— Как появилась конференция «Наука о комиксах»?

— Сам проект существовал давно, но полноценной конференцией стал только в Библиотеке комиксов * — Была создана в 2012. Идея принадлежит издателю «Бумкниги» Дмитрию Яковлеву. (Санкт-Петербург) в прошлом году. Куратор Юлия Тарасюк поддержала мое стремление организовать сообщество, заинтересованное в изучении комиксов.

К слову, Rara Avis — первое издание, написавшее о нашей начальной конференции.

Сегодня спустя пять конференций и полсотни докладов мы решили перевести лучшее в текст. Сейчас я редактирую первый сборник «Науки о комиксах». Если посмотреть на названия статей, то становится ясно, что издание представляет широкий взгляд на проблему комиксных форм. На страницах сборника мы говорим о темах, казалось бы, не связанных: Кунгурской летописи о завоевании Сибири и старообрядческом лубке, русской классике в комиксах и супергероике как «новой мифологии», «совершеннолетии русской манги» и многом другом. А вопросы о том, «каким может быть Музей комиксов в России» и «что должно храниться в Архиве российских комиксов» — пусть и звучат немного футурологически, но создают новые дискурсы. Ведь мы хотим не только изучать комиксы, но и рассказывать людям о том, как правильно их понимать и как использовать на практике.

...любой продавец — готовый социолог

— Вы говорите о том, что ваша цель — «создать междисциплинарное сообщество ученых в России, заинтересованных в изучении комиксных форм, созданных человечеством за последние 3000-4000 лет». Но если рассуждать совсем объективно, насколько это реально? Особенно если учесть тот факт, что в России нет ни одного института, где не то, чтобы обучали художников-комиксистов, но серьезно изучали комикс?

— Это не столько реально, сколько неизбежно. Конечно, «Наука о комиксах» — пока диковатая яблоня, ей требуется еще долгий уход и прививка благородных теорий по всему спектру от современных visual studies до исследований культурной памяти. Но если говорить о ней как о междисциплинарном сообществе, в котором смогут общаться «историки и искусствоведы, филологи и культурологи, социологи и антропологи, психологи и философы, переводчики и педагоги, музеологи и библиотекари», то время расцвета не за горами. И я не устаю повторять, сегодня нам особенно нужны социологи и антропологи, исследующие комикс. Ведь комикс — это не только про искусство, но и про читателя. Трудно сказать, насколько не изучена его фестивальная культура, не исследовано «третье место» по Рэю Ольденбургу — магазин комиксов, где почти любой продавец — готовый социолог с уникальным материалом, потому что только он понимает, кто и почему сегодня покупает комиксы в России.

Как объект исследования комикс по-настоящему всеобъемлющ. Каждому есть, что в нем почерпнуть. Но большинство людей пока не осознало, насколько комиксы серьезны и почему они могут привлечь даже тех, кто интересуется memory studies... А это, на секундочку, такие ученые, как Марианна Хирш, автор концепции постпамяти.

— А как вы думаете, когда в России придут к изучению комикса на академическом уровне?

— Требуется как минимум десять-пятнадцать лет, чтобы comics studies в России стали чем-то осязаемым. Проблема институционального закрепления — это проблема набора критической массы.

Что же до «институтов, обучающих художников-комиксистов»... Ваш вопрос не совсем верен. Если вы хотите что-то менять, то меняйте парадигму российского школьного образования. Я постоянно говорю о том, что должен быть создан синтетический предмет, который бы объединил уроки литературы и ИЗО. Но это в идеале. Пока стоит бороться за минимум. Например, чтобы на уроках литературы помимо пушкинской «Капитанской дочки» читали бы такие великие графические романы, как «Ибикус» Паскаля Рабате (в основе роман Алексея Толстого), а на уроках ИЗО кроме коричневого горшка (моя травма — в школе я рисовал его восемь лет) создавали хотя бы одностраничные комиксы в качестве задания по композиции. Но тут все зависит от креативности и смекалки обычных школьных учителей, к которым мои слова и обращены. Комикс-культура в России появится не тогда, когда все станут читать комиксы, а когда все — хоть как-нибудь — научатся их рисовать, а дети будут цитировать слова про «великий могучий комикс-язык».

— Кто сегодня занимается изучением комикса в России?

— Сегодня исследователи комикса группируются вокруг конференций. Пока их две — это московская конференция «Изотекст», которую основал Александр Кунин, она проходит в рамках фестиваля «КомМиссия», и «Наука о комиксах» в Санкт-Петербурге. Если говорить об исследованиях манги в России и Японии, то здесь лидирует Юлия Магера, редактор нескольких сборников, посвященных этой проблеме. Но, конечно, большинство русских исследователей комиксов — это студенты и аспиранты. И немногие обладают кандидатской степенью, поэтому о PhD и говорить рано. Но, например, Мария Шахнова, пишущая диссертацию под руководством профессора Дюрренматта из Сорбонны (который в этом году прочел лекцию на «Бумфесте»), скоро должна защищать PhD по лингвистике, но что-то подсказывает мне, что путь из Архангельска в Париж редко предусматривает возвращение. Поэтому я склоняюсь к тому, что «Наука о комиксах» должна ориентироваться на международное сообщество ученых — это следующий важный этап нашего проекта, если мы не хотим скатиться в академический провинциализм и субкультуру.

— А кто изучает русскоязычный комикс?

— Удивительно, но эта тема больше интересна зарубежным исследователям. Да, в 2010 году издательство «Новое литературное обозрение» опубликовало сборник статей «Русский комикс», ставший первым опытом подобного осмысления, но... Единственная монография об истории российского комикса Komiks: Comic Art in Russia написана американским славистом Хосе Аланисом. Что касается такой темы, как белоэмигрантский комикс в Югославии, то ей активно занимается профессор Белградского университета Ирина Антанасиевич. Она успешно доказывает, что в чужой стране за пять лет русские люди создали комикс-индустрию, чего не смогли сделать в СССР даже за семьдесят. Что же до моей скромной персоны, то я пишу диссертацию о Диком веке российского комикса 1980-1990 годов, о комикс-студиях «КОМ», «Велес» и «Муха», и активно собираю интервью с их бывшими участниками.

— И все же есть ли среди исследователей люди с именем?

— Людей с именем нет. И это большая проблема для всей дисциплины. Я хотел бы придумать машину времени только для того, чтобы отправиться в 1960 годы и надоумить Юрия Лотмана, Бориса Успенского и всю московско-тартускую школу семиотики заняться исследованиями комиксов. Представляете, если бы такое произошло? У нас как минимум была бы полувековая традиция изучения комиксных форм, и, возможно, «Наука о комиксах» началась бы еще до нашего с вами рождения. Но в реальности российским авторам приходится ссылаться на Умберто Эко. И не потому, что он самый великий комиксолог всех времен и народов, а потому что в кандидатской это звучит гордо и ученым мужам — понятно.

...я надеюсь, что признанные ученые пойдут в российские comics studies

Однако обратите внимание, в дискуссии «Новая дисциплина / старые методы: что нужно, чтобы комиксология стала наукой?» * — дискуссия прошла в рамках фестиваля «Бумфест-2017» были заявлены два ученых — Наталья Потапова с факультета истории ЕУСПб и Ирина Головачева с филологического факультета СПбГУ). Потапова — специалист по критике идеологий и визуальной истории, также она занимается декабристами (недавно издательство Европейского университета опубликовало ее книгу «Трибуны сырых казематов»). А Головачева — специалист по Олдосу Хаксли, автор монографии «Фантастика и фантастическое». Оба исследователя никогда не занимались комиксами, но могут рассказать о том, как их дисциплина способна изучать комиксы. А недавно Наталья Самутина, профессор НИУ ВШЭ и ведущий научный сотрудник ИГИТИ читала доклад Reading manga in Russia на 5-й международной конференции The Fan Studies Network.

Поэтому я надеюсь, что признанные ученые пойдут в российские comics studies и своим присутствием сделают эту дисциплину авторитетной.

— Одна из ваших лекций на «Бумфесте-2017», была посвящена состоянию отечественного комикса. Не могли бы вы рассказать о двух-трех, на ваш взгляд, наиболее интересных русских художниках.

— Недавно я составил список из ста российских авторов, поэтому могу точно сказать, что два-три художника ничего не определяют. Лучше расскажу о трендах и поколениях. Помимо интереса к супергероике у Bubble и иронии над супергероикой вообще (от Супер-Путина и Блюстителей до «Тюмэна» Гоши Елаева) существует однозначный запрос на автобиографические работы, переосмысление советской и русской классики, альтернативную историю России, воспоминания о 1990 годах и то, что я называю «языковыми играми», то есть различные эксперименты в комикс-письме. Кроме того, мы недооцениваем культуру фэнзинов, то есть комикс-самиздат и веб-комиксы, потому что это та ниша, откуда будут массово выходить хорошие авторы (если у них найдется издатель, а «Бумкнига», «КомФедерация», Live Bubbles, «Комикс Паблишер» или «СПб Комикс», конечно же, в авторах заинтересованы).

Великие комиксисты — это сверхлюди

Что касается художников... Если мы будем делать ставку на отдельных авторов, то российского комикса никогда не будет. Это не значит, что у нас плохие художники. Они даже слишком хорошие, уж поверьте — в Bubble часто рисуют лучше, чем в Marvel. Проблема российского комикса — в дефиците нормальных рассказчиков. Великие комиксисты — это сверхлюди, потому что должны быть не только хорошим художником и писателем, но и кем-то третьим, кто синтезирует в себе владение разными техниками рисования и письма. Такие люди появляются редко не только в России, но и во всем мире, поэтому хороший художник — это тот, кто сотрудничает с хорошим писателем.

Я могу выделить два поколения. Это «последнее советское» (в терминах Алексея Юрчака), которое успело вырасти еще при СССР, и «первое постсоветское», то есть миллениалы, чье детство пришлось на 1990 годы. К сожалению, авторов, рисовавших комиксы еще в 1980-е и 1990-е годы, в комикс-индустрии осталось немного, и не исключено, что Аскольд Акишин, автор «Моей комикс-биографии» и множества других графических романов — пока единственный известный автор Дикого века российского комикса (хотя я не исключаю, что Игорь Кожевников, создатель графического романа «Красная кровь» про войну в Афганистане * — выходил в 1992-1995 годах в журнале «Велес». , все-таки вернется к комиксам и составит ему конкуренцию). Опять же — очень жаль, что Михаил Заславский или Алексей Иорш сейчас не выпускают больших работ. Среди важных авторов, относящихся к «последнему советскому поколению», надо упомянуть и Александра Ерёмина, создателя «Хакера» и «Красного коня»; Елену Ужинову, художника графического романа «Я — слон!», рассказывающего об инвалидах и о том, как российское общество относится к ним. Иван Ешуков, автор, наверное, самого впечатляющего графического самиздата «Боровицкий» об Омске времен Гражданской войны, по возрасту находится где-то посередине; то же относится и к Алексею Никитину, автору «Хармсиниады», но Никитин — это человек, который уже двадцать лет всех поражает, он практически классик и за его судьбу можно не беспокоиться.

«Первое постсоветское поколение» (если не брать в расчет авторов, работающих в Bubble за зарплату) — это Ольга Лаврентьева, Виталий Терлецкий, Алексей Волков & Кирилл Кутузов, Филипп Соседов, Юлия Никитина и Мария Конопатова. Человек, который разбирается в российском комиксе, должен сейчас разорвать себя пополам, потому что эти авторы настолько разные, что сравнивать их невозможно.

Комиксы Лаврентьевой — продолжение той линии русской литературы, что идет от Гоголя к Достоевскому и проявляется прямо сейчас. Филипп Соседов — наш будущий Алан Мур, Уоррен Эллис и Скотт Снайдер в одном лице. Терлецкий — грандмайстер русского комикса, создавший «Шафировский проспект» — главный философский комикс в России и «Жоржа Дантеса, удивительного путешественника во времени» — самое важное высказывание о русской классике со времен «Хармсиады» Никитина. Волков и Кутузов — это dynamic duo российского комикса: от людей, скрестивших Булгакова с Кирби и придумавших пельмени-вестерн, можно ожидать чего угодно, но только не скучных историй. Юлия Никитина — настоящий «поэт в комиксах», чьи работы по силе метафор равны «Священной болезни» Давида Б. А Мария Конопатова — наверное, один из самых трудоспособных и публикуемых авторов комиксов в России.

У российского комикса есть три вызова

— Мы когда-то делали интервью с Донасьеном де Рошамбо. И он сказал такую вещь, что русские художники комиксов еще не нашли своего стиля в глобальном смысле. И большой вопрос, куда они двинутся, затронут фольклор, уйдут в супергероику или адаптируют мангу. Что вы думаете о пути развития русского комикса?

— Я уверен, что господин де Рошамбо сведущий человек, чтобы не говорить о подобном серьезно. Во-первых, ни в одной стране никто не идет единым путем, как говорил Мао Цзэдун: «Пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ». Во-вторых, говорить в XXI веке об эссенциализме стилей и жанров (тем более в национальном ключе!) как минимум неуместно. Ни один человек на планете Земля не видел в XXI веке «чистое» bande dessinee, «чистую» мангу, «чистую» супергероику и «чистый» фольклор. Мы живем в глобальную эпоху смешений и обогащений художественных стилей и нарративов. А что касается упомянутого господином де Рошамбо фольклора, то когда Bubble превращает Змея Горыныча в техночудовище в сеттинге Warhammer, а Кощея Бессмертного делает похожим на Константина Кинчева, это что — традиция, идущая от Ивана Яковлевича Билибина и Арины Родионовны? Естественно, нет. Bubble давно смешали и супергероику, и мангу, и фольклор, потому что так выглядит мировой комикс-мейнстрим.

Но Bubble российский комикс не исчерпывается. Поэтому его пути развития даже в ближайшие пять лет не очевидны.

Давайте вспомним немодного и нелюбимого мной Тойнби с его идеей о вызове и ответе. У российского комикса есть три вызова, и если он на них не ответит, он никогда не состоится как что-то серьезное.

Первый — это инвесторы. В комикс-индустрии, выпускающей исключительно российских авторов, вертится очень мало денег. Bubble не считается. Тут пришла большая корпорация, влила и до сих пор вливает много денег в шесть ежемесячных линеек, и, похоже, без надежды на финансовый успех, но с верой в символический. Поэтому Bubble будет существовать до тех пор, пока здравствует News Media. Но я надеюсь, что однажды люди и в «Газпром Медиа Холдинге» очнутся, и у нас появится второй Bubble. Но как перейти от благотворительности к капитализму — никто не знает.

Второй — это freshblood. Российскому комиксу нужны люди. В первую очередь — сценаристы. Когда Василий Владимирский и Елена Бойцова пригласили Дмитрия Яковлева, Юлию Тарасюк и меня рассказать про комиксы на Фантастической Ассамблее этим августом, фантасты задали мне важный вопрос: «Почему до сих пор не догадались совместить конкурс комиксов и сетевой писательский конкурс?» Хороший вопрос. Но freshblood необязательно выглядит только так. То, что Елена Ужинова нашла пьесу Владимира Рудака и нарисовала по ней графический роман «Я — слон!» — яркий пример того, как в комикс приходит отличный писатель, до этого не занимавшийся комиксом вообще. К слову, существует и внутренний freshblood индустрии: то, что Bubble привлекли к своей работе таких авторов, как Алекс Хатчетт и Алексей Волков, говорит о том, что они следят за хорошими сценаристами.

...глупо считать, что хороший графический роман, созданный на основе «Блокадной книги» Гранина и Адамовича, не взорвал бы информационное поле России

Третья проблема — это реализация сюжетного ресурса. Точнее, ее отсутствие. У меня риторический вопрос к российским комиксистам: почему до сих пор не написан ни один графический роман о блокаде Ленинграда? Почему все еще нет современного комикса о том, что происходило в ГУЛАГе? Если вы жили и взрослели в 1990-е, то почему об этом опыте внятно написали только Лаврентьева в «ШУВе», Терлецкий в «Продуктах 24» и Никитина в «Полуночной земле»? Если вы публикуете комиксы про ЛГБТ, то почему это бездарный фансервис в «Клубе» от Bubble Visions, а не графический роман про Цветаеву и Парнок? Если вы любите современность, то почему у вас её практически нет?...

То, о чем я говорю, касается не только сценаристов, но и маркетологов. Хороший маркетолог, чтобы продвигать свой продукт, только и делает, что ищет инфоповоды. Поэтому глупо считать, что хороший графический роман, созданный на основе «Блокадной книги» Гранина и Адамовича, не взорвал бы информационное поле России.

Если авторы комиксов думают, что придумывать интересные сеттинги и истории — это трудно, то они либо никогда не выходили на улицу, либо не вчитывались в газеты и книги хороших историков.

Воруйте! Ни одна газета и ни один историк не обидятся.

Лаврентьева О. Шув. — СПб.: Бумкнига, 2016. — 248 с.

1 3

— А что относительно графического романа? Возможна ли работа на русском по силе равная «Персеполису» ?

— «Персеполис» — это не просто графический роман, это автобиография в комиксах, по-научному — автография. И «Персеполис» выстрелил, потому что задевал проблемы гендера, эмиграции, ислама, мировой политики, — и все это на фоне истории взросления одного человека. И поэтому, прежде чем ответить на ваш вопрос, нужно выяснить — а живут ли в России авторы, чья история по силе равна истории Маржан Сатрапи?

Серьезный графический роман у нас появится тогда, когда комиксисты обратят внимание на современность

У Линор Горалик есть чудесный стрип о том, что «автобиографии — это бизнес, а не богадельня». А вот еще более мудрый стрип Захара Ящина, иронизирующий над тем, что автобиографические комиксы рисуют не революционеры и порнозвёзды, а комиксисты. Сам бы я хотел однажды прочитать комикс-биографию Филиппа Соседова. Если вы почитаете его автобиографию в конце графического романа «Пантеон: Культ Двуличие», вы поймете, что комиксист в России — это человек, который тоже ребенком играл в «Чечню» во дворе, играл в рок-группе, победил рак, злоупотреблял стимуляторами и несмотря ни на что он жив и ждет, что в России все наладится с комиксами.

Серьезный графический роман у нас появится тогда, когда комиксисты обратят внимание на современность. Тогда в обществе поймут, что можно рисовать не только про эльфов, но еще и про инвалидов. Хотите быть актуальными? Нарисуйте что-нибудь про Крым, Сирию или Донбасс, но не делайте это пошло. По-моему, Юлия Никитина подметила, что «все мы — сгусток уникального опыта». Поэтому странно тратить свое время на «концептуальную отрыжку» чужого фантазийного мира, повторяя, допустим, Нила Геймана, но не обращая внимания ни на себя, ни, как минимум, на Варлама Шаламова.

— Кто, по-вашему, из нынешних русских художников способен создать графический роман европейского уровня?

— Ольга Лаврентьева. Раньше я думал, что разделительной чертой для российского комикса было появление вселенной Bubble в 2012 году, но теперь — публикация романа «ШУВ» в 2016-м. Потому что «ШУВ» Лаврентьевой — это настоящая литература, и рассказывает она о большем, чем просто о «1990-х глазами ребенка». Как сказал мне однажды Алексей Никитин, автор «Жизни Чернышевского», появление Лаврентьевой на российской комикс-сцене сродни появлению молодого Достоевского в 1840-х. Сказанное вовсе не означает, что молодым авторам нужно немедленно заняться копированием Лаврентьевой. Это просто намек на то, что надо наконец-то писать о жизни в России, ее истории и насущных проблемах. Если Россия породила великую литературу и живопись, то великий комикс — это следующий шаг.