Если забраться повыше на гору, то вам откроется странно знакомый, только при этом всё-таки новый, спрятанный от невнимательных глаз, будто бы тайный, как бы изнаночный мир. Справа раскинулся Лес Трёх Ворон, а чуть подальше за ним — Луг на Краю, а вон там, в самом центре, разбит удивительный сад. С первого взгляда он, вероятно, таким не покажется: грядки с пореем, морковкой, капустой, заросли жгучей крапивы в углу, кустик тимьяна у старой стены, домик из камня, а рядом сарай, яблоня с вишней и, в общем-то, всё. Только когда приглядишься, увидишь, что у стены притаился мышонок: что-то грызёт, позабыв о застывшем в высокой траве Зловредном Коте, в которого целится из самодельного орехомёта крошечный мальчик, по имени Том, сидящий на шее дрозда. Этого мальчика в шапочке, скроенной из половинки упавшего жёлудя, и непрактичном, но очень красивом, огненно-красном пальто, сшитом из листьев кленовых деревьев, вывела за руку Эммануэль Мезоннёв. Что до других персонажей истории, то, по словам французской писательницы, ей их выдумывать и не пришлось: серая мышь Мистигриза, ёжик Фырфыль, дрозд Лину, бесшабашный червяк Бербяк и все прочие жители сада — совершенно реальны, несносны, забавны и очень милы. Доказательством служит тот факт, что трилогия «Tom Patate» (в русском переводе пока вышел лишь первый том) прославила её на всю Францию и была удостоена нескольких наград (среди них Первый приз проекта «Чтение сближает» коллежа Жюля Верна и премия Petites Tartines Chocolat).

— Хоть и не сразу, но постепенно становится ясно, что Том — это маленький эльф. Правда, не очень понятно, на каком языке он говорил с Мистигризой, Фырфылем, Лину и остальными героями Сада?

— Это был язык животных. Я, конечно, выдумала их разговоры, но не сам язык. Он и вправду существует. Знаете, это что-то вроде телепатии — передачи информации через изображения. Честное слово, я говорю абсолютно серьёзно! Несколько лет назад я прочитала статью в научном журнале, где речь шла о такого рода коммуникации между животными и людьми. Как-то раз один ветеринар погрузился в состояние медитации, находясь в котором он посылал животным разнообразные сигналы. Животные отвечали ему при помощи изображений, что неудивительно, ведь, в отличие от людей, они лишены рационального мышления, но вовсе не лишены способности общаться между собой.

— Когда старушка смотрит на свою любимую лохматую собаку, ей кажется, что та не понимает человеческий язык, но если б понимала — чего бы только ей ни рассказала. А вот лохматая собака, с надеждой глядя на старую хозяйку, в который раз уж думает о том, как всё могло бы измениться, пойми её Жермина, что она, Пепита, вообще-то, знает. Вот если б вы могли задать своей собаке только три вопроса и получить на них ответы по-французски, о чём бы вы тогда её спросили?

— Первым делом я спросила бы её: «Ты счастлива со мной?». А потом попыталась выяснить, есть ли у неё какие-то особые, конкретные желания, которые я бы могла исполнить. Я бы спросила: «Может быть, ты хочешь меня о чём-то попросить?». Ну а третий вопрос... Даже не знаю... «Что мне для нас приготовить? Что ты хочешь на ужин?». Ах, нет — я шучу! Просто это самый распространённый вопрос во Франции. Конечно, я бы задала другой, раз уж позволено только три. Наверное, я бы спросила её о том, что она знает такого, чего я не знаю. Ведь в доме случается много всего, чего мы не видим, но видят собаки.

Многие персонажи в моей истории так же реальны, как и место, где она разворачивается

— А за кем вам, вообще-то, интереснее наблюдать: за людьми или за животными с птицами?

— Это зависит от их занятий, от того, с каким чувством, сосредоточенностью или грацией они предаются делу. В этом смысле я, пожалуй, не разделяю людей и животных. Я могу целый час смотреть, как потягивается, умывается или дремлет на солнышке кошка. Я разбрасываю на подоконнике хлебные крошки и с восторгом смотрю, как слетаются птички. А ещё я люблю наблюдать за жуками: как они копошатся в земле, как ползут по своим делам, ковыряются в конском навозе, лепят шарики из него, а потом их куда-то катят по извилистым тропкам. Я не знаю, куда и зачем, но мне хочется это знать! Это так интересно. Я могу ещё много всего перечислить, что мне нравится видеть: расправляющих крылья бабочек и задумчиво что-то жующих коров, собирающих землянику в лесу старушек или спящих детей. Я люблю удивляться, люблю восхищаться, я считаю, что чудо — обычное чудо — иногда только ждёт, чтобы мы на него посмотрели, чтоб заметили, не пропустили. Надо просто всегда быть готовой, быть внимательной и настроенной на открытия. И не так уж тут важно, на что ты смотришь. Тут важнее другое: видеть.

— Если разницы между людьми и животными нет — в том контексте, конечно, который вы только что определили, — то, возможно, читая книгу, ваши знакомые или друзья повстречали себя среди обитателей сада?

— Многие персонажи в моей истории так же реальны, как и место, где она разворачивается. Лохматая Пепита, например, — это моя собака. Ежа, семейство мышек и кротов, полёвок, сов, дрозда, куницу, ястреба, жуков и червяков я видела в своём саду по многу раз на дню. Садовника Рене в дырявой кепке и старую Жермину я тоже знала лично. Увы, они скончались пару лет назад: Жермине было девяносто два, Рене — примерно столько же... Мы с ними очень подружились, как только познакомились поближе. Но, знаете, когда я только сочиняла ту главу, где появляется Рене — тот самый Великан в дырявой кепке, — я думала, как он воспримет сам себя, ну, если вдруг потом прочтёт мою историю: наверное, обидится, а книжку выбросит в окно. Кому понравится, что кто-то написал о нём, как о Громадине, которая всегда, в любое время года, носит кепку, а кепка эта обязательно с дырой! Так вот, представьте, что Рене совсем не разозлился — напротив, он пришёл ко мне домой со всей своей семьёй, признался, что ужасно рад, доволен, даже горд, что он попал в волшебную историю и стал её героем... Однако, кроме Великана в кепке, никто и никогда не говорил мне: «Да ведь это ж я! Вы написали про меня!». Хотя сама я вспоминала свою бабушку, описывая мышку Мистигризу. Она всегда для всех так много делала, всю жизнь заботилась о ком-то и редко этой самой жизнью наслаждалась. Казалось, что она взвалила на себя все тяготы и уж сама, в конце концов, была не рада помогать другим, но помогала, только без улыбки.

— А вы когда-нибудь хотели родиться, ну, допустим, червяком, который, как Бербяк из книги, лишившись головы, не умирает, а просто ждёт, когда она появится опять?

— О, нет! Мне бы очень не хотелось жить в земле, всё время извиваться и света белого не видеть. Бррр... Даже идея вечной жизни, которую в каком-то смысле несёт в себе червяк, не могла бы заставить меня променять свою сущность на эту, червячью. То есть... я, конечно, бываю собой недовольна. Иногда я бухчу целый день или делаю что-то не так, говорю ерунду, огрызаюсь. Что поделаешь — я человек...

— Том часто спрашивал себя: «Кто я? Откуда?». Но он не помнил этого. А вы? Могли бы вспомнить, когда саму себя впервые в жизни осознали? Когда вы вдруг сказали: «Вот это — я. Я есть. Я существую. Я — это я»?

— Да-да, я помню тот момент... Когда я написала мою книгу, я осознала, что и вправду существую. В тот самый миг я поняла, что обладаю личностью. А прежде я как будто бы старалась затеряться и забыться. Когда я написала книгу, вокруг меня всё сразу изменилось. Я вдруг заметила, что люди посмотрели на меня по-новому. И я сама вдруг начала вести себя иначе. Я стала позволять себе такие вещи, которые до этого не делала: ну, например, устроить шумный, какой-то прямо сумасшедший праздник, когда ужасно хочется веселья, смеяться в голос, то есть очень-очень громко, не прикрывая рот ладошкой. Мне кажется, что прежде я была закрытой, я словно бы играла роль, а не жила. Но после «Тома» я освободилась: я стала тем, кем я являюсь. И я поверила в себя. Я думаю, что без такого рода веры нельзя надеяться на понимание, любовь и дружбу со стороны других людей. Быть искренним и быть самим собой куда как лучше и приятнее, чем примерять или носить чужое платье, чем притворяться тем, кто, как ты думаешь, умнее и красивее, храбрее и богаче. Когда ты строишь из себя того, кем не являешься, то люди это видят. Ты хочешь им понравиться, но только портишь впечатление, отталкиваешь от себя. Ты думаешь, они не замечают, что ты кого-то там изображаешь? Ты ошибаешься. Игра на публику почти всегда заметна... Конечно, это понимаешь далеко не сразу: проходят годы, много-много лет. Обычно с возрастом становишься чуть проще, поскольку лучше знаешь и себя, и остальных. Бывает даже, что к тебе приходит мудрость, но, к сожаленью, это часто происходит в тот момент, когда уже хватаешься за спину: «Ох, мой радикулит!». И всё же... всё же возраст — это не помеха.

— И всё же, как вам кажется, что лучше: быть искренним, но маленьким и слабым, или усталым, но большим?

— Должна признаться, я не собиралась писать историю о маленьком мальчике, которого внутри картошки обнаруживает ёж и сообщает о своей находке мышке, а та — всему садовому народу... Я думала о взрослой книге. И я уже к ней приступила, когда мы переехали в Амбер — красивый старый городок, который расположен высоко в горах. Там варят очень вкусный сыр, вручную делают бумагу и продают её туристам и любителям писать такие письма, какие прежде отправляли голубиной почтой. Вот там мы и купили домик с садом. И глядя из окна на этот самый сад, я вдруг решила, что напишу о том, как выглядит наш мир, когда его рассматриваешь снизу. Я думала о том, как с нашими, людскими, обыкновенными делами справляются другие существа — те, что живут в саду. Для них пройти вдоль грядок с луком совсем не то же, что для нас. А пережить декабрь и январь, с их холодами, снегом и дождём? Когда мне было восемь лет, я часто находила птичьи пёрышки или клочки какой-то шерсти. И я пыталась выстроить цепочку действий, представить, что случилось: наверно, это кошка вышла на охоту, вот тут она сидела, выжидала, подстерегала воробья, потом внезапно дёрнулась и прыгнула. И слопала беднягу! Кошмар. Однако так устроен мир. Идея в том, что можно попытаться изменить свой взгляд на мир, раз невозможно изменить сам мир, который временами так несправедлив, ужасен... Я расскажу вам маленькую сказку, и вы меня поймёте. Итак... В лесу — пожар. Охваченные страхом, животные бегут, спасаясь от огня. Бежит и лев — такой огромный, сильный, смелый. И вдруг он видит крохотную птичку — колибри подлетает к речке и набирает в клюв воды, а после возвращается туда, где полыхает пламя, выплёвывает воду и снова в путь, к реке, за новой порцией воды. Лев спрашивает птичку: «Зачем ты это делаешь? Ты что — всерьёз считаешь, будто сможешь в одиночку потушить большой пожар?». А птичка отвечает льву: «Не знаю... Может, не смогу, а может, что-то и получится. Во всяком случае, я знаю, что выполняю свою роль». Я думаю, что надо начинать с чего-то малого. К примеру, с самого себя. Тогда, возможно, мир и вправду станет лучше, немного симпатичнее.