18+
25.12.2017 Тексты / Авторская колонка

​Идеальные мемуары

Текст: Владимир Березин

Фотография из архива автора

Писатель-пешеход Владимир Березин о праве на память и необходимости частной истории.

...люди, развивающие свое материальное производство и свое материальное общение, изменяют вместе с этой своей действительностью также свое мышление и продукты своего мышления. Не сознание определяет жизнь, а жизнь определяет сознание * — Маркс К., Энгельс Ф. Фейербах. Противоположность материалистического и идеалистического воззрений. — М., Политиздат, 1966, с. 29-30.
.

Маркс К., Энгельс Ф. Фейербах. Противоположность материалистического и идеалистического воззрений.

Много лет меня не оставляло одно недоумение — это было именно чувство, распределённое по времени. Я издавна полюбил фразу «Я отдал бы все декреты Конвента за одну приходно-расходную книгу парижской домохозяйки».

Смысл её понятен — декреты времён французской революции много раз опубликованы, переведены на многие языки, а вот бытовая история того времени нам известна мало. При этом именно быт мотивирует людей на множество отчаянных поступков.

Была такая история 1953 года, приключившаяся в Берлине. Там произошли народные волнения, причём всё началось с мармелада. Нет, как всегда, причины этого были объективными, экономика Восточной Германии испытывала трудности, было объявлено о повышении норм выработки, за два месяца до событий произошло подорожание практически всех продуктов и общественного транспорта, аресты забастовщиков, но на поверхности один повод — подорожание пластового мармелада наверняка вызывал чрезвычайное раздражение советских руководителей. Ишь, мармеладу им!

«Но первоначально информация о недовольстве немецких рабочих была в Москве проигнорирована: рабочий класс Германии, мол, в любом случае жил лучше советского и, как следствие, просто не мог быть недоволен политическим режимом. Такая изначальная установка привела к тому, что к событиям 17 июня 1953 г. руководство Советского Союза оказалось просто неподготовленным.

В целом информированность Кремля о настроениях немецких рабочих оставляла желать лучшего. Взрыв негодования, спровоцированный повышением цен на мармелад, в первый момент вызвал недоумение. Не только в Москве, но и в советских представительствах в Берлине не подозревали или игнорировали то, что мармелад составляет чуть ли не основную часть завтрака немецкого рабочего.

Во многом именно „мармеладный бунт“ и явился началом кризиса 1953 г.» * — Лавренов С. Я Советский Союз в локальных войнах и конфликтах / — М.: Издательство ACT, Астрель, 2003. С. 131. .

Но надо вернуться от приходно-расходных книг берлинских домохозяек, к домохозяйкам французским. Ну и к декретам Конвента. Итак, повторяя эту фразу, я думал, что к ней нужно приписать спереди: «Один французский историк говорил...» — и иногда я добавлял — «...из Анналов», потому, что понятно было, что именно там всё было построено на этом принципе.

Время от времени я отчаивался найти автора, но в самом начале, то есть лет двадцать назад, всё же не терял надежды. В ту пору я был знаком с историком Бессмертным * — Бессмертный Юрий Львович (1923-2000) — историк-мидиевист, сторонник антропологически ориентированной истории. В 1996 основал альманах «Казус: Индивидуальное и уникальное в истории» и одноимённый постоянный семинар.
(занимавшимся, помимо прочего бытовой историей Европы) и спросил его о загадочной фразе в частной беседе, и Бессмертный отвечал, что да, слышал это, но не знает автора. Прошло время (я бы даже сказал — годы), историк, несмотря на свою фамилию, скончался, переменилось многое, и вот как-то на совместном выступлении один прекрасный писатель мне сказал, что видел эту фразу за подписью Марка Блока — то есть в «Апологии истории», программной книге всё тех же «Анналов». Круг замкнулся, но для очистки совести я перечитал книгу — и ещё раз убедился, что таких слов там нет.

Более того, я допускал, что Блок или Февр, а то какой-нибудь их ученик, могли произнести её в интервью — ищи-свищи эти отлетевшие в мир слова.

...какой-то отечественный человек преобразовал слова Розанова, приспособив их к историческому методу

Но нет, ни отечественное, ни английское, ни французское гугление этой фразы (даже при замене синонимами) ничего не давало. Я понимал, что проблему могли создавать идиомы — у нас могли употребить слова «приходно-расходная книга» вместо чего угодно. Более того, прямой поиск приводил меня к себе самому в разных неинтересных статьях.

Понятно было, что эти слова — экстракт школы «Анналов».

Потом я вспомнил, что читал их совсем в другом месте и в совершенно отечественном тексте.

И звучало это так: «Моя кухонная (прих.-расх.) книжка стоит „Писем Тургенева к Виардо“. Это другое, но это такая же ось мира и, в сущности, такая же поэзия.

Сколько усилий! бережливости! страха не переступить „черты“! и удовлетворения, когда „к 1 числу“ сошлись концы с концами!» * — Розанов В. Опавшие листья (Короб первый) // Уединённое. — М.: ЭКСМО-ПРЕСС, 1998. С. 509. . Это было написано в 1912 году (письма к Виардо вышли в 1900-м), и тогда я подумал, что какой-то отечественный человек преобразовал слова Розанова, приспособив их к историческому методу.

При этом сорок лет назад, в 1977 году Лев Успенский писал в газетной статье: «Для будущего историка, для писателя последующих лет, да и для каждого, кто будет жить через столетия, жить через столетия, свидетельство солдата может оказаться не менее ценным, чем воспоминания маршала, а записные книжки литератора также любопытны, как и приходно-расходная книга современной домохозяйки» * — Успенский Л. Ваш архив // Литературная газета, 1977, 19 января. . Это, впрочем, было оправданием частной мемуаристики вообще: Успенский справедливо говорил о бытовой истории, которая в государстве канона отходила на второй план. Мемуаров, написанных маршалами (или написанных за маршалов) было множество — и большая их часть была отполирована, как парадные сапоги. Книги отличались только фотографией перед титульным листом, да и эти фотографии — только набором орденов на кителях.

Впрочем, в другом недавнем тексте рубежа веков значилось: «Один из французских историков эпохи Реставрации заметил, что книга записи расходов парижской домохозяйки наполеоновских времен может рассказать больше, чем тома государственных архивов и исторических трудов» * — Бикенин Н. Как это было на самом деле. Сцены общественной и частной жизни. — М. : Academia, 2003. С. 58. (первая публикация в журнале «Свободная мысль», 2000. Вып. 5-8. С. 98). .

Это несколько запутывало — но таково свойство всякого bon mot, которое живёт в облаке общественных представлений.

Но мысль остаётся верной — частная история самая интересная.

Документированная Большая История хороша своей хронологией, пониманием динамики процессов, в которые вовлечены миллионы людей. Неправда, что ангажированность сводит на нет усилия историков — в конечном итоге мы имеем настоящую науку, годную для описания.

Но частные мемуары — это список Шиндлера не только для самого маленького человека, но для обстоятельств жизни человечества.

...мемуары — самый демократический жанр

Каждый день нас окружают не только великие идеи и высокие устремления. Когда объелся за ужином, Яков запер дверь оплошно, то главным становится быт, устройство жизни. Привычки бытия, желания маленьких и больших людей, а цари ходят пешком в разные места не иначе, чем их подданные.

В этой мемуарной линии нет ценза на жизненный успех и величие.

Но что делает такие мемуары идеальными?

Во-первых, близость к читателю. Сопереживать идеям куда сложнее, чем людям. К тому же идеи прошлых веков часто оказываются довольно кровожадными.

Во-вторых, многое значит честность и ум самого воспоминателя. Все мы хотим вспомнить, больше, чем случилось, все хотим приблизиться к историческим событиям. Триста человек несут бревно на субботнике вместе с Лениным. Виктор Шкловский гениально перерабатывал свой личный опыт и рассказы товарищей, что казалось, будто он был участником всего. Получался не достоверный рассказ — а большая литература. Военные же воспоминания во все времена сгущают краски, и делают стариков героями.

В-третьих, приближает к идеалу мемуарную книгу комментаторская работа. Комментатор поддерживает пожилого человека под локоть, встречается глазами с читателем, как бы говоря: подождите пару минут, сейчас будет что-то странное, но потом вам расскажут важную деталь, которая позволит вам многое понять.

Но главное, что мемуары — самый демократический жанр. Не всякий писатель сумел написать роман. Искусство драматургии доступно не каждому автору рассказов и романов. А вот написать мемуары может любой — и депутат, и домохозяйка. Вот сквозь её пальцы течёт просеянная мука времени, вот гудит на плите чайник: голод, войны, приход и расход, рождения и смерти, всё есть на этой кухне.

Другие материалы автора

Владимир Березин

​Под блюдом

Владимир Березин

​Гибель бронзовых богов

Владимир Березин

​Правильно положенная карта

Владимир Березин

​Непечатное слово