Топпи С. Шараз-де. / Пер с фр. М. Хачатуров. — М.: Zangavar Cobalt, 2015. — 224с.

Обложка альбома «Шараз-де» манит нефритовым соколом. Древний друг и помощник, воспетый ассирийскими барельефами, словно зовёт внутрь книги, полной заморских притч. Но это лукавство, как и красный камень на шлеме птицы, скрывающем её глаз. Кто знает, не обернётся ли он по слову Иблиса, отца лжи, летучей мышью?

Итальянец Серджо Топпи написал чарующую ориенталистскую сказку. Но, как и любой европеец, смотрящий на Восток, он не стремился отобразить правду. Михаил Хачатуров — переводчик книги, в предисловии пишет, что «работу Топпи лишь с очень большой натяжкой можно назвать адаптацией классических „Ночей...“, слишком уж явно уводит он нас в сторону от привычных нам образов и клише». Разумеется, переводчик, как и автор книги, лукавит. Впрочем, упрекать их в плутовстве не нужно. Подобное — атрибут жанра. Ведь обратившись к Востоку, вести себя по-другому нельзя.

Истоки ориентализма, как и положено, затерялись в глубоком прошлом. Но возник он еще до того, как Иван Крылов придумал своего арабского философа Маликульмулька, ведшего переписку с водяными, воздушными и подземными духами * — речь идет о книге «Почта духов» и даже до того, как Наполеон ступил на землю Египта, Байрон отправил в странствие Чайльд-Гарольда, а поэты-романтики заявили о себе. Для европейцев Восток всегда был ожившим сказанием, в котором виделось то, что дома давно стало древностью и легендами. Людям всегда хотелось верить: где-то за морями, в жарких песках джинна можно встретить так же просто, как и торговца пряностями.

Восток оставался тайной, и ориентализм был одним из способов разгадать ее. Но не посол султана, не просвещённый купец, а выходец из французских крестьян подарил миру книгу, до сих пор считающуюся сокровищницей восточных сказаний. Сказки Шахразады в известном нам виде появились на свет благодаря личному антикварию «короля-Солнце» Антуану Галлану. Именно он собрал воедино разрозненные предания, в которых жители многочисленных поселений от Стамбула до Бомбея не видели ничего особенного. Галлан включил в «Тысячу и одну ночь» легенды об Аладдине, сорока разбойниках и других героях, ставших настоящими жемчужинами мировой коллекции сказок. Только вот сами восточные сказители этих легенд никогда не вкладывали в уста Шахразады. В этом и заключается лукавство и новаторство ориенталистов — говоря с западным читателем о Востоке, они, как и ночная пленница, должны поведать наиболее впечатляющую историю.

У «Шараз-де» Топпи та же цель. С самого начала нас словно окутывает многослойное сукно повествований. Книга берет на себя роль рассказчика, от которого мы и узнаём, что у одного царя были два сына: Шах-Рияр и Шах-Заман. Обоих жестоко предали, поэтому старший (Шах-Рияр) решил каждую ночь проводить с новой невинной девой, чтобы наутро отрубить ей голову. Но мудрая Шараз-де начала развлекать пленителя рассказами и таким образом откладывать казнь.

Топпи С. Шараз-де. / Пер с фр. М. Хачатуров. — М.: Zangavar Cobalt, 2015. — 224с.

1 3

В её историях, завершающихся с первым лучом солнца, возникали новые и новые герои-повествователи. И сюжеты наслаивались друг на друга, словно ленты тюрбана. Но в итоге получилось единое полотно, не дающее понимания, где кончается один рассказ и начинается другой.

О чём же говорит Шараз-де Шах-Рияру? Чтобы понять, нужно привести названия хотя бы части глав. «Я исцелю тебя, господин» — «Я ждал тысячу лет» — «Да не помянешь ты имя Его» — «Муджаид и его господин» — «И пойду за тобой, как пёс». По сути, перед нами не что иное, как врачебные увещевания. Касаются они верности: дружбе, слову, взятым обязательствам. Даже если даны они были странному голосу во сне, обещавший обязан потратить жизнь на поиски сокровища под стеной города Абунашвар.

Ночь за ночью, рассказ за рассказом, Шараз-де выстраивает собственное увещевание. Начав с историй о верном соколе и оболганном лекаре, она призывает поверить в существование искренней преданности (вера в неё была попрана, и это первое, что нужно восстановить). Но не стоит забывать: надежный человек тоже может пострадать из-за чужого наущения или в связи с помрачением того, кому он был верен. Далее Шараз-де говорит о том, что верность и благие дела могут принести богатства, если даже ради них пришлось пройти через лишения. За добро надо платить добром. Но если ты вознесся и забыл о благодетеле, можно пасть невозможно низко. Ведь тот, кто тебя ценил и уважал от сердца, а не по службе, будет чтить и после кончины. И если дано тебе что-то свыше, не задумывайся об этом больше, чем оно того стоит, иначе потеряешь и что есть, и саму жизнь.

Топпи эксцентрично выплескивает на бумагу восточные мотивы и живописные детали своего комикса

Каждое утро Шараз-де демонстрирует свою покорность, готовая умереть, повинуясь воле Шах-Рияра. И тем самым сохраняет себе жизнь. Однако Топпи не обещает нам тысячу и одну сказку, и оставляя открытый финал, он ещё раз вплетает историю ночной рассказчицы в общую канву ее же собственного повествования.

Надежду на благополучный исход оставляет и графическая составляющая альбома. Первая и последняя страницы книги — как две стороны одной монеты, зеркально повторяют друг друга, хоть и противоположны по смыслу. Вначале Топпи рисует светлый образ отца братьев-царей, фигура которого олицетворяет стоящий под ярким солнцем прекрасный город. А на последнюю страницу художник помещает двух лихих людей, стремящихся раствориться в ночной тьме перед рассветом. Обрамление истории самой Шараз-де строится по тем же правилам, что и её рассказы. Первые лучи застигают в тот момент, когда к морали сказки нечего добавить. Но и тогда же, когда пробуждаются городские музыканты, крестьяне, подгоняемые зарёй берутся за плуги, а сонные танцовщицы готовы оттачивать новые движения. Все они словно сходят с уст Шараз-де, сплетая вымысел с реальным миром. И потому в образах последней страницы отображается фигура первой, увязывая все увиденное и услышанное в единое целое.

Топпи эксцентрично выплескивает на бумагу восточные мотивы и живописные детали своего комикса. Развевающиеся одежды героев альбома напоминают арабскую вязь. Острота крутых мечей может соперничать лишь с изгибами женских форм (это касается как лживых цариц, так и безмолвных рабынь). Подобно барочной пышности галлановского повествования, действие стремится выйти за пределы кадра, раскидываясь то на страницу, то на целый разворот; одно изображение плавно перетекает в другое. И вот контур Шараз-де уже становится частью её очередного рассказа, переходя в очертания головного убора визиря, долину, по которой шагает герой, или в человека с базара, уходящего за пределы видимости.

Топпи С. Шараз-де. / Пер с фр. М. Хачатуров. — М.: Zangavar Cobalt, 2015. — 224с.

1 3

Топпи тушью и акварелью уводит нас от привычной Шахразады, по-новому рассказывая истории из «Тысячи и одной ночи»... Что ж, его обман удался, и заслуживает не просто внимания, а детального изучения. К тому же, как и в случае творчества других ориенталистов, «Шараз-де» — не столько попытка взглянуть на образ Другого, сколько способ через призму его видения внимательнее изучить самих себя. А для этого, пожалуй, стоит распутать тугие ленты повествований...