Женщину, среди множества миров и галактик! Ту, о которой мечтал всю жизнь! И вот, оказывается, им не суждено даже дышать одним воздухом: сероводород смертелен для его легких. Ну что ж! Он готов умереть ради единого вздоха вместе с ней!

Пер Гюнт ощутил на своем плече теплую и тяжелую руку Дур Шлага. Командир понял его мысли.

— Не печалься, мой мальчик, — сказал он. — Со временем мы сумеем путем воздействия на механизм наследственности заменить кислородный обмен веществ на сероводородный. На это уйдет немногим больше 14 тысяч лет.

— Четырнадцать тысяч лет?! — горестно воскликнул Пер Гюнт. — Значит, я никогда...

— А вот это уже недостойно сына Земли! — мягко, но жёстко прервал его Дур Шлаг. — Когда-то пресловутая любовь мыслилась лишь как ничтожная близость всего только двух индивидуумов. Но теперь, когда нам бесконечно близко любое из существ, населяющих необъятные просторы Вселенной... Разве тебе не радостно сознавать, что всего через 14 тысяч лет твой далекий потомок будет дышать одним воздухом с жителями сероводородной планеты?» * — Рассадин С., Сарнов Б., Лазарев Л. Сероводородная Афродита. Журнал «Смена», 1965, № 9. .

В пародии было всё — столь любимая Ефремовым в своих книгах нагота, и космические корабли, масштаб времени. Ну и сероводород, конечно.

Акта любви с насекомым тогда не описывали, но и сейчас это редкость.

Даже после истории лейтенанта Рипли, женщины трудной судьбы.

Да это, собственно, что — у довольно популярного британского фантаста Чайна Мьевиля есть хороший роман «Вокзал потерянных снов».

Возлюбленная главного героя по имени Лин — нечеловеческой расы. Она — жук, вернее, представительница особого народа хепри. Работает скульптором, потому что умеет из своей вязкой слюны создавать скульптуры. И ничего, живут как-то: «В сложно устроенных глазах Лин виднелись отблески света. Сяжки на голове подрагивали. Она взяла половинку помидора и вцепилась в нее челюстями. Затем опустила руки, а внутренние части ротового аппарата принялись пережевывать пищу, удерживаемую внешними челюстями.

Айзек смотрел, как огромный радужный жук-скарабей, который был головой его возлюбленной, поглощает свой завтрак.

Он проследил за глотком, увидел, как вздрагивает гортань в том месте, где бледное насекомое брюшко плавно переходит в человечью шею... хотя ей вряд ли понравилось бы такое описание. „У людей тела, руки, ноги от хепри, — сказала она однажды, — а голова — от бритого гиббона“.

Он улыбнулся и, подняв перед собой кусок жареной свинины, захватил его языком и вытер засаленные пальцы о стол. Она покачала сяжками в его сторону и знаками сказала: „Чудовище ты моё“».

Мир причудлив и разнообразен, а жить с жуком — может, и не так страшно

Впрочем, британский писатель понаписал в своём романе такого, что кадр из мультфильма Миядзаки покажется простым, а герои — обыденными.

Но и читатель не особо печалится, когда читает о любви с жуком: «Айзек нежно притянул её к себе, повалил на кровать. Он поцеловал теплую красную кожу. Лин перевернулась в его объятиях. Она оперлась на согнутую в локте руку, и он увидел, как темно-рубиновый панцирь медленно открывается, а сяжки разворачиваются в стороны. Полностью расправленные половинки её головных покровов подрагивали. Из-под их сени она выпростала прелестные и бесполезные жучиные крылышки.

Она мягко притянула к ним его руку, предлагая погладить эти хрупкие, совершенно беззащитные крылья, что у хепри считается выражением высшего доверия и любви.

Воздух между ними накалился. В штанах у Айзека зашевелилось.

Он провел пальцами по ветвистым прожилкам её трепещущих крыльев, глядя, как падающий на них свет отражается перламутровыми бликами. Другой рукой он подобрал юбку, и его пальцы скользнули вверх по ее бедру. От этого прикосновения ноги ее раздвинулись, а затем сдвинулись вновь, поймав его руку в ловушку. Он начал нашептывать ей непристойные и нежные слова».

Все ко всему привыкают — и читатель в какой-то момент привыкает. Он привыкает ко всему, как собака, совершающая акт любви с ботинком. Всем хочется любви, даже если их нашёптывает механический голос. Любви, что находится внутри, а не вовне человека, вообще нет преград.

Люди нынче могут влюбляться в изображение на экране компьютера, неделями разговаривать с бездушной машиной и даже переводить ей деньги. Какой там тест Тьюринга, некоторые обедают, усадив перед собой за стол резиновую женщину.

Мир причудлив и разнообразен, а жить с жуком — может, и не так страшно.

Я со своей живу пятнадцать лет, — думает читатель, — и ничего.

А если бы на свадьбе убил — давно бы вышел.