В книге «Моя жизнь в искусстве» К.С. Станиславский вспоминает эпизод из одной гастрольной поездки заграницу. В Берлине, удивленный немецкой критикой, ее тонким прочувствованием постановок Художественного театра, он поинтересовался у одного из осведомленных людей, в чем причина подобного восприятия, как они взращивают таких знатоков. На что получил ответ: «Мы поручаем начинающему критику написать не ругательную, а хвалебную статью: ругать может всякий, даже не понимающий дела, а с толком хвалить может только знаток».

Действительно, к чему придраться, всегда легко отыскать, в любой игре, невзирая на величие имени, на славу. Сперва тебя, возможно, засмеют: «Ай, Моська! Знать, она сильна». Но зерно сомнения уже брошено и обязательно прорастет, если не в сердце артиста, то уж точно в душе другого зрителя. Потому что ни звук, ни знак бесследно не уходят, как мы знаем. Но самое страшное — сомнения и насмешливый прищур настроят твое зрение определенным образом так, что за белыми нитками выкройки уже не разглядишь самого костюма.

К примеру, после просмотра спектакля режиссера Владимира Иванова «Дядюшкин сон» в театре имени Вахтангова я мог бы сказать вслед за некоторыми злыми комментаторами, что Этуш, исполнитель роли князя, уже и сам «полукомпозиция, а не человек», что он забывает слова. А Аронова в роли Москалевой переигрывает, кривляется, балагурит на сцене.

...театр — игра, основанная на договоре между зрителем и исполнителем

Но я этого не скажу, потому что... если присмотреться — это не так.

Все-таки театр — игра, основанная на договоре между зрителем и исполнителем: один будет врать, другой — верить, плакать, и смеяться. Это как в детстве просишь бабушку рассказать сказку. Не потому, что ты не знаешь эту историю — знаешь даже в мельчайших подробностях, а иногда и поправляешь сказочницу, когда она ошибается. Просто тебе хочется слушать, как она рассказывает. Вот то же самое и с Этушем. Пусть забывает, пусть громко суфлер или шепотом партнер по сцене подсказывает слова роли — я согласился на эту игру, и я ее принимаю. Лишь бы продолжал играть Владимир Абрамович Этуш — я сам готов, если на то пошло, из зала выкрикивать реплики. Один из самых моих любимых спектаклей — это «Дядюшкин сон» Немировича-Данченко, записанный на пленку в 1949 году; я его часто слушаю, и потому текст инсценировки повести Достоевского знаю достаточно хорошо.

Именно после этой постановки, вернее, с голоса изумительной, но, к сожалению, сейчас почти забытой актрисы МХАТа Веры Николаевны Поповой, я влюбился в Марью Александровну Москалеву, «первую даму в Мордасове».

Литературные критики, разумеется, не лестно отзываются о предмете моего обожания, называя её «бестиальной Москалевой», а ее действия «нечистоплотной возней». Вот, например, что пишет в своей статье о повести критик В. Владимирцев: «В Марье Александровне сосредоточена энергия дьявольского зла, прикрытого маской псевдохристианского приличия и своекорыстной материнской лжедобродетели» * — Владимирцев В.П. Дядюшкин сон // Достоевский: Сочинения, письма, документы: Словарь-справочник. СПб., 2008. С. 64–67 .

Неправда!!!

Вы только послушайте, как играет В.Н. Попова, а потом перечитайте повесть — и взглянете по-другому, и сами убедитесь, что Марья Александровна — действительно, «мать, и прежде всего христианка». Она думает только о дочери Зинаиде, живет и дышит ею. Не будь ограждена от мордасовского общества щитом «дьявольского зла» матери, разве могла бы Зина позволить себе «романтический характер ангела доброты»?

На первый взгляд, и вправду, история как бы нелицеприятная. Но, говоря словами самой Марьи Александровны, «если представить это же дело совершенно с другой точки зрения»...

Однажды в городе Мордасове, а именно в доме Москалевых, останавливается старый, разваливающийся, «весь на пружинах» и почти выживший из ума, но ещё богатый князь, «обломок нашей аристократии». (В постановке Немировича-Данченко эту роль играл Николай Хмелев, позже — Николай Свободин). Первая дама города Марья Александровна затеяла женить «этого князишку» на своей дочери Зине (в старой МХАТовской постановке — Ангелина Степанова, а в современной вахтанговской — Анна Дубровская). На гордой красавице, которая «отвергла семь... девять... двенадцать предложений», а если послушать мордасовских сплетниц, «которую уж никто не хочет больше брать замуж». Марья Александровна убеждает дочь согласиться на «подвиг сестры милосердия» и «принять предложение князя». Однако случайности судьбы и коварство людей расстраивают все планы. Молодой человек Мозгляков, сам потенциальный жених Зины (в спектакле театра Вахтангова актер Олег Макаров, а в первом МХАТовском — рано и трагически (он выпал из окна) ушедший из жизни Владимир Синицын) убеждает князя в том, что тот делал предложение во сне — и князь верит.

Спектакль заканчивается полным фиаско Марьи Александровны. Ей придется забыть и об Испании, которой всю жизнь грезила — испанцах на своих мулах, Гвадалквивире, «лазуревом экзотическом небе».

Но из самой повести Достоевского мы знаем, что наполеоновские планы провинциальной львицы реализовались как нельзя лучше: после позора в провинциальном городишке Зина выходит замуж за генерал-губернатора, который «не наглядится и не надышится на свою супругу». Марья Александровна теперь в высшем обществе и напрочь забыла о Мордасове, «как будто его и не было на свете».

...сквозь комическое постепенно к концу действия прорисовывается трагедия

Самое важное, что должен был сказать, я оставил напоследок. В постановке Владимира Иванова роль Москалевой играет женщина-праздник, женщина-фейерверк, как о ней говорят восторженные зрители на форумах в интернет-пространстве, блистательная Мария Аронова. Конечно, в ее исполнении образ становится немного комедийным, иногда даже чересчур. Но такая интерпретация тоже любопытна. Ведь недаром исследователи творчества Достоевского отмечали, что «Дядюшкин сон» — «это водевиль, наскоро переделанный в повесть» * — В. Мочульский. «Достоевский. Жизнь и творчество». .

За почти вековую сценическую жизнь, образ Москалевой воплощали выдающиеся актрисы русской сцены, такие как Ольга Книппер-Чехова, Фаина Шевченко, Вера Попова, Фаина Раневская, Алиса Фрейндлих. И в этом же ряду без преувеличения можно назвать имя Марии Ароновой. Она играет гротескно, преувеличенно комично. А спектакль и заявлен как комедия. Но сквозь комическое постепенно к концу действия прорисовывается трагедия. И мы начинаем понимать, что всё это балагурство и дурачество, которые кого-то могли привести в недоумение — всего лишь прием, чтобы на контрасте показать, ошарашив зрителя внезапной мыслью, насколько тесно переплетаются в жизни смешное и страшное, игривое и горькое.

Получеловек, «несчастный идиот», «только воспоминание о человеке», которого просто «забыли похоронить», князь оказывается самым настоящим Человеком с большой буквы.

«Я только забыл, для чего я сюда пришел. Я решительно не понимаю, для чего я жил на свете, для чего эта жизнь так коротка. Чтобы не наскучить, наверное? Дитя моё, где вы? Почему я больше не вижу вас? Почему я не слышу Ваших песен? Спойте мне тот романс. Господи, почему ты меня оставил?!».

Когда он произносит этот свой финальный монолог, зал задумывается, замолкает, опускает глаза, как будто стыдясь, что весь вечер смеялся, и не сразу решается аплодировать.

Князь (Владимир Этуш) снимает парик, обнажая свою безволосую голову, разворачивается и медленно уходит. Вслед за ним с шумом расходится всё мордасовское общество. На сцене остается только Марья Александровна Москалева (Аронова). Она сидит в кресле в середине зала с опущенной головой, подавленная, в полной темноте. Звучит пасодобль, испанский танец, имитирующий корриду. Звучит, словно символизирует копье, занесенное пикадором над поверженным быком для последнего удара.

Но вдруг Марья Александровна резко вскидывает голову, как будто пробуждается ото сна.

Решительный гордый профиль.

Жива!

Жива и не сдается Марья Александровна, «героическая женщина»!