Почти одновременно вышли две книги современных, достаточно молодых авторов, объединенные одной темой — Дальним Востоком. Владивостокец Василий Авченко написал «Кристалл в прозрачной оправе. Рассказы о воде и камнях» («АСТ», 2015), а нижегородец Алексей Коровашко — «По следам Дерсу Узала. Тропами Уссурийского края» («Вече», 2016).

Авченко протестует против термина «Дальний Восток», утверждая, что для него и его земляков их Восток совсем не Дальний, а дальней является Европейская часть России, сама Москва для многих почти мифическое место — не верится, что она есть на самом деле.

Действительно, в словосочетании «Дальний Восток» есть несправедливость, некое высокомерие. Но что делать — большая часть россиян живет все-таки к западу от Урала, меряет пространство страны своими мерками. Владивосток, Хабаровск, Магадан, Сахалин, Камчатка, Курилы оказываются очень далеко на востоке... И тем интереснее узнать, что там было и происходит, какие люди жили и живут.

Несмотря на вроде бы огромный прогресс в информационных технологиях, средствах передвижения, мы по-прежнему очень слабо понимаем, какая огромная и разнообразная у нас страна. Людские потоки, которые питали наше государство на протяжении почти пятисот лет, в последние десятилетия очень сильно обмелели. И если поначалу люди двигались на восток и достигли в конце концов окрестностей Сан-Франциско, то в конце 80-х начался стремительный обратный процесс. Сотни населенных пунктов исчезли с лица земли; большие города Сибири и Дальнего Востока взбухли от прибывающих из сел, рабочих поселков и городков, а потом и в них обозначился отток жителей — люди ехали дальше на запад.

Судя по статистическим данным, сегодня ситуация несколько стабилизировалась. Но все же мало кто едет нынче жить на восток страны. Да и притягательным для туристов этот край пока не стал. Информационные поводы по большей части негативные и сухие. Поэтому книги, душевные, живописные, отчасти приближают Дальний Восток к нам, обитающим западнее Урала.

Алексей Коровашко пишет о хорошо известном — о герое произведений путешественника Владимира Арсеньева таежном человеке Дерсу Узала... Да, вроде бы хорошо известном, но именно — «вроде бы».

Во время чтения книги Коровашко я по случаю спрашивал молодых — лет пятнадцати – двадцати пяти — парней и девушек, знают ли они, кто такой Дерсу Узала. Спросил человек двадцать. Никто твердо и внятно не смог мне ответить, в лучшем случае путали его с Тыко Вылкой, двое-трое уточняли: «Это который „однако“ говорил? Чукча?» Об Арсеньеве и его книгах никто не знал.

В общем-то, в этом ничего нет страшного. Для нашего с Алексеем Коровашко (мы сверстники) поколения книги Арсеньева еще были увлекательным чтением, манили путешествовать, но невозможно требовать, чтобы и спустя тридцать лет они оставались такими же востребованными. Если что-то и манит нынче, то не это...

Да, фигура Дерсу Узала не то чтобы уходит в Лету — в культурной памяти она еще будет существовать довольно долго, — но уж точно размывается, соединяется с другими фигурами. И напомнить о Дерсу Узала — персонаже книг и реальном человеке, показать, есть ли между ними отличия — дело полезное. Да к тому же и показать те места, где жил этот человек-персонаж.

Алексей Коровашко — доктор филологических наук, преподаватель Нижегородского университета, автор книг «Нижегородские заговоры», «Заговоры и заклинания в русской литературе XIX – XX веков». Названия сухие, но тексты, поверьте, очень даже живые и увлекательные. Тем более что Коровашко, в отличие от большинства ученых, не сторонится еще неустоявшейся современности, а исследует, вводит в науку. Это, видимо, привело его в литературную критику, сделало заметной фигурой литпроцесса. И сочетание научного фундамента и простоты изложения делают книгу Алексея Коровашко потенциально интересной для «широкого круга читателей». Тираж, к сожалению, очень скромный — 1500 экземпляров. Но, правда, в №12 за 2014 год журнала «Урал» напечатаны отдельные главы. Можно составить впечатление...

Арсеньев создал несколько идеализированный образ чистого в основе своей, справедливого и умудренного природой таежного человека. Он даже «переодевал» Дерсу в своих книгах согласно дневниковым записями, умалчивал о вредных привычках — пристрастии к алкоголю и морфию

Коровашко тщательно исследует Дерсу Узала, этого постепенно растворяющегося в толще времени героя. Восстанавливает его подлинное имя — Дэрчу́ Оджа́л (вернее, объясняет значение имени и почему оно должно звучать именно так), сопоставляет подлинного Дерсу и литературного, созданного Арсеньевым.

Мы (те, кто читал) привыкли воспринимать книги «По Уссурийскому краю», «Дерсу Узала» как документальные произведения. Коровашко демонстрирует, что это не так. Это произведения художественные, но основанные на реальных событиях. И за арсеньевским Дерсу Узалой стоит прототип...

Об Узале писал не только Арсеньев. Есть путевые записи, большой очерк, рассказы соратника Арсеньева по одному из путешествий Петра Бордакова, есть воспоминания первой жены Арсеньева, его сына... Автор «По следам Дерсу Узала» скрупулезно сравнивает эти документы.

Арсеньев создал несколько идеализированный образ чистого в основе своей, справедливого и умудренного природой таежного человека. Он даже «переодевал» Дерсу в своих книгах согласно дневниковым записями, умалчивал о вредных привычках — пристрастии к алкоголю и морфию; трубка у Арсеньева служит таежнику инструментом размышлений, хотя Бордаков и жена Арсеньева отмечают в первую очередь то, что от трубки «несло отвратительной гарью».

Алексей Коровашко фокусирует наше внимание на реальном Дерсу Узала не для его дискредитации (к этому человеку он относится явно с большой симпатией), а чтобы показать, что такое литературный персонаж, художественный образ и прототип. Вводит нас в творческую лабораторию путешественника, писателя и философа Владимира Арсеньева, сравнивает его метод с методом сугубого документалиста (но это с какой стороны посмотреть) Петра Бордакова. Выигрывает, конечно, Арсеньев с его художественной правдой.

Недаром к произведениям Арсеньева не раз обращались кинематографисты. Оказывается, спасибо Алексею Коровашко за открытие (по крайней мере, для меня это стало открытием), — сценарий, правда, не воплощенный в фильм и даже до сих пор не опубликованный, написал Дмитрий Балашов, русский писатель, историк, этнограф, живший на другом конце страны — Новгородчине... В фильме Куросавы роль Дерсу Узала сыграл мой земляк — тувинец Максим Мунзук.

Не знаю, побывал ли в процессе работы над книгой Алексей Коровашко в Хабаровске, на реке Уссури, но, покопавшись в Интернете, я обнаружил, что он, сын советского офицера, одно время жил в Монголии. И хоть Монголию к Дальнему Востоку отнести нельзя, все-таки и Уссури, и Монголия, это части одной цивилизации. Почти погибшей и очень слабо нам известной...

Василий Авченко — дальневосточник в четвертом поколении. И книга «Кристалл в прозрачной оправе» предельно личностная, построенная на его собственных воспоминаниях, впечатлениях, ощущениях. Их так много, они такие яркие и живые, что автор на первых же страницах готов выплеснуть всё, что у него есть.

Наверное, немного успокоившись, он признается: «Пока не поздно, сделаю необходимое пояснение. У меня нет никакого уникального опыта. Это я не только признаю — я настаиваю на этом, подчеркиваю это. Я не заядлый рыбак и вообще, наверное, не рыбак; я не „дайвер“, не путешественник, не спортсмен, не сплавщик, не биолог и тем более не ихтиолог. У любого из названных — больше информации, совершеннее методика ее осмысления, да и просто больше опыта. Я всего лишь человек, живущий у моря. Будь я ученым или рыбаком-профи — я был бы перегружен специальной информацией, перенасыщен впечатлениями, потерял бы ощущение причастности к чуду, которое меня посещает всякий раз, когда я гляжу на морду камбалы — свежевыловленной или уснувшей на рыночном прилавке. Хочется верить в то, что мой восторженный дилетантизм — это преимущество. Я не делюсь экзотическим опытом — я говорю о повседневности. По крайней мере, так я оправдываюсь, когда думаю о том, что, возможно, вообще не имею права писать о рыбе и море. Почти любой из моих земляков знает о рыбах куда больше, чем я, — не в разы, а на порядки больше, и на порядки же больше имеет опыта. Но никто из них не пишет о том, о чем мне хотелось бы читать. Молчит и сама рыба. Поэтому говорить приходится мне».

Очень важное признание, точное замечание в последнем предложении. Для того, видимо, и дает природа разный дар разным людям. Несколько даров в одном человеке, как, например, у Александра Ферсмана, который, будучи глубоким ученым, мог писать о камнях настоящие «поэмы», — редкость.

У Василия Авченко есть большой литературный дар. Несколько лет назад он поразил читателей своей дебютной книгой «Правый руль», теперь, по словам автора предисловия Захара Прилепина, накрыл читателю «такой стол, что залюбуешься». (Прилепин, кстати, написал предисловие и к книге Алексея Коровашко.)

Между «Правым рулем» и «Кристаллом в прозрачной оправе» у Авченко был еще «Глобус Владивостока», который может стать помощником для понимания некоторых терминов, топонимов Владивостока и его окрестностей, встречающихся на страницах «Кристалла...».

Новая книга увлекает, от нее сложно оторваться. От чтения первой части я отрывался два раза. Для того чтобы сбегать в магазин и купить сначала камбалу (правда, тихоокеанской не нашел, пришлось жарить атлантическую), а потом — на поиски иваси. Иваси в продаже нет. Объяснение я нашел у того же Василия Авченко:

«Ивась — одна из самых загадочных рыб нашего моря. Она берется ниоткуда и исчезает в никуда, причем никто не может сказать, чем вызваны ее приходы и уходы. В 1930 годы ивась в Японском море считался промысловой рыбой номер один. <...> В сороковые ивась пропал. <...> Следующий пассионарный взрыв пришелся на семидесятые. Добыча ивася вновь пошла на миллионы тонн. Специально под ивася на Дальнем Востоке строились целые флотилии и сети береговых заводов. Однако ивась исчез одновременно с Советским Союзом, и его промысел прекратился. На приморском побережье и сегодня в самых неожиданных местах натыкаешься на раскрошившиеся бетонные соты — солильные чаны. Мы не видели ивася около двадцати лет, пока в 2011-м он не появился вновь — на Сахалине, в Приморье. Откуда, почему? Я вдруг стал натыкаться на него, порядком подзабытого, на рынках. Вспомнил эти крапинки на боках, изящное тельце и вкус, который, казалось, навсегда остался там, в восьмидесятых. <...> Почему ивась вернулся? Сейчас ученые изучают его численность и решают, стоит ли возобновлять полномасштабный промысел. Пока склоняются к тому, что скорого возвращения „большого ивася“ ждать не стоит. Но, может, они ошибаются».

«Кристалл в прозрачной оправе», конечно, не беллетристика, не проза в привычном понимании, но и не этнография, не публицистика

В подобном духе Василий Авченко пишет о каждом жителе моря, дальневосточных рек и озер, о каждом виде камней. Цитировать хочется страницами, тем более что, хоть книгу и не назовешь в строгом смысле прозой, штришков художественности в ней множество.

«Схема запутанного токийского метро похожа на человеческий мозг в разрезе: не очень понятно, что к чему, но всё работает»; «...маленький городок — неожиданный букет пятиэтажек посреди тайги и сопок Сихотэ-Алиня»; «...Вернадский, увлеченный биограф самых коренных обитателей нашей планеты — химических элементов».

Порой автор явно провоцирует на спор. У меня как человека, родившегося и выросшего на берегу Верхнего Енисея, вызывает протест такое утверждение Авченко: «После моря — настоящего моря — любая пресная вода кажется разбавленной или прокисшей, как несвежее пиво». Тянет утверждать обратное; но я не бывал во Владивостоке, не нюхал Японского моря. Поэтому пока удержусь. Вот побываю и поспорю. Или соглашусь.

К сожалению, ближе к концу (а объем книги 350 страниц) наступает некоторое утомление. Наверное, не из-за того, что автор снижает градус повествования, иссякают интересные темы и детали. Нет, дело, по-моему, в том, что не хватает героя. Повествователь присутствует, он живой, ему есть что сказать, но... Неспроста читателю так важны сюжет, конфликт, персонажи. Пресловутые завязка, кульминация, развязка. «Кристалл в прозрачной оправе», конечно, не беллетристика, не проза в привычном понимании, но и не этнография, не публицистика.

Авченко, я уверен, может писать повести, рассказы, романы. И сюжеты у него имеются, и герои, интереснейшие типажи и образы. Думаю, он в конце концов рискнет оторваться от документализма, посмотрит на себя-повествователя иным взглядом.

О Дальнем Востоке мы из нынешней художественной литературы знаем крайне мало. А знать хочется. Потому, видимо, так встретили роман Виктора Ремизова «Воля вольная» — на ура. Наверняка, если бы действие этого романа происходило в Карелии или на Каспии, о нем говорили бы меньше. Дело не в экзотике, нет. Дело в расширении географии в нашей литературе.

Писателей во Владивостоке, Хабаровске, на Камчатке, Сахалине немало. Но, к сожалению, и пусть они на меня не обижаются, — эти писатели в основном регионального звучания. Причины этого у каждого автора свои. Но есть и общая — отдаленность от центральных издательств, журналов. Василию Авченко посчастливилось стать писателем общероссийским. И здесь напомню ему его же собственные слова: «Поэтому говорить приходится мне».

Да, Авченко не грех проникнуться мыслью, что он должен говорить в современной русской прозе о Дальнем Востоке и за Дальний Восток. Тем более что ему есть что сказать. Вот выдернутая из «Кристалла...» почти наугад основа для целого романа:

«Мы пришли сюда и освоили эту землю. Одновременно эта земля освоила нас. Мы ее русифицировали — она нас тихоокеанизировала. Мы думали, что подчинили землю себе — и не заметили, как она подчинила себе нас. Европейцы, живущие к востоку от Китая, мы частично стали азиатами. В силу маньчжурской природы и морского питания даже сама наша физиология, возможно, эволюционизирует в азиатском направлении, сохраняя вместе с тем базовые русские черты».

Много в этом абзаце? По-моему, — очень много. Целая вселенная обозначена, которую так хочется разглядеть подробно.