Собственно, ни в одной статье, из вошедших в книгу, эти направления не сходятся, и это важно, потому что дальнее чтение (distant reading) — набор методов и приемов, необходимый для изучения макропроцессов, происходящих в литературе.

Дальнее чтение — это не системная теория, а только зарисовки теории, которая может однажды быть построена. Моретти нащупывает почву, заходит с разных сторон, но и культурная эволюция, и мирсистемный анализ, и DH у него движутся в одном направлении. Важно понимать, что Моретти не пытается построить системную концепцию эволюции или теорию социологии литературы на основе Валлерстайна, хотя в статье «Эволюция, миросистемы, Weltliteratur» он пробует соединить эволюцию литературы и мирсистемный анализ: эволюция — это то, что работает во времени, миросистемный анализ — в пространстве.

Что касается DH, то и социология, и культурная эволюция — концепции, при которых объекты исследования рассматриваются в большом масштабе. Эволюция — это длинное время, мир-система — большое пространство, чтобы работать с тем и другим, нужно использовать количественные методы, и лучший способ подойти к ним сегодня — это DH, которые предполагают множество инструментов для работы с базами данных, что значительно упрощает труд гуманитария, касающийся больших цифр.

Здесь мы подходим к главному вопросу: для чего и как изучать литературу? Моретти пишет о том, что современное литературоведение обычно напоминает религиозную практику, где ты поддерживаешь канон из существующих писателей, и постоянно разными способами подтверждаешь их величие и важность для культуры....

В этом смысле чтение канонических текстов наследует практике чтения Библии, где мы постоянно возвращаемся к тексту, находящемуся в центре нашей культуры, чтобы лучше его понять, попадая в бесконечный герменевтический круг. Литературный канон Нового времени устроен по такому же принципу.

Идея Моретти не в том, чтобы показать, что эти писатели были не хуже, существование канонических авторов просто не возможно без существования «других».

Для Моретти изучать литературу — значит научиться понимать то, как устроен этот пласт культурной жизни в целом. Вопрос, которым он задается, сродни вопросу: как функционируют современные города, транспортные системы или биологические виды? Почему возникает литература, почему она развивается так, а не иначе, какие принципы там заложены? Во многом — это социологическая перспектива на литературу.

Вопрос о каноне и второстепенных авторах для Моретти не существенен, потому что такое деление отчасти — следствие литературного рынка. Смотреть на канонических авторов в этой перспективе — все равно, что смотреть только на самых красивых пингвинов. Вопрос, который все время задает Моретти литературе — это вопрос, затрагивающий всю популяцию пингвинов. Именно здесь происходят изменения, работает постоянный отбор и обновляются формы. Когда мы смотрим, например, на европейский роман рубежа XVIII-XIX веков, то понимаем, что канон — это 1% от существующего объема, а 99% — не прочитаны и не учтены. Возвращаясь к второстепенным авторам, важно отметить, что работам о канонических текстах, противопоставлены работы, легитимизирующие существование «писателей второго ряда», отсюда — появление статей с пафосом переоткрывания. «Дальнее чтение» и этому тоже противостоит.

Это более-менее явная оппозиция, но не в том смысле, что тексты не нужно читать. Даже исследователи вроде Франко Моретти черпают идеи, благодаря пристальному чтению. Но нельзя ограничиваться отдельным текстом. В литературоведении существует много хороших интерпретаций различных произведений, но сейчас нужно нечто новое. То, что предлагает Моретти — движение литературоведения к естественным наукам, что само по себе не радикальное новаторство, особенно, если смотреть изнутри русской литературоведческой традиции. Ведь что такое clоse reading? Ты читаешь книгу (например, роман), и вдруг у тебя появляется некая интерпретация или гипотеза, для иллюстрации которой подбирается два-три примера. А идея Моретти в том, что нужен следующий этап: проверка этой гипотезы, для чего двух-трех примеров не достаточно. Дальнее чтение — это возможный метод проверки.

Надо сказать, что литературоведение последние 50 лет не занималось исключительно перечитыванием канонических текстов, в современной русской традиции научность проявилась в историко-литературном методе: мы стараемся контекстуализировать тексты, описать сложные взаимоотношения литературных агентов, подключить историю идей, политику, идеологию. Это тоже попытка создать научное повествование на основе исторического документа. Но если мы соединим все эти маленькие кейсы, получим ли мы большую историю литературы?

Структурализм — это про типологию, которая, конечно, важна, однако все же рассматривалась инициаторами подхода лишь как подготовительный этап для системного исторического исследования. У нас есть таксономия животных видов, существующих сейчас, которая вовсе не означает, что то или иное животное ранее не существовало. Привнести в литературную таксономию историческую перспективу попытался академик А. Н. Веселовский. Однако по сей день мало работ, которые описывали бы не тематические кластеры, а занимались серьезным историческим изучением отдельных жанров или приемов. Благодаря Проппу и структурализму был успешно проведен первый этап создания таксономии, но после этого мы должны заняться созданием диахронической перспективы: как мы пришли к тем видам, которые существуют сейчас, и какие группы были до этого.

К сожалению, Ярхо не оставил связного повествования, книга «Методология точного литературоведения» в силу трагических обстоятельств (Ярхо писал ее в ссылке, без особой надежды на то, что труд когда-нибудь выйдет в свет) достаточно фрагментарна и представляет собой что-то вроде свода методологических советов. Возвращаясь к А Веселовскому, следует сказать, что как позитивист конца XIX века, он обладал эволюционным запалом, который также отчасти можно наблюдать в книге Михаила Леоновича Гаспарова «История русского стиха», совершенно беспрецедентной для русского литературоведения. Благодаря Гаспарову до нас дошел и Ярхо. Важно, что книга Ярхо не законченная, это скорее развернутый план для методологии точного литературоведения, где много размышлений об анализе и синтезе, точности любых предпосылок и заключений литературоведа, о том, что каждый этап литературоведческого исследования должен строго проверяться количественными методами (набор статистических и математических методов, используемых для анализа — прим. ред.).

Ярхо провел очень важную, несвойственную для его коллег-формалистов аналогию между природой и литературой, и попытался встроить литературоведение в семью естественных наук — отсюда его увлечение биологией, социологией, статистикой. К сожалению, он не дожил до появления эволюционного синтеза, не успел прочесть Эрнста Майра, а к дарвинизму в изводе начала XX в. Ярхо относился с сомнением и к литературе его не применял.

У Гаспарова, как и у Ярхо, которому он наследует, нет обобщающей теории литературы. Хотя в «Методологии точного литературоведения» есть и теоретические выкладки, но они не были развернуты, для Ярхо было важно: как проверять гипотезы, а не какие именно гипотезы.

Работы Ярхо и Гаспарова близки к тому, что интересует Моретти, правда, с той разницей, что Моретти занимается не поэзией, а прозой, и это меняет ситуацию: прозу труднее формализовать. К тому же трудно сказать, что метод Гаспарова общепринят. Это яркая вспышка позитивизма, оказавшаяся относительно успешной лишь в изучении поэзии.

Книга Моретти не об этом. DH — не самое интересное, что в ней есть. Методы приходят и уходят, а теории остаются, и именно теоретичности не хватает современным проявлениям DH. Нет гипотез относительно того, что же делать с огромными оцифрованными библиотеками и графиками. А Моретти предлагает эти гипотезы — чтобы делать новую науку, мы должны использовать цифровые технологии.

DH сейчас находится примерно в том же состоянии, что и анимационная студия Pixar в начале 90-х годов. У них была компьютерная графика, с помощью которой можно было снимать анимационные фильмы, но почему-то картинка обычно выглядела пластмассовой. И тогда пришла идея: сделать мультфильм о пластмассовых игрушках. Получилась хорошая комбинация. Методы DH пока довольно ограничены, и поэтому мы должны подбирать гипотезы под методы.

Не то, чтобы есть особый институт, который занимается созданием этих DH-инструментов. В какой-то степени каждый сам для себя изобретает маленькие инструменты. DH — архипелаг, острова которого часто не связаны между собой. DH — это, конечно, не решение всех проблем, технологии не способны полностью заменить ручной труд, особенно, когда речь идет о прозе. Многое сделано для анализа лексики еще в доцифровую эру руками людей, пришедших в литературоведение со статистическими инструментами.

Лучшее, что может случиться — гуманитарное сообщество воспримет идеи этой книги и даст толчок к развитию новых. Важно, что у книги большой популяризаторский потенциал, язык Моретти будет понятен и неспециалисту. И хоть DH — вещь довольно закрытая — именно из-за математических методов.

Моретти обращается не к тем, кто занимается программированием и статистикой, а к тем, кто читал Бахтина, Лотмана и Ауэрбаха. В России для восприятия этой книги хорошая почва, лучше, чем в Америке. «Дальнее чтение» — это полемика, прежде всего, с американским литературоведением. Можно закончить топовый американский университет по специальности «филология», и ни разу даже не пролистать формалистов. И на той почве Моретти выглядит еще большим новатором.