— Александр Аркадьевич, вы так долго занимаетесь переводами японской литературы на русский и, насколько я понимаю, на английский языки, что вашу жизнь можно по праву назвать воплощением Пути переводчика. Причем вы начали этим заниматься еще во времена СССР. Есть ли разница между работой переводчика тогда и сейчас?

— Действительно, в моем списке публикации более сорока переводных книг (и еще десятка два собственных). Большая часть из них — антологии и сборники японской поэзии, но есть и романы, и повести, и новеллы, и театральные пьесы, и научно-популярные труды по литературе. Кроме того, в молодости я много лет работал на международных кинофестивалях в Москве и Ташкенте (это была отличная практика разговорного языка), где перевел для служебного пользования еще десятки сценариев и монтажных листов.

Переводы были в основном с японского, хотя я владею еще несколькими языками. Просто на «рынке перевода» с европейских языков всегда было слишком много желающих, а мне не нравилось выпрашивать какие-то куски в коллективных проектах и бороться за место под солнцем со множеством конкурентов. Японская литература давала больше простора для инициативы, хотя и в эту область пробиться было нелегко. В издательствах даже на относительно молодых авторов поглядывали косо. Помню, в 1979 год, когда мы с моей наставницей Ириной Львовной Йоффе сдали в печать перевод академической книги Дональда Кина «История японской литературы эпохи Токугава» со множеством поэтических иллюстраций в моем исполнении, редактор упорно стремился заменить некоторые танка и хайку версиями Веры Марковой, хотя они и не вполне соответствовали стоящему рядом тексту оригинала.

Тем не менее можно сказать, что 70-80-е годы были золотым веком поэтического перевода в СССР. В Союзе Писателей активно функционировала секция поэтического перевода, объединявшая десятки высокообразованных талантливых людей разных возрастов. Были выработаны жесткие каноны художественного перевода, и эта планка держится на высоте до сих пор во всех европейских языках и даже в китайском. Переводом можно было зарабатывать на жизнь. Это была престижная профессия, которая ныне, как мне кажется, утратила былой статус. Взрывной рост книжного рынка вызвал к жизни легион переводчиков-поденщиков, которые гонят километры низкопробных текстов, получая за свой труд довольно мизерное вознаграждение. А настоящие профессионалы постепенно растворяются в этом океане, поскольку критики, увы, не проводят серьезного анализа качества переводов. Цунами дилетантских малограмотных переводов, часто сделанных через посредство «третьего» языка, накрыло российский книжный мир. Например, большую часть современных японских детективов и триллеров бойко перелагают с английского.

— Иногда говорят, что японский язык настолько труден, что его учат не головой, а, извините, пятой точкой — в первую очередь нужны терпение и усидчивость. Тратишь на это силы, время, здоровье, а что взамен? Что получили вы, без остатка отдав свою жизнь японской литературе и японскому языку?

— А кто сказал, что я без остатка отдал жизнь японской литературе и языку? У меня много книг на другие темы: о русской литературе и философии, воинских искусствах Востока, российском обществе периода перестройки. Есть и авторские сборники стихов, и книги авторской прозы. При всем уважении к японской литературе, я не считаю, что на ней свет сошелся клином и ради нее надо отринуть все прочие радости земного бытия. Однако изучению и переводу японской литературы, особенно поэзии, я действительно отдал много лет. Кроме того, в японском университете я вел курс японской литературы для японских студентов и иностранных стажеров-японистов. Возможно, я был единственным иностранным профессором в такой роли на японских островах. Во всяком случае я совершенно точно был единственным иностранцем-членом правления Межуниверситетского Научно-исследовательского центра японской литературы (Кокубунгаку кэнкю сирёкан) в Токио.

Что мне дала японская литература и японская эстетика в целом? Вероятно, иной, несколько остраненный взгляд на жизнь, умение любоваться миром в капле росы. Японская поэзия подарила мне особое созерцательное восприятие природы, которое, как мне кажется, наложило отпечаток и на мои собственные стихи.

В России бытует странное представление о неких магических свойствах японской поэзии, ее неизбывной красоте, глубинной философии

— Фокус ваших интересов в японской литературе — поэзия. У нас о ней знают обычно, что в ней: нет рифмы, она делится на танка, хайку и хокку, причем часто думают, что последние два — одно и то же, но все три при этом очень короткие, и переводить их может любой знающий японский язык человек. А как дело обстоит в действительности? Что удается сохранить, а что мы теряем при переводе с японского? И вообще — бывает ли стихотворение непереводимо?

— В России бытует странное представление о неких магических свойствах японской поэзии, ее неизбывной красоте, глубинной философии и непереводимом — при этом совершенно непонятном — шарме. При этом понятие «японская поэзия» неизменно ограничивается жанрами танка и хайку. Все это чепуха — не более, чем прочно укоренившиеся косные предрассудки. Во-первых, классическая японская поэзия танка и хайку— это органическая часть мировой поэзии, и судить о ней следует только в контексте мировой литературы. Это ритмическая силлабическая поэзия твердых форм. Другими словами, если вы чувствуете, что стихотворение звучит на русском красиво и мелодично, значит перевод удался. Если же перед вами набор корявых коротких фраз, содержащих туманный образ, значит, переводчик профан и самозванец. И никакие ссылки на самобытность японской традиции тут неуместны. Чтобы переводить стихи с японского, переводчик должен быть прежде всего профессиональным поэтом, умеющим писать рифмованные стихи в разных жанрах и формах. Только тогда можно браться за японскую классику.

Во-вторых, японская поэзия, в том числе и средневековая, включает множество «больших форм», которые, может быть, менее известны, но я их публиковал в десятках книг. Что касается поэзии Нового времени, то она еще в конце XIX в. разделилась на две параллельные ветви — традиционная (танка, хайку, сэнрю) и современная (синтайси, киндайси, гэндайси). О том, как шло становление современной поэзии, давшей миру плеяду великих мастеров, можно прочитать в моей четырехтомной «Истории новой японской поэзии». Все эти авторы давно уже представлены в моих переводах на русском языке (кстати, гораздо шире, чем они представлены на Западе). Переводить поэзию японского романтизма, символизма и модернизма тоже очень непросто (почти никто, кроме меня, этим не занимается), но я стараюсь следовать канонам отечественного художественного перевода.

На мой взгляд, непереводимых стихов нет, что доказывает все практика мирового поэтического перевода. Но есть хорошие переводы, плохие и очень плохие.

...перебравшись в Москву, я собираюсь активно заняться развитием движения хайку в России

— Вы прожили в Японии больше четверти века, и все эти годы много занимались хайку. Среди ваших учеников в университете были представители многих стран и народов — они тоже писали хайку. Вероятно, вы и сами сочиняли стихи на японском? И, если да, то какое вам нравится больше всего, каким гордитесь?

— Действительно, я люблю хайку. Много переводил классиков эпохи Эдо и еще больше замечательных поэтов Нового времени — таких, как Масаока Сики, Такахама Кёси, Танэда Сантока, Одзаки Хосай... Много лет в Международном университете Акита я вел «мастерскую хайку», в которой участвовали студенты из разных стран вместе с японцами. По итогам работы этой мастерской в прошлом году была выпущена университетским издательством в виде электронной книги огромная билингвистичная антология Autumn Fields. В названии тут закодирован перевод названия префектуры Акита. Я лично составлял и редактировал эту книгу, а также переводил многие стихи с японского на английский. В ней, кстати, есть и мои хайку на японском, хотя я отнюдь не считаю себя настоящим хайдзином. Но нельзя же переводить классиков, не умея слагать хайку на их языке!

Работая в Аките, я несколько лет подряд вместе с моими японскими друзьями и коллегами проводил международные конкурсы хайку на базе крупнейшего вебсайта Akita International Tanka, Haiku and Senryu Network, в которых участвовали поэты из Европы, Америки, Азии и Австралии. Были и российские авторы.

Мое же собственное направление в поэзии совсем другое. Это большей частью философская лирика в русской традиции, со всем разнообразием жанров и форм, ритмов и рифм, но, бесспорно, с восточным колоритом. Любителям такого рода поэзии могу порекомендовать мой сборник «Сутра гор и вод» (ИД «Гиперион», 2014). Там, кстати, есть и несколько моих хайку на японском с обратным переводом.

Сейчас, перебравшись в Москву, я собираюсь активно заняться развитием движения хайку в России, которое уже набирает обороты.

— Стихи стихами, а русские в Японии — история особая. Были в вашей переводческой практике казусы, над которыми вы и сегодня можете посмеяться?

— Я видел в сети какой-то неумелый анекдот (якобы быль), неизвестно кем написанный и относящийся к эпохе моей работы на кинофестивалях в СССР. Это все какие-то фантазии, утратившие малейшую ценность лет сорок назад. Но за полвека моей японоведческой карьеры и за четверть с лишним века пребывания в Японии забавных случаев набралось на толстенную книгу, которую я еще надеюсь написать. В коротком интервью, боюсь, связно рассказать о таких казусах не получится — лучше дождаться отдельной книги или почитать что-то из моих художественных произведений.

— Ходят слухи, что вы под псевдонимом выступали в качестве рассказчика сокровенных историй из жизни русских и японских ученых. Причем, рассказы эти далеко не всем понравились. Правда ли это? Если да, то что вы сегодня можете об этом сказать?

— Если вы имеете в виду книгу Игоря Курая «Японские ночи», то я лично с автором не знаком, но все его взгляды разделяю. Этот цикл повестей, вышедший в России уже более десяти лет назад, содержит действительно нестандартное изображение некоторых представителей японской научной интеллигенции, как и классиков российской литературы «постандеграунда». Книга вызвала довольно бурную полемику в прессе, но шум вскоре утих, поскольку продолжения не последовало, а загадочный Курай исчез из поля зрения критики, затерявшись где-то в недрах японского социума. Насколько мне известно, он скоро напомнит о себе большим романом «Японский ковчег» — гротескным политическим триллером, в котором снова удивительным образом переплетены судьбы России и Японии. Книга выходит, на этой неделе в питерском «Superиздательстве», так что вскоре ее можно будет найти в магазинах. Предлагаю почитать роман, а потом вернуться к вашему вопросу.